Решив не показывать сестре Баркер своего страха, Элен высоко подняла голову, стараясь, чтобы не дрожали губы. Но сиделка посмотрела ей в глаза и, конечно, заметила, как расширились зрачки от страха.

Элен, увидев ее довольную улыбку, нанесла ответный удар.

— Не могу понять, почему вы обозлились на меня за то, что мне первый раз в жизни выпала удача,— сказала она.— Это просто глупо. Когда я сидела голодной, меня не радовало, что другие тоже голодают. Наоборот, думать об этом было еще тяжелее, потому что у меня все-таки всегда был хлеб, а у других и того не было.

— Ах, так вы еще и голодали? — спросила сестра Баркер.

— Не то чтобы голодала, но приходилось очень туго, когда не могла найти работу.

— Из этого следует только то, что вы ни на что не годны. Сейчас полно девиц без всякой специальности. Никто и не заметит вашей смерти.　

Элен страстно хотелось увидеть, наконец, слабый свет зари.　

— Когда же наступит утро! — вздохнула она. — Сестра, помогите мне пережить эту ночь.　

— Почему это я должна помогать вам? Вы бы для меня ничего не сделали! К тому же вы мне все наврали.　

— Я хотела бы доказать вам, что сказала чистую правду, — возразила Элен. — Я была противным маленьким зверьком, а вы, наверное, всегда умели подчинять себе людей. Я понимаю теперь, что чувствовал ваш доктор.　

Сестра Баркер слушала молча, с загадочным выражением лица. В это время как-то особенно пронзительно зазвонил телефон. Этот звонок музыкой прозвучал в ушах Элен: «Вершина», вопреки голливудской традиции перерезанных телефонных проводов в обреченном доме, все еще связана с остальным миром.　

Она бросилась через холл к телефону, ее бледные щеки порозовели, а глаза засветились жизнью.　

— Вы были правы, как всегда! — на ходу крикнула она. — Это был не доктор; наверное, это он звонит.　

Поднимая трубку, она была так уверена, что услышит голос доктора, что почувствовала горчайшее разочарование при звуках женского голоса.　

— Это «Вершина»?　

— Да, слушаю, — почти беззвучно ответила Элен.　

Через минуту она обратилась к сестре Баркер:　

— Вас к телефону.　

Женщина важно направилась к аппарату.　

— Кто мне звонит? — спросила она.　

— Не знаю.　

Не подозревая, чем грозит ей этот звонок, Элен без всякого интереса наблюдала за сиделкой.　

— Говорит сестра Баркер. Кто это? Ах, это вы, дорогая!　

Секретарша медицинского центра обрадованно заговорила:　

— Как приятно слышать ваш голос, дорогая. Я еще на дежурстве. У нас работы по горло, и я вот уже час стараюсь найти доктора Блейка. У него свободный день, и я гоняюсь за ним по всей Англии. Теперь вот заказала парочку разговоров и, пока ожидаю их, позвонила вам. Вы еще не спите?　

— Нет, и вряд ли усну, — сказала сестра Баркер.　

— Звучит, не очень-то весело. Что, трудный больной?　

— Чрезвычайно трудный. По правде говоря, очень неприятный и странный.　

— Я не удивляюсь, дорогая. Мне кажется, вам следует знать, что кто-то позвонил мне из этого дома и задавал весьма необычные вопросы относительно вас.　

— Относительно меня?　

С замирающим сердцем Элен слушала разговор, от ее внимания не ускользнуло, как изменился голос сиделки:　

— Повторите, пожалуйста… Ну и ну! Еще что-нибудь?.. Что? Какая наглость! Кто вам звонил?.. Вы уверены, что это был женский голос?.. Когда? Пожалуйста, попытайтесь припомнить, потому что я хочу узнать источник… Вы уверены, что разговор происходил именно в это время?.. Тогда я знаю, кто звонил, потому что другие ушли из дома… Ни в коем случае. Вы совершенно правильно дали мне знать. До свидания. — Сестра Баркер повесила трубку и посмотрела на Элен. —　Вы хотели доказать свою искренность? — спросила она, — Ну так вот: вы это сделали. Вы лгунья и доносчица. Если бы я могла спасти вас одним движением мизинца, я бы не пошевелилась.　

Элен попыталась объясниться, но чувствовала, что мысли ее зыбки и неопределенны: яйцо всмятку. Она сознавала лишь, что окончательно оттолкнула от себя свою единственную защитницу и что кто-то ходит вокруг дома в сочащемся дождем мраке.　

Он все еще кружил по саду, сгибаясь под порывами бури. Ветви хлестали его по лицу, словно проволочные плети, когда он, скользя по мокрой земле, пытался заглянуть в каждое оконце первого этажа.　

Однажды ему показалось: он нашел слабое место, потому что рама поддалась у него под рукой. Он просунул под раму перочинный нож, но натолкнулся на крепкие внутренние ставни　

Дом был вооружен до зубов. Он был слеп и непроницаем, как бронированный автомобиль.　

Доктору Перри следовало быть довольным той точностью, с которой выполнялись его указания проявлять крайнюю осторожность. Однако, глядя на гладкие стены, тщетно стараясь увидеть хотя бы слабый луч света из окон верхнего этажа, он почувствовал, что его охватывает дрожь. Хотя доктор Перри любил одиночество, ему всегда был не по душе этот изолированный от людей дом, окруженный густыми деревьями.　

Будучи человеком импульсивным, с резко выраженными симпатиями и антипатиями, он признавал, что ему присущи определенные суеверия, и пытался бороться с ними. Сейчас дом с его многочисленными высокими дымовыми трубами, которые, словно пики, пронзали разорванные облака, казался ему каким-то зловещим существом.　

Вдруг ему пришла в голову мысль о том, как проще всего, связаться с Элен. Он стал шарить рукой в кармане, чтобы найти кусочек бумаги. Найдя старый конверт, он при свете зажигалки  с трудом нацарапал на нем карандашом короткое послание, потом засунул конверт в щель почтового ящика и постучал дна раза, как это делают почтальоны.　

«Она живо прибежит на этот стук», — подумал доктор, отходя к дорожке, откуда открывался вид на весь дом.　

Но проходило время, а окна верхнего этажа оставались темными. Доктор Перри задумался. Отсутствие любопытства не относилось к недостаткам Элен. Вспомнив, с какой скоростью девушка взбегала по лестнице, он подумал, что, если бы она прочла записку, у нее не заняло бы много времени подняться на верхний этаж и зажечь свет в своем окне, извещая его о получении послания.　

Скоро он устал стоять без движения под дождем, рядом с молодыми деревьями. Было очевидно, что дом, уподобляясь уважающей себя вдове, не склонен впускать к себе запоздалых гостей.　

Он хотел уже повернуться и уйти, как вдруг в спальне Элен зажегся свет. Ставни были откинуты, и окно затенялось лишь легкой голубой занавеской.　

Доктор Перри радостно улыбнулся. Он понял силу своего чувства к девушке, только когда второй раз за эту ночь услышал по телефону ее голос. На сердце у него потеплело, и улыбка стала еще шире. Но тем горше было последующее разочарование: охваченный внезапным ужасом, он увидел на колеблющемся экране занавески скрюченную тень.　

Это была тень мужчины.

За стенами дома неистовствовала буря, внутри — бушевали человеческие страсти. Испуганная зрелищем потемневшего, распухшего лица сестры Баркер, Элен лихорадочно пыталась хоть немного смягчить ее.　

— Неужели вы не можете понять? — умоляла она.— Это было сразу же после убийства. Мы все устали и изнервничались. Честное слово, я подумала, что если выясню, настоящая ли сиделка приехала к нам, то нам всем будет легче. Понимаете, миссис Оутс была уверена, что вы самозванка.　

Ее объяснения лишь распалили гнев сестры Баркер. В ее гигантской фигуре таилась карликовая душа, чрезвычайно чувствительная к тому впечатлению, которое она производит на окружающих.　

— Вы пытались вкрасться ко мне в доверие, — торжественно заявила она, — вы вовлекли меня в разговор о… самом заветном сразу же после своего звонка в центр. Это грязный трюк.　

— Да нет же, — возразила Элен. — Все произошло до нашего разговора. Я в точности соблюдала обещание, которое вам дала.　

— Это ложь. Я поймала вас у телефона.　

— Знаю, но я звонила доктору Перри.