Отставшие люди спускались к дороге. Было тихо. К кладбищу примыкал покатый выгон, обнесенный ивовым плетнем, там пасся скот. Склон густо порос щирицей и портулаком… Вамех стал спускаться. По обеим сторонам тропинки стояли желтые кукурузные снопы. Прохладно пахло кукурузными листьями. Уже второй раз сходит Вамех этой тропой, уже второй раз посещает он это кладбище. Что-то будет в третий? «Может быть, меня самого принесут сюда», — подумал Вамех, и ему стало неловко от сентиментальной мысли, которая нужна была, чтобы вызвать сострадание к самому себе. Иногда приятно пожалеть самого себя, но разве такая жалость к лицу мужчине? И чтобы рассеять тоску, он принялся насвистывать задорную мелодию. А ведь его и в самом деле чуть было не принесли сюда однажды. Тогда он и не подозревал о существовании этого кладбища. В те дни он ни в грош не ставил свою жизнь, а теперь, несмотря на все, что было, хочется жить. Да, жить. Он жив, и хочет жить. А так как он жив, душу одолевают самые различные чувства. Вамех считал, что не имеет права тосковать по родным местам, а все же больше всего в этом городке любил вокзал, не мог равнодушно пройти мимо него. При чем тут вокзал?.. Вокзал напоминал ему о родных местах, которые он покинул, с вокзала в любой момент можно было вернуться туда, стоило только вскочить на подножку любого вагона, пока поезд стоит у перрона, ожидая отправления.

Вот и сейчас Вамех идет к вокзалу. Остались позади пустынные переулки, главная улица, и вот открылась привокзальная площадь, Вокзал живет переменами, вечно здесь толпятся люди, каждый день новые, каждый день озабоченные по-своему, не похожие на вчерашних, но общее не меняется, вокзал остается вокзалом. Все на свете подвержено переменам. Неизменно только постоянное движение.

Вамех вступил на платформу, окинул взглядом пустые пути и опустился на скамейку. По ту сторону насыпи пропадали вдали голые поля и откуда-то очень издалека доносилось кваканье лягушек, где-то там было болото. Смеркалось. На западе пурпурное небо пересекала вытянутая гряда облаков, молочной рекой уплывающая за горизонт. Чуть ниже за далью полей поднимались горы, уже одетые в белое. «Надвигается зима», — подумал Вамех.

Пока еще стояли солнечные дни, и только к ночи становилось свежо. И сейчас, сидя на скамейке, Вамех ощутил прохладу. Как сладостно последнее тепло осенней поры, ты словно провожаешь в далекий путь родного и любимого человека. Грустно, но сердце полно энергии, и жажда деятельности овладевает тобой с такой же силой, как и в конце весны.

Долго сидел Вамех на перроне и уже собрался было пойти к Дзуку на поминки, когда увидел Антона. Он прошел мимо Вамеха, стуча по асфальту разбитыми сапогами, с телогрейкой под мышкой, в тех же полосатых, залатанных на коленях брюках. Вамех ни разу не встречал его после того злосчастного дня, обрадовался и окликнул. Антон приблизился к скамье и вежливо поздоровался.

— Узнаете меня? — спросил Вамех.

— Как же, — ничуть не удивившись, равнодушно протянул Антон, — а я, признаться, думал, что вас убили.

— Обошлось, как видите.

Маленькими бесцветными глазками Антон ощупал шрам на горле Вамеха, помялся немного и присел рядом.

— Очень приятно, что вы выжили.

— И мне тоже. — Вамех улыбнулся.

— Много подлых людей еще обременяют землю, — завел Антон, и Вамех снова улыбнулся: знакомый говорок Антона вернул его ко дню первой встречи. Словно ничего не произошло с того дня, будто не прерывалась их тогдашняя беседа, а продолжается после короткого молчания. — Если человек совершает зло неведомо для себя, его можно прощать, но когда он сознательно творит зло…

— Его необходимо зарезать, — смеясь, закончил за Антона Вамех.

— Нет, нет, что вы! У меня и в голове подобного не возникало. Как можно поднять руку на живое существо? Я даже мысленно не могу допустить ничего подобного, ибо именно с мысли начинается падение человека…

— Прекрасно, а как вы прикажете поступать с человеком, который отравляет жизнь другим?

— Необходимо воздействовать на него, наставить его на истинный путь, примириться с ним.

Вамех заметил, что Антон сам не уверен в правоте своих слов, и развеселился. Беседа с Антоном доставляла ему удовольствие.

— А вы все такой же, Антон, ничуть не изменились, — сказал Вамех.

— Зато вы изменились, вид у вас цветущий.

— Это от того, что я всю осень вкалывал вместе с колхозниками, собирал урожай, — ответил Вамех и поинтересовался: — А вы чем занимаетесь?

Вамех гордился, что труд наложил отпечаток на него, и радовался, если это замечали.

— Я по-прежнему скитаюсь…

— То есть ничего не делаете?

Вамех почувствовал раздражение, хотя беседа с Антоном и забавляла его.

— Нет, почему же? Я наблюдаю жизнь, учусь… — Антон откашлялся. — Однажды приболел, видно, простудился, но, благодарение богу, снова чувствую себя сносно…

— Почему вы не наденете телогрейку?

— Еще не время…

— Помнится, летом вы не снимали ее.

— Не хочу баловать плоть.

— Но летом-то вы не снимали ее, а сейчас прохладно, вы переболели…

— В том-то и суть, что летом в ней жарко, а зимой — наоборот. Потрогайте, какая она жидкая…

Вамех пощупал телогрейку, она и в самом деле просвечивала насквозь.

— Ну и что? — не понял Вамех.

— Она помогает мне подавлять плоть; летом в ней жарко, а зимой она не греет… Видите, как хитро придумано? — хихикая, пояснил Антон и снова аккуратно сложил телогрейку на коленях. На нем была легкая ситцевая косоворотка, застегнутая на все пуговицы.

Вамех тоже улыбнулся и снова взглянул на собеседника, словно проверяя что-то.

— Не следует потакать плоти, — продолжал Антон, — ибо плоть препятствует духу познавать самого себя для того, чтобы, откинув страсти, достичь полного блаженства, то есть такого состояния, выше которого немыслимо никакое счастье, а достигается оно исключительно полным раскрепощением духа.

— А что значит полное раскрепощение?

— Отвержение желаний.

— А разве дух это не совокупность желаний и страстей?

— Ни в коем случае! Дух по сути своей свободен от страстей и желаний. Основное свойство его — познание и самопознание. Прочее же — жажда славы, гордость, удовольствия, гнев, зависть, честолюбие, алчность, скаредность — побочные качества, вне которых дух остается духом, однако вне познания и особенно самопознания его существование немыслимо, это — стержень духа и вне их духа попросту нет.

— А что такое жизнь, лишенная страстей и желаний, лишенная гордости и достоинства?

— Жизнь? Жизнь есть средство достижения идеального совершенства, совершенство же есть цель духа.

— Хм, — усмехнулся Вамех, — как достичь совершенства, если ни к чему не стремишься, как, вообще, можно достичь чего-нибудь без стремления к нему?

— Освобождением от страстей.

— Разве стремление не страсть?

— Совершенный дух свободен ото всех страстей. Он постигает высшее блаженство, когда ничто не гнетет его, и проникает во все, когда страсти не мешают ему познавать. Стремление к совершенству не есть необходимость, но необходимо отринуть желания, отринуть страсти, и тогда дух, пребывающий в незамутненной чистоте, одарит нас небывалым блаженством.

— То есть не надо предпринимать никаких действий?

— Да, забыть о них.

Вамех даже выпрямился и, пораженный, наклонился к Антону.

— А что ты будешь тогда жевать?

— Как что? — удивился Антон.

— Да, что ты будешь есть? — подчеркнул Вамех. — Без еды невозможно существовать, а как ты добудешь еду, если намереваешься сидеть, сложа руки? Ноги протянешь, не дождавшись блаженства, разве что кто-нибудь догадается сунуть тебе кусок в рот.

— Необходимо приноравливаться, да не в этом дело!

Вамех расхохотался:

— Как же приноравливаться, если не работать?