— Уезжаете? — спросил у Джемала Вамех.

— Что делать? Пролетела моя практика, — с некоторой застенчивостью, в которой чувствовалась и гордость, ответил тот. Он явно гордился тем, что завоевал сердце Алисы, что она пришла проводить его и Вамех застал их вместе.

В эту минуту снова хлынул дождь. Джемал сбросил плащ, накинул его на голову и притянул к себе Алису. Девушка прильнула к нему, закуталась полой плаща и, выглядывая из своего убежища, внезапно пожалела Вамеха. Развернув плечи, с совершенно спокойным лицом стоял он под проливным дождем, мягко и добро глядя на Джемала и Алису. В чьем-то потрепанном, насквозь промокшем пиджаке — ворот рубахи распахнут, и дождь хлещет по груди, в грязных солдатских ботинках, с длинным фиолетовым шрамом на шее, он показался Алисе человеком, перенесшим немыслимые страдания, что, впрочем, совершенно не бросалось в глаза, — он всегда оставлял впечатление твердости и силы, даже сейчас, когда мок под дождем и мерз, явно мерз — губы у него посинели, но держался он так, словно дождь и холод были ему нипочем, мягкая улыбка не сходила с его лица, он тепло и добро смотрел на влюбленных. Алисе захотелось ободрить его, высказать свое сочувствие, непонятная, щемящая жалость охватила ее, она не удержалась и расплакалась.

Джемал, заметив, что она плачет, еще крепче обнял ее.

— Будет тебе, не плачь, успокойся! — взволнованно говорил он, но горделивая нотка еще явственней, чем минуту назад, прозвучала в его словах.

Алиса высвободилась из его рук, откинула плащ, отошла немного и подставила лицо дождю. Потом взглянула на Джемала чуть покрасневшими глазами, перевела взгляд на Вамеха и рассмеялась. Она вытирала слезы и смеялась.

— Умница, так-то лучше! — похвалил ее Джемал с несколько растерянной улыбкой, — он смутно почувствовал, что происходит не то, что представлялось ему.

— Ты на каком курсе? — спросил Вамех, рассеивая внезапную неловкость.

— На пятом, — ответила за Джемала Алиса, — на будущий год кончает, станет врачом в нашем городе, — сквозь смех проговорила она, переводя взгляд с Джемала на Вамеха.

— Хорошо, — улыбнулся и Вамех, — буду жив, свидимся.

— Непременно увидимся, непременно, — горячо ответил Джемал и обернулся к Алисе, — только не плачь, прошу тебя, не надо…

— Ты не знаешь, почему я плакала, — отрезала Алиса. Она в самом деле не плакала, да и смеяться перестала. Лицо ее было холодно и спокойно.

— Знаю, — самоуверенно и в то же время с тревогой заявил Джемал.

— Ничего ты не знаешь! Никто ничего не знает, глупости это! — оборвала Алиса, не глядя на него.

Вамех невольно усмехнулся.

— А ты чего смеешься?! — обернулась к нему Алиса, строго и сурово взглянув на него.

Вамех спокойно выдержал ее вызывающий взгляд и ответил той же насмешливой улыбкой:

— Знаете, что я вам скажу, Алиса? Не для всех же отъезд Джемала трагедия.

Девушка опустила глаза. Блестящая от дождя платформа была пуста. Все укрылись в вокзале. На дальнем пути стоял товарный состав. Вдоль него шел железнодорожник, постукивая длинным молоточком по колесам вагонов.

— И поезд куда-то запропастился, — нервно сказала Алиса.

— Через две-три минуты подойдет, — Джемал взглянул на часы, и в ту же секунду послышался далекий гудок электровоза.

Вамех пожал руку Джемалу, пожелал ему счастливого пути и удалился, чтобы не мешать прощанию влюбленных, широко шагая, стуча тяжелыми, подкованными ботинками. Поезд с грохотом ворвался на первый путь.

Поезд набирал скорость. Долго простоял в тамбуре Джемал, провожая взглядом знакомые места. Мимо окна проплывали красивые дворы, обсаженные кустарником, дощатые дома, ворота, дорожки. Джемал смотрел на размякшую от ливней землю, на зеленую траву и мокрую, высокую кукурузу, на деревья, заслоняющие дома предместья; пропадали за окном последние дома, оставались позади часть жизни, многие сладкие минуты, — все уходило в прошлое. Джемал грустил, но то новое, что ждало его впереди, предвкушение скорых перемен развеивало грусть, и мысли его постепенно покидали и этот городок, и Алису, и доктора Коцию, и Вамеха, всех и все, что было связано с его недолгой практикой. Мысленно он уже перенесся туда, куда сейчас уносил его поезд.

И Алиса долго стояла на перроне, провожая взглядом последний вагон. Наконец он скрылся из глаз, пропал вдали. Дождь прекратился «Ну и погодка!» — Алиса зябко поежилась и почувствовала, что ее совершенно не тянет домой, не хочется возвращаться в свою пустую комнату. Что-то угнетало ее, чего-то хотелось, а чего, она и сама не знала. Зажав под мышкой сумочку, она направилась к выходу, но едва вступила на лестницу, как заметила Шамиля. Он стоял на привокзальной площади и курил. Первой мыслью, которая мелькнула у Алисы при виде Шамиля, была: необходимо срочно разыскать Вамеха, предупредить, что этот бандит подстерегает его на площади. Алиса повернула обратно, обежала платформу, заглянула в зал ожидания — Вамеха не было. Девушка отворила дверь парикмахерской — и здесь нет. Оглядела зал ресторана — напрасно. Куда же он исчез? Куда вообще исчезает этот тип, чем занимается? Уже второй месяц околачивается Вамех в городе, но где он живет, на какие деньги? И что у него за дела, зачем он вообще приехал сюда? Огорченная Алиса вышла на площадь, внимательно оглядела прохожих. И здесь не видно. Шамиль уже ушел, но ей все равно хотелось найти Вамеха, предупредить, что на площади только что околачивался его враг, однако то, чего очень хочешь, никогда не случается…

Медленно направилась она к дому. Ей было грустно. Свое огорчение она приписывала отъезду Джемала, и ей захотелось тут же написать ему, что она страшно скучает, хотя они расстались всего десять минут назад. Ей хотелось, чтобы Джемал сейчас почувствовал, как у нее опустились руки, когда его поезд скрылся вдали, как опостылел ей этот городишко, как страстно желает она изменить свою монотонную, тусклую жизнь, вечно безрадостную, в сто раз худшую, чем погода в нынешнем сентябре.

Все на свете имеет конец. Хорошее сменяется плохим, плохое — хорошим. Нескончаемого нет. В первых числах октября восточный ветер пришел на смену дождям, разогнал тяжелые тучи и подсушил землю, Сразу потеплело. Люди ободрились, снова ожили улицы, а к середине октября почва просохла и щедрая, благодатная осень вступила в свои права.

Ароматом молока и меда потянуло с полей. Золотыми нитями заткало солнце пространство между землей и небом. Быстрее заструился сок в жилах деревьев, и налились плоды. Запахом спелости пропитался прозрачный, как хрусталь, воздух. Золотистой осенней желтизной подернулись дали и смягчились краски земного простора. Люди двинулись на поля. Такой благодатью был преисполнен каждый день, что все ощутили перемену и в самих себе — небывалый прилив сил и радости переживал народ. А вечерами удовлетворение согревало сердца слаще первого любовного томления. Опадала пожелтевшая листва. Разнолистье пестрым ковром накрыло землю, и глазу была отрадна его красота, она заставляла забыть, что ты — свидетель последних дней этой прелести, что зимний холод медленно подбирается к ней, и эти прекрасные в своей предсмертной красе листья скоро истлеют и распадутся. Но пока еще торжествовала жизнь, переполняя человека желанным умиротворением. Душа искала любви, тепла и простора. От солнечного тепла мускулы наливались силой, и вольная песнь рвалась из груди. Гимн труду гремел в долинах, и величественное солнце не сводило взгляда со счастливой земли.

Солнце — наш отец. Солнце — творец жизни. Солнечные лучи — это душа, которая, слившись с землей, матерью нашей, рождает жизнь. Не потому ли поклонялись древние солнцу, радостными возгласами приветствуя утреннюю зарю?

Почти такую же языческую радость испытывал Вамех по утрам, когда просыпался и видел солнце, облекающее мир в радужные покровы. Каждое утро спешил Вамех на поля, над которыми из конца в конец развернулась безоблачная лазурь, успокаивающая и смягчающая душу, избавляющая от скорби и мучительных дум. Он испытывал радость при виде полей, в которых кипела страда, при виде бесконечных деревьев, размежевывающих нивы, зеленых еще или уже сбросивших летний наряд. В прогалинах между стволами открывалось бескрайнее пространство цвета спелой хурмы. Вамех радовался пению иволги, с отрадой наблюдая, как съезжаются сюда колхозники из ближайших деревень. Сейчас он сам был тоже крестьянином, убирал хлеба, и труд заставлял забывать о многом. Все здесь уже знали Вамеха и считали его своим. Занятые работой люди не имели досуга для излишнего любопытства, труд роднил всех.