Райс даже не заметил наряда Симоны, но рассыпался в комплиментах, специально для Ньютона:　

— Сногсшибательно. Я убит. Очень красиво, и, главное, все на виду. Теперь уж никто не примет вас за монахиню.

Губы Ньютона сжались, а толстые стекла очков сделали еще более заметными мрачные огни в его глазах. Сначала Стефан был немного смущен, но затем к нему вернулась его обычная грубоватая самоуверенность, и, когда Симона, медленно поворачиваясь, продемонстрировала ему платье и свою спину, он громогласно заявил:　

— Это — само совершенство.　

Эта сцена стала еще одним потоком, влившимся в реку, которая позже, во время разлива, едва не унесла Элен, словно соломинку.　

Ньютон отвернулся, пожав плечами.　

— Боюсь, что платье моей жены для меня не такая новость, как для вас, — заметил он. — Да, между прочим, куда вы дели вашу собаку?　

— Она в моей спальне, — резко ответил Стефан.　

— В спальне? Вы действительно зашли слишком далеко. Вряд ли это корректно по отношению к хозяйке дома. Если хотите принять мой совет, отведите ее на ночь в гараж.　

— От вас я ничего не приму, — огрызнулся Стефан,　

— Даже мою жену? Что же, большое спасибо.　

Насвистывая и тщетно пытаясь изобразить безразличие, Ньютон сбежал по ступенькам, ни разу не оглянувшись.　

Стефан кипел от негодования, хотя понимал, что Ньютон прав.　

— Пусть меня повесят, если я засуну щенка в эту проклятую дыру! — бушевал он. — Он останется здесь — или я уйду вместе с ним!　

— Ради Бога, забудьте о собаке! — воскликнула Симона. — Лучше скажите мне, вам действительно нравится мое платье?　

— Вот что я могу сказать о нем, — ответил Стефан, который после ухода Ньютона вернулся в свою стихию.— Мне приятно смотреть на спину боксера, когда я поставил на него, но вне ринга мне наплевать на все голые спины на свете.　

— Грубиян! — воскликнула Симона. — Я надела это платье для вас. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили наш последний вечер. И меня.　

— Простите, дорогая, — быстро сказал Стефан,— но после обеда я иду в бар.　

Глаза Симоны загорелись ревностью:　

— У вас свидание с этой официанткой, у которой волосы как пакля?!　

— С Белочкой? Да, верно. Но меня больше интересует нечто другое. Пиво. Замечательное пиво.　

— Лучше останьтесь со мной…. Вы единственный мужчина, которого мне пришлось просить об этом.　

Стефан надул губы, словно избалованный ребенок. Ему хотелось провести вечер в мужском обществе, хотелось полной свободы и приятных собутыльников, которых он мог найти в этом маленьком сельском баре. Светловолосая хозяйская дочка, наливавшая пиво в кружку, была лишь незначительной частью этих радостей.　

Кроме того, ему хотелось избавиться от Симоны.　

Если бы он лучше понимал ее характер, то достиг, бы своей цели, проявляя безоговорочное повиновение, или осыпая ее знаками внимания. Но он отверг Симону и этим открыл еще одну брешь в стене, которая ограждала Элен от грозящей ей опасности.　

Кинувшись в свою комнату, он с шумом захлопнул за собой дверь и бросился на кровать.　

— Женщины хуже черта, — сказал он щенку. — Никогда не женись, приятель.　

Симона, в весьма расстроенных чувствах, сбежала по ступенькам. На втором этаже она почти столкнулась с миссис Оутс, которая показывала новой сиделке комнату больной. Увидев огромную сестру Баркер, Симона немного успокоилась, потому что ревность ее достигла таких пределов, что ее раздражало бы даже присутствие хорошенькой сиделки.

— Это молодая миссис Варрен, — прошептала миссис Оутс и постучала в дверь Синей Комнаты.　

Сестра Баркер, повидавшая немало подобных женщин, проворчала:　

— Нимфоманка.　

— Да нет, просто ветер в голове, — не согласилась миссис Оутс. 　

Мисс Варрен открыла дверь, и в ее водянистых глазах появилось что-то вроде удовлетворения:　

— Я очень рада, что вы приехали, сестра.　

— Я не сомневаюсь, что вы с удовольствием уступаете мне место, — заметила сестра Баркер. — Могу я видеть больную?

