Но сегодня Алисе нравился Джемал. Что ни говори, а женская натура брала свое: ей доставляло удовольствие, когда за ней ухаживали. А в том, кто не скупится на учтивость и постоянное внимание, она готова была найти массу достоинств. Джемал же с первого дня знакомства всячески старался угодить ей.

Сейчас они медленно шли по главной улице, иногда останавливались в тени деревьев, смеялись или, приняв серьезный вид, спорили по совершенно незначительному поводу. Чудесная, теплая ночь опустилась на город. В освещенных окнах виднелись люди, перед подъездами на низеньких скамеечках или на приступках лестниц сидели женщины в легких сарафанах и переговаривались. Дети носились вокруг них, а мужчины в пижамах громко беседовали и басовито хохотали. Ночь была так хороша, что никому не спалось, и все, от центра до самой почты, провожали взглядами эту увлеченную разговором парочку. Внезапно Джемал увидел, что из подъезда Алисиного дома вышел Ясон. Джемал замер под деревом, тронул Алису за руку и показал глазами на Ясона. Тот уже выбрался на середину улицы и, задрав голову, разглядывал темные окна дома.

— Что ему нужно?

— Не знаю, — ответила Алиса, не сумев скрыть довольной улыбки.

— Ты же говорила, что между вами все кончено, — строго напомнил Джемал.

— Так оно и есть. Ума не приложу, что ему надо? — почему-то начала оправдываться Алиса и пожала плечами.

Тем временем Ясон подошел к почте. Там кто-то ждал его, стоя в тени. Ясон остановился и принялся что-то объяснять ему. Затем оба вышли на середину улицы и зашагали прочь. Когда они прошли под фонарем, хоронившийся за деревом Джемал узнал спутника Ясона.

— Смотри, это же Вамех! — воскликнул он.

Алиса кивнула головой и задумчиво проговорила:

— Интересно, зачем они приходили?

А потом прошла ночь, и снова наступило утро. На востоке порозовело. Постепенно голубело небо, и свет озарял землю. Город пробудился. На улицах появились первые прохожие. Каждый из них по-своему провел ночь и по-своему встречал день. Многие продолжали спать, совершенно не зная, что принесет им это утро, какими переменами по сравнению с прошедшим отметится новый день. Взошло солнце. Началось его извечное путешествие вокруг земли, да, да, вокруг земли, а не наоборот, потому что все люди видят это явление природы именно так, как воспринимают его наши органы чувств. Мы только разумом понимаем, что происходит нечто противоположное Только мысль постигает то, чего не в силах уловить глаз.

Но есть тупики и для мысли. Ведь всем известно что многое, совершенно естественное с точки зрения сложных законов жизни, часто представляется нам необычайным, странным, и мы не в силах проанализировать подобное явление, потому что нам непостижима его логика. Справедливая необходимость многих явлений скрыта от нас, и то, что для высшего разума является логичным и стройным, представляется нам загадкой. Ужасным и необъяснимым предстает перед нами преждевременная гибель живого, жизни, которая обрывается не после закономерной старости, а в пору, когда благодатные силы природы начинают пробуждаться, расти, расцветать, то есть жить. Никто не понимает, почему в природе случается такая непоследовательность, такая нелогичность, которая противоречит общим нормам развития. Человек во всем ищет закономерность. Мы считаем, что все происходящее в мире подчинено определенному закону, а потому и справедливо, и мы приспосабливаемся ко многим явлениям, законам и нормам природы — рождению, росту, старению и смерти, вызванной старостью. Понятие естественности старения и умирания вошло в нашу плоть и кровь. Мы приспосабливаемся к будущей смерти. Но почему мы должны погибать прежде, чем достигнем той точки, после которой смерть необходима? С этим мы не можем смириться, хотя подобное случается сплошь и рядом и считается в порядке вещей. Но почему такое считается обычным, не знает никто.

Наутро после выпивки в поселке Дзуку и Таурию снова потянуло выпить. Почему? Трудно сказать. Еще не протрезвевшие, выехали они из дому, остановили машину около закусочной у базара, зашли внутрь, позавтракали, выпили по стаканчику водки.

— Повторим, Дзуку? — спросил Таурия.

— Повторим.

Выпили еще по триста. Не подействовало. Пили молча. Буфетчик видел, как они сидели за столом, чокались и пили. Потом подозвали его рассчитаться. Когда он подошел, они, казалось, не собирались вставать. Опорожненные тарелки были отодвинуты, соль, просыпанная из солонки, смешалась с хлебными крошками, немного водки было пролито, и Таурия небрежно поставил локоть в эту лужицу, подперев голову. Ногти его были черны от грязи, рукава закатаны, и на руке выделялись фиолетовые буквы Т и Г — его инициалы. Буфетчик прикинул на счетах. Дзуку бросил деньги на стол. Все почему-то посмотрели на них — и Таурия, и буфетчик, и Дзуку. Одна рублевка намокла в водке, к ней прилипли крошки. Дзуку и Таурия поднялись и вышли на улицу. Солнце поднималось над домами. Они остановились у магазина, закурили и вдруг, словно соревнуясь, сорвались с места, вскочили в машину и скрылись за углом. Буфетчик унес пустые тарелки, мокрой грязной тряпкой обмахнул стол, отошел к прилавку, опустился на табуретку и погрузился в полусонное раздумье. Мухи тотчас облепили солонку.

Дзуку и Таурия подъехали к Заготконторе. Таурия остался ждать, а Дзуку пошел в контору за нарядом.

Все это происходило утром. Ранним утром. Солнце поднималось и припекало, и каждый, кто находился на улице, с удивлением провожал взглядом полуторку Дзуку, за рулем которой сидел Таурия. Бог знает, почему ему взбрело в голову погнать машину, может быть, всему виной водка, может быть — вчерашнее разрешение сесть за руль, но он с бешеной скоростью промчался по главной улице, и в конце ее, как раз напротив школы, в которой учился когда-то, врезался в телеграфный столб, искорежил кабину, пробил себе висок и тут же умер. Все это случилось в одно мгновение, и лишь минуту спустя опомнились люди, закричали, смешались, побежали к Таурии, которого выбросило из кабины — он лежал на земле, истекая кровью. Лицо, руки, одежда были в крови. Кровь окропила машину и землю, и расплывалась в луже, у которой лежал Таурия. Народ сбегался со всех сторон. Все это случилось на глазах людей, которые вовсе не желали Таурии смерти, но и помочь уже не могли. Остывающее тело парня валялось на земле.

Вамех уже знал о происшедшем. Он торопливо шагал по главной улице в том направлении, куда бежали все. Он замечал среди бегущих своих знакомых — у него уже появились знакомые в этом городке, — видел взволнованные, объятые ужасом лица и, взбудораженный, сам торопился за людским потоком. Вамех был совершенно выбит из колеи — когда такое случается, человек сразу теряет чувство реальности, почва уходит из-под ног, повседневные заботы лишаются всякого значения, и некоторое время человек склонен считать, что у него раскрылись глаза, что он увидел истинное лицо жизни, скрытое до сих пор покровом обычности и каждодневности. Все ему видится в тщете до той поры, пока не минует это потрясение, это внезапное нарушение душевного равновесия и пока он заново не свыкнется с жизнью, с ее радостями и напастями. Чем ближе тебе человек, с которым стряслось несчастье, тем дольше сохраняется такое настроение, чем он отдаленнее, тем быстрее забываешь, что и тебя ждет такой же конец.

Вамех стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на народ. Он не пытался пробиться сквозь толпу, чтобы взглянуть на мертвеца. Женщины рыдали, ударяя ладонями по коленям, мужчины скорбно качали головами. Крики и рыдания слышались со всех сторон. Шамиль, выбравшись из самой толчеи, невидящим взглядом уставился на Вамеха и, не узнавая его, сказал:

— Оказывается, он был вдребезги пьян…

Вот и тот верзила, который ранил Вамеха. Вамех почувствовал, как у него заколотилось сердце, невольно стