— Да нет, следы мы найдем, но… — Это был опять голос толстяка.

— Кто-то из геологов ранил в ногу начальника, мы за ним приехали. Кто же думал, что пастуха убьют? — Это сказал долговязый, рябой.

— Бедный Квирия.

— Эх, отличный был парень…

Никто не обращал внимания на Мушни. Все говорили о Квирии, все были проникнуты жаждой мести. Мушни стоял неподалеку от милиционеров и думал: знай они, кто я, задержали бы немедленно. Собственная дерзость доставляла ему странное удовольствие. Он радовался избавлению от страха и, забавляясь, дразнил судьбу. Он, конечно, не собирался открывать милиции свои имя и фамилию, но и уходить пока не думал. Мушни снова увидел Тапло, она разговаривала с каким-то ладным мужчиной, которого Мушни прежде не замечал.

«Может, это и есть жених? — подумал он. — А таких знакомых, как я, у нее небось целая куча».

Милиционеры строили планы на завтрашний день.

— Сегодня уже поздно. Завтра с утра поднимемся на пастбища. Никуда он от нас не уйдет…

«Это мы еще посмотрим», — насмешливо подумал Мушни и, обогнув дом, стал спускаться к реке. Непонятная обида теснилась в сердце. На кого и почему? Он не знал и не задумывался над этим. Смотрел на быструю пенистую реку, зажатую крутобокими горами, не воспринимая окружающей красоты. Мушни увидел седого великана, с которым познакомился в тот же день, что и с Квирией. Гота сидел на пеньке, одинокий и угрюмый. Мушни вдруг страстно захотелось подойти и заговорить с этим человеком: как будто та возможность, которая угасла со смертью Квирии, могла возродиться иным путем, но кто знает, помнит ли его Гота? Внутреннее чутье подсказывало Мушни, что перед ним добрый и отзывчивый человек. На приветствие он ответил слабым кивком, выдающим глубокую скорбь. Мушни понял, что Гота сразу узнал его и даже как будто обрадовался ему. Сам он с нескрываемым расположением смотрел на могучие плечи седого великана, на его огромные руки, бессильно лежавшие на коленях, и чувствовал, что может держаться с ним просто и откровенно.

Мушни стал расспрашивать о подробностях гибели Квирии. И Гота отвечал ему, как близкому, как другу. Рассказал почти то же самое, что Мушни уже знал от людей, но Мушни все равно слушал очень внимательно и жалел, что Квирия не знает и уже не узнает, как горюют по нему односельчане. Квирия умер, так и не узнав, как привязался к нему Мушни, с первой встречи, с первого взгляда.

— Хороший был парень, — вздохнул Мушни, когда Гота кончил свой печальный рассказ.

— Еще бы! Мы ведь с ним побратимами были. — Схватившись за голову, Гота добавил: — У меня на руках умер…

Гота вместе с Квирией был в ночном, когда бандиты увели коней.

— Поздно услыхали, не успели помочь, — сокрушался он.

— Никуда они не денутся, — сказал Мушни, — только Квирии это не поможет. Вон милиционеры прибыли, займутся ими…

— Да ну их, — махнул рукой Гота, — утром я сам отправлюсь на поиски, и пока не найду…

Со двора снова донесся плач, отчаянный, горький. Мушни испытующе посмотрел на великана.

— Один пойдешь? — спросил он погодя.

— Один.

И вдруг новая мысль молнией сверкнула в мозгу, и, едва успев додумать ее, Мушни поспешил высказаться:

— Если я не помешаю… Если можно… Возьми меня с собой.

Гота поднял голову и посмотрел на Мушни внимательно и испытующе, как смотрят фотографы на своих клиентов.

— Возьму! — уверенно решил он.

— Где мне ждать? — спросил Мушни.

— Где хочешь.

— Тогда я чуть свет буду на аэродроме.

— Ладно, — согласился Гота и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу: — Слушай, парень, я же твое имя забыл.

— Мушни!

Когда улеглось первоначальное смятение и все так или иначе свыклись, смирились с гибелью Квирии, оказалось, что надо позаботиться о похоронах. Женщины увели жену и бабушку Квирии отдохнуть. Мужчины вместе с Готой куда-то ушли. Милиционеры обосновались у соседей, где их потчевали водкой. Мушни остался один в опустевшем дворе и не знал, куда деваться. Он совсем не думал о том, что с ним будет завтра. Знал, что пойдет в горы и будет преследовать убийц Квирии. Смятение мешало ему сосредоточиться. В голове путались обрывки мыслей, смутные образы и воспоминания. Мушни, казалось, не замечал, как спускаются сумерки, как скрывается за хребтом вечернее солнце. От водки, выпитой днем с Готой, пересохло во рту, и он решил пойти в столовую и выпить чего-нибудь у знакомого буфетчика. Выходя со двора, небритый, помрачневший, заложив больную руку за пазуху, хотя она уже не так болела, он в воротах столкнулся с Тапло.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. Мушни пожал плечами.

— Милиционеров видел? — снова спросила Тапло.

— Видел.

— И что же?

— Ничего.

— Ты что, не знаешь, что они за тобой приехали?! Встал рядышком, как брат родной. Они спрашивали про тебя. Твое счастье, что никто тебя здесь не знает…

Мушни с радостью отметил, что Тапло тревожится за него.

— Хорошо. Я уйду. — Он покорно пошел по тропке, ставшей за эти два дня совсем привычкой. Тапло молча проводила его до конца деревни.

— Что ты будешь делать? — спросила она, когда они остановились.

— За меня не волнуйся, — улыбнулся Мушни. — Если б не гибель Квирии, ты меня здесь больше не увидела бы.

Она только махнула рукой. Печаль делала ее еще краше. Мушни впервые видел Тапло такой и с доброй улыбкой всматривался в изменившееся лицо. Настроение Тапло было знакомо ему и понятно, оно-то и делало ее особенно близкой. И потом, так сильно она еще никогда не нравилась ему. Ее черные большие глаза, высокие круглые брови, маленький сочный рот и голос — сильный, твердый, но в то же время женственный и ласкающий — влекли его невероятно и заставляли забывать обо всем на свете. Было очень жаль, что он ничем не связан с этой девушкой, что расстается с ней и, наверно, никогда больше ее не увидит.

— А тот парень, что разговаривал с тобой, кто он тебе?

— Который это? — нахмурилась Тапло. Когда Мушни подробно описал ее давешнего собеседника, она отрезала:

— Никто.

Потом из деревни выехал какой-то молодец на коне, предложил Тапло подвезти ее, но она отказалась, и он поехал один… Мушни мысленно проследил ожидающий всадника путь, вспомнил аэродром и то, как впервые увидел Тапло.

— Бедный Квирия! — сказал он.

Тапло вздохнула.

Мушни молчал. Молчала и Тапло. Они могли молчать очень долго, но обоим казалось, что надо о чем-нибудь говорить. И Мушни нарушил молчание.

— Ты будешь у Квирии? Там? — Он указал в сторону села.

— Да. А ты?

— Я поднимусь к церкви, отдохну. Завтра с утра у меня есть одно дело.

Тапло не спросила, что за дело у него появилось.

— Хорошо. Ты подожди меня там. Я приду попозже.

Потом она ушла.

Мушни стоял и смотрел ей вслед. Он знал, что она идет в дом Квирии, полный печали. Но думать об этом не мог. Его мысли занимала предстоящая встреча с Тапло. И он был счастлив.

Язычники-тушины, сохранившие верность своим идолам, видимо, никакого внимания не обращали на эту маленькую церквушку. Не так уж давно, лет сто назад построенная, она уже наполовину развалилась, двери были сорваны с петель, плиты на полу разворочены, и между ними бурно прорастала трава. И все равно сидеть здесь было удивительно приятно. С гор дул прохладный ветерок и волнами пробегал по зеленой траве. Казалось, что церковь эту возвели не для служб и молений, а для того, чтобы случайные путники могли здесь отдохнуть. Мушни обошел вокруг церкви, оглядел местами закопченные белые стены, потом уселся на землю, прислонившись к стене, и стал смотреть на длинные хребты, сжимающие пространство. Солнце уже зашло, зеленые горы стояли безмолвно, неподвижно, все так затаилось, будто природа скрывала что-то и, владевшая ей одной ведомой тайной, отчуждалась от человека. В верховьях ущелья виднелись вечноснежные вершины, победоносно воздвигнутые в прозрачном воздухе.