Она уверенно вошла вслед за мисс Варрен в Синюю Комнату и остановилась у кровати, где, сжавшись в комок, с закрытыми глазами, лежала леди Варрен. Ее веки были цвета мокрой глины.　

— Надеюсь, вы ей понравитесь, — нерешительно пробормотала мисс Варрен.　

— О, мы скоро подружимся, — уверенно заявила сестра Баркер. — Я умею обращаться со стариками. С ними надо вести себя ласково, но твердо. Они точно дети.　

Вдруг леди Варрен открыла один глаз, который имел отнюдь не детское выражение: так могло бы смотреть дитя, погрязшее в вечном грехе:　

— Это новая сиделка? 　

— Да, мама, — ответила мисс Варрен.　

— Отошли ее.　

Мисс Варрен беспомощно посмотрела на сиделку.　

— О Боже, — прошептала она, — боюсь, что вы тоже ей не нравитесь.　

— Это пустяки, — заверила сестра Баркер. — Мы сегодня немножко раздражительны, вот и все. Скоро это пройдет.　

— Отошли ее, — повторила леди Варрен. — Я хочу опять ту девушку.　

Сестра Баркер воспользовалась случаем завоевать благосклонность больной.　

— Сегодня вы получите, ее, — пообещала она.　

Потом она отвела мисс Варрен в сторону и спросила:　

— Есть здесь немного бренди? Врачи рекомендуют мне принимать немного стимулирующего.　

Мисс Варрен  беспокойно оглянулась:　

— Я думала, вас предупредили, что в доме не подают спиртного, и поэтому вам платят больше.　

— Но ведь нельзя не иметь бренди в комнате больного, — настаивала сиделка.　

— Моей матери не дают бренди, она живет на кислороде… — нерешительно проговорила мисс Варрен. — Без него она не может обойтись… но… может быть… Я поговорю с профессором.　

Скользнув перед огромной фигурой сестры Баркер, словно осенний высохший лист, подгоняемый восточным ветром, она прошла к двери профессора.　

Он появился у дверей спальни в ответ на робкий стук своей сестры, поздоровался с сиделкой с чопорной вежливостью и выслушал ее требование.　

— Конечно, вы получите бренди, если это вам нужно, — заверил он. — Я сейчас же спущусь в подвал и пошлю бутылку бренди в вашу комнату.　

Профессор спустился на кухню и попросил миссис Оутс с зажженной свечой сопроводить его в винный погреб.

Элен помогавшая на кухне, с любопытством взглянула на миссис Оутс. Было видно, что кухарке идти страшно не хочется, но требование профессора было категорично, и миссис Оутс подчинилась.

Электрическая лампочка на шнуре освещала коридор только до поворота; за углом было почти темно. Миссис Оутс шла перед профессором, словно проводник, а у дверей подвала остановилась, высоко держа свечу, точно паломник, добравшийся до своей Мекки.　

Ключ повернулся в замке, и миссис Оутс вместе с профессором вошли в святилище. Глаза женщины алчно заблестели, когда ее хозяин начал выбирать бутылку из множества бутылок в плетеной корзине.　

Она глядела на них жаждущим взором, пока профессор проверял температуру по термометру, висевшему на стене.

— Термометр наверняка испорчен, — сказал профессор, передавая бутылку миссис Оутс, — подержите эту бутылку, а я гляну на него при более ярком свете.　

Вскоре он вернулся, повесил термометр на место и запер дверь подвала. Теперь он возглавлял процессию, а миссис Оутс почтительно следовала за ним. Проходя мимо моечной, она на минуту нагнулась возле раковины.　

Профессор поставил бутылку бренди на кухонный стол и обратился к Элен:　

— Пожалуйста, отнесите это в Синюю Комнату, сразу же как только миссис Оутс откупорит ее.　

Когда профессор ушел, Элен сочувственно посмотрела на миссис Оутс:　

— Какое безобразие! Почему бы вам не отлить ложечку, чтобы выпить за здоровье леди Варрен?　

— Я бы никогда не посмела этого сделать, — ответила миссис Оутс. — Эта сиделка сразу увидит, что бутылка неполная и наябедничает на меня, а доливать разбавляя водой такую чудесную вещь — просто грех.

Элен восхитилась выдержкой и добродетелью миссис Оутс, когда та быстро сунула бутылку ей в руки и сказала: