Бритье продолжалось.

Парикмахер лез из кожи, стараясь угодить Вамеху, поминутно направлял бритву и трижды намылил его щеки.

— Осторожней у раны, — попросил Вамех.

— Не извольте беспокоиться.

Долго старался парикмахер и наконец закончил бритье.

Вамех встал, разглядывая себя в зеркале. Он показался себе осунувшимся и бледным, но остался доволен, потому что бледность и худощавость только красили его. Все портил фиолетовый шрам, неприятно и страшно выделяясь на горле. Вамех долго разглядывал его.

— Какой рубец остался, — покачивая головой и всем видом выражая сожаление, посочувствовал парикмахер. — Ох, уж эти подонки!

Вамех достал деньги и заплатил вдвое.

— Премного благодарен, — поблагодарил парикмахер, — заходите еще.

— Больше не удастся, — сказал Вамех, — я сегодня уезжаю.

— Куда путь держите?

— Уезжаю от вас. В другие места.

— Значит, плюнули на того парня? — воскликнул парикмахер, поглядывая на шрам.

Вамех усмехнулся, похлопал парикмахера по плечу и направился к двери:

— Плюнул. Черт с ним! Всего хорошего.

Он вышел из парикмахерской и направился к станции.

Вечерело. На перроне, как всегда в вечернее время, было много народу. Одни ждали поезда, другие проводили время просто так, собравшись в кружок и беседуя. У багажного отделения стоял Шамиль в окружении друзей. Они курили и хохотали, что-то обсуждая. Шамиль держался степенно и, слушая болтовню, изредка улыбался.

— Знаете, что потом утворил этот чокнутый Дзуку? — говорил смуглый крепыш.

— Ну-ка!

— Нализался в стельку, он и за день до этого еле на ногах держался, начал буянить и перебил в столовой бутылки. Знаете Таурию, что с ним механиком работает, сына Валико Габечава?

— Что за Таурия?

— Прозвище такое, головастик, значит.

— Что за прозвище?

— У него башка с ведро, вот и прозвали головастиком. Ну, вот, даже тот Таурия не мог его угомонить. Дзуку прямо на стенку лез. Тут подходит официант Гвачи и спрашивает: «Что с тобой?» — «Брата моего убили, ух, я этих!..» — «А как его звали?» А Дзуку лупит себя по роже, аж кровь из носу хлещет. «Кого убили, сынок? — не отстает Гвачи. — Как его зовут?» Тут Дзуку как вскочит, как двинет Гвачи, и уложил его. «Откуда мне знать, — орет, — как звать, при чем тут имя, дело вовсе не в имени!..»

Все расхохотались.

— Дальше, дальше…

— А дальше — заграбастали его, сволокли в отделение, утром выпустили, а за побитую посуду потребовали, чтобы денежки выложил. Теперь зверем на всех глядит.

— Поделом ему.

— Кого оплакивал, идиот, если даже имени его не знает?!

— Кого, да того парня!..

— Какого парня?

— Того…

Рассказчик, а за ним и все остальные поглядели на Шамиля.

— Того, которого Резо порезал, — вполголоса сказал один.

— А-а! — протянул другой.

— Мало я ему дал, выскользнул из рук, — сказал Резо, — Дзуку во всем виноват.

— Эй, ребята, Мейра прискакал! — воскликнул один из парней.

— Где?

— Вон!

— Смотрите, и впрямь он! — Парни оживились.

— Все посмотрели за платформу, там, вдоль железнодорожного полотна, опустив голову, бежал Мейра, торопясь к поезду.

— Посмотрите, что я сейчас с ним сотворю! — сказал один, расплываясь от удовольствия.

А Мейра уже вступил на платформу и степенным шагом шел среди народа, привычно покрикивая:

— Носильцик! А вот холосий носильцик! Кому надо холосий носильцик!

Издали голоса Мейры не было слышно, но все знали, что́ он кричит. Парни поджидали Мейру, который постепенно приближался к белому сарайчику багажного отделения, предлагая свои услуги народу, волнующемуся в ожидании поезда.

— Ну, холосий носильцик! Холосий носильцик! Кому носильцик! — кричал Мейра, шлепая босыми ногами по бетонным плитам платформы. Маленький, сутулоплечий, в закатанных до колен брюках, из которых спичками торчали ноги, с седой, свалявшейся бороденкой, которая выглядела сейчас, как продолжение кудлатой папахи, — несмотря на жару, на Мейре была облезлая папаха, — живо и проворно семенил он, энергично, но в то же время жалко и смешно выкрикивая тонким голосом:

— Ну, холосий носильцик! Кому холосий носильцик?!

— Совсем состарился, горемыка! — заметил один из приятелей Шамиля.

— Конечно, состарился, не мальчик же…

— Кто состарился? Мейра? Вот посмотрим сейчас, как он затанцует! — сказал один из парней, отделяясь от других. — Мейра! — громко позвал он.

Мейра вздрогнул и замер на месте, недоверчиво поглядывая на парней. Он не мог понять, зачем позвали его люди, у которых нет никакой поклажи.

— Иди сюда!

Мейра заколебался. Он никак не мог сообразить, зачем его зовут, то ли подсобить с багажом, то ли поиздеваться над ним, и хотя он не видел никакого багажа, надежда заработать не оставляла его. Он стал медленно приближаться, но в это время раздался строгий голос Шамиля:

— Оставьте его в покое! Оставь, говорю!

Парень, который звал Мейру, отошел в недоумении. Мейра приблизился еще шага на два и робко сказал:

— Вот холосий носильцик!

— Иди, иди, не надо нам носильщика! — махнул рукой Резо.

Мейра побежал обратно. Парни приумолкли. По станционному радио сообщили, что поезд вышел с соседней станции. На перроне появился Вамех, держа руки в карманах. Так же медленно и спокойно, глядя прямо перед собой, прошел он мимо Шамиля и его дружков, даже не заметив их. Подошел к кассе, взял билет и, немного отойдя, прислонился к столбу.

Друзья Шамиля безмолвно провожали глазами Вамеха. Потом все разом обернулись на Шамиля. Издали засвистел приближающийся поезд. Народ забегал, засуетился. Шамиль вздрогнул, побагровел, однако подавил волнение, прокашлялся и направился к Вамеху.

— Что будем делать? — спросил кто-то.

Поезд вошел на первый путь. Толпа, шумя, кинулась к вагонам. Шамиль подошел к Вамеху и встал перед ним. Они в упор взглянули друг на друга. Вамех равнодушно перевел взгляд за спину Шамиля, в сторону зеленых вагонов, из окон которых высовывались пассажиры, а внизу народ, сбившись, осаждал подножки, все пытались пролезть разом, без очереди и порядка. Поезд стоял здесь недолго, и каждый боялся остаться.

— Узнаешь? — спросил Шамиль.

Вамех кивнул, холодно посмотрел на него, достал папиросу, чиркнул спичкой и закурил. Картонный билет он держал в руке, вертя его в пальцах.

— Счастливо отделался, — сказал Шамиль, уставясь на шрам Вамеха.

Тот выпустил струю дыма прямо ему в лицо. Шамиль кинул взгляд на билет, который вертел Вамех, и посмотрел в сторону поезда.

— Отбываешь? — спросил он.

Вамех не ответил. Он затянулся папиросой и окинул взглядом перрон. Все уже успели подняться в вагоны, и на перроне было тихо и непривычно спокойно. Раздался свисток. Вот-вот поезд тронется.

— Езжай, милый, а то ты нас плохо знаешь, как бы тебе вконец ноги не переломать в нашем городе.

Вамех закусил папиросу, взглянул Шамилю в глаза, разорвал билет пополам, аккуратно сложил половинки и порвал еще раз. Бросив картонные обрывки к ногам Шамиля и подавшись всем телом вперед, проговорил:

— Кто тебе наболтал, будто я уезжаю? Никуда я не собираюсь, мне и здесь очень нравится.

Поезд тронулся, вышел за станцию, постепенно набирая скорость, и перестук колес затих вдали.

Поезд ушел. Отстучали и смолкли вдали колеса. Народ разошелся. Минутное напряжение, ожидание или иное подобное чувство, которое бессознательно охватило всех, пока поезд стоял у перрона, теперь улетучилось. Мейры не было видно. Он, надо думать, уже летел домой старой своей дорогой через кукурузное поле. Линейный милиционер в красной фуражке прогуливался по пустой платформе. И только перед багажным отделением застыла компания парней. Шамиль и Вамех молча стояли лицом к лицу. Потом Вамех повернулся и, не произнеся ни слова, направился к выходу.

— Погоди! — окликнул его Шамиль.

Вамех обернулся. Шамиль подошел к нему: