— Мне не страшно, даже если убийца выбрал именно меня, — сказала девушка.　

Но сестра Баркер, словно побуждаемая неким сверхъестественным инстинктом, оживила уснувший было страх Элен.　

— Во всяком случае, — заметила она, — у вас будет очень приятная компания — леди Варрен. Сегодня вы будете спать в ее комнате.　

Слушая ее, Элен поняла, что все кончено. Леди Варрен знала, что Элен обязательно придет к ней. Старуха скалила зубы, как крокодил, знающий, что его жертва не ускользнет от него.　

Старуха будет ждать ее.

Пока Элен решала проблему, как убедить доктора в том, что она не может дежурить ночью у леди Варрен, чтобы он мог поддержать ее своим авторитетом, классический треугольник развивался по обычной схеме. Если бы Элен знала, к каким это приведет последствиям, она не стала бы вмешиваться в трения между супругами. Впервые в жизни с удобного места в первых рядах партера она переместилась на сцену.　

Чем больше она думала о перспективе провести ночь в Синей Комнате, тем меньше это ей нравилось. Она могла либо безоговорочно подчиниться, либо проявить открытое неповиновение, и тогда ей грозило не только увольнение, но, вероятно, с нее удержали бы жалованье. Элен была уверена, что мисс Варрен поддержит сиделку, потому что она весьма неудачно выступила в роли ее помощницы и не проявила достаточного такта.　

Положение опытной сестры Баркер было значительно выше, чем положение помощницы, не имевшей никакой специальности. И если бы сестра Баркер объявила ультиматум, то приперла бы Элен к стене. Кроме того, у Элен было смутное подозрение, что, несмотря на явный интерес к ней, доктор поддержит сестру — из чисто этических соображений.　

«Если он не поможет мне, я должна буду стиснуть зубы и смириться, — думала Элен. — Но сначала я должна сделать отчаянную попытку и воззвать к его лучшим чувствам».　

Казалось бы, страх Элен перед старухой и страсти, разыгравшиеся в большой гостиной, никак не были связаны между собой, но и этот страх, и  произошедшее там, все это в совокупности, едва не привело ее к гибели.　

Гостиная и кухня были удалены друг от друга. В то время как Элен в кухне занималась мускатными орехами, Симона в гостиной бросила сигарету в огонь камина, зевнула и встала. Сразу же из-за книги вынырнула голова ее супруга.

— Куда ты идешь? — спросил он.　

— Одеться к обеду. А что?　

— Просто пробный ход, чтобы начать разговор. Культурный человек не может постоянно молчать, как это делаешь ты.　

Глаза Симоны блеснули из-под подведенных бровей.　

— Ты все время спрашиваешь, — сказала она. — не привыкла к допросам, и мне они неприятны. И вот еще что. Я не люблю, когда за мной следят.　

Ньютон выпятил нижнюю губу и тоже бросил сигарету в огонь.　

— Но совершенно случайно я иду туда же, куда и ты, моя дорогая, — заявил он. — Я тоже иду переодеваться к обеду.　

Симона круто повернулась и уставилась на него.　

— Послушай! — воскликнула она. — Из уважения к профессору я не хочу устраивать тебе сцены в этом доме. Но я предупреждаю раз и навсегда, с меня довольно!　

— Я тоже предупреждаю тебя, — сказал Ньютон,— с меня довольно твоих заигрываний с Райсом.　

— Ах, не будь таким дураком и не начинай снова твоих средневековых штучек. Ты ничего не сможешь сделать со мной. Я свободна и могу поступать как хочу. Я могу бросить тебя. И я сделаю это, если ты будешь продолжать в том же духе. У меня есть свои средства.　

— Может быть, потому-то я и стремлюсь удержать тебя. Просто из жалости. Не забывай, что в семье хоть у одного должны быть мозги.　

Лицо Симоны разгладилось, и она посмотрела на мужа с некоторым интересом. Симона признавала только собственные чувства и желания и не утомляла работой свой разум. Она презирала умных женщин, ибо искренне считала, что женщине нужен только инстинкт для завоевания принадлежащей ей по праву территории — сердца мужчины.　

В силу контраста она уважала мужской ум. Она вышла замуж за Ньютона, хотя он был очень некрасив, только из-за того, что ей казалось, будто за его высоким выпуклым лбом кроется нечто таинственное. Она была так избалована, что могла заинтересоваться только тем, что ей не сразу давалось.　

Целая серия любовных приключений со студентами не произвела на нее никакого впечатления — все это было слишком легко. Ньютон смог бы удержать ее, если бы сохранял позу незаинтересованного наблюдателя. К несчастью, ревность к смазливому Стефану Райсу низвергла его с Олимпа на грешную землю.

Между Стефаном и Ньютоном существовала взаимная неприязнь. Это была старая история, из-за которой Стефан вылетел из Оксфорда. Поэтому Стефан подыгрывал Симоне в присутствии ее супруга, чтобы сделать тому неприятное.　

У дверей гостиной Симона обернулась и сказала:　

— Я иду наверх. Одна.　

Ньютон мрачно посмотрел на нее и еще глубже ушел в кресло. Но через некоторое время он, отбросив книгу, бесшумно поднялся по ступенькам и, прислушиваясь, остановился на площадке третьего этажа.　

Симона поднялась на третий этаж, но не пошла в Красную Комнату. Вместо этого она, завернув за угол, подошла к двери Райса и легонько постучала:

— Стив, — позвала она его.　

Стефан лежал на кровати и курил. На его груди покоилась голова щенка. Услышав голос Симоны, Стефан нахмурился и взглянул на собаку, словно подавая знак вести себя тихо.　

Щенок поднял уши и повернул голову к двери. Белки его глаз сверкнули. Симона постучала громче и нажала на ручку двери.　

— Не входите! — крикнул Стефан. — Я не одет.　

— Давайте поскорее. Я хочу вас видеть.　

Симона направилась в свою комнату, и обнаружила там супруга.　

— Что, не повезло? — игриво спросил он, снимая пиджак.　

— Я просила не ходить за мной.　

— Я и не ходил. Я просто двигался, повинуясь законам природы. Даже ледники движутся, хотя мы не замечаем этого.　

— Если бы ты двигался с той же скоростью, что и ледники, я бы не жаловалась.　

Подойдя к гардеробу, Симона вынула черное бархатное платье, которое она надевала к обеду с тех пор, как приехала в этот дом. Но потом она отложила его и, выбрав бледно-розовое атласное с откровенно открытой спиной, стала надевать его.　

— Прелестное платье для семейного обеда в сельской местности, — фыркнул Ньютон.　

Симона с презрением посмотрела на него.　

— Я надела это платье не для вашего семейства,— презрительно заявила она.　

Пока она накладывала грим, он не отрывал от нее глаз.　

— Капельку духов за ушки, — посоветовал он, — и ни один мужчина не устоит.　

— Спасибо, что напомнил.　

Симона закончила свой туалет с гневно сверкающими глазами. Губы ее были плотно сжаты. Выйдя из комнаты, она нарочно оставила дверь широко открытой, чтобы муж мог слышать, как она идет к двери Стефана.　

— Стив, — снова позвала она его. — Я хочу с вами поговорить.　

— О… ну ладно, — и Стефан, заспанный и растрепанный, вышел.　

— У вас растрепались волосы, — сказала Симона, поднимая руки к его густой шевелюре.　

— Не надо. — Стефан сделал попытку отстраниться. — Я не люблю, когда меня трогают.　

— Но мне это нравится.　

— Тогда продолжайте, дорогая. — Стефан перестал сопротивляться, потому что услышал за углом шаги. Он поднял голову, посмотрел на Ньютона и, ехидно улыбаясь, сказал:　

— Все это вам пригодится, Варрен. Ваша жена только практикуется на мне.　

У Ньютона вздулись вены на висках, когда он увидел, как обнаженные руки жены обвились вокруг шеи бывшего студента. Потом она со смехом взъерошила волосы Стефана и объявила:　

— Вот, прическа готова!　

Ньютон ухмыльнулся, видя недовольство Стефана:　

— Надеюсь, моя жена и дальше будет использовать вас вместо манекена. Лишь бы она оставила меня в покое.　

Симона посмотрела на упрямый ежик рыжих волос мужа.　

— Тебя хоть причесывай, хоть нет — никакой разницы, — сказала она. — Стефан, вы еще не выразили своего восхищения моим новым платьем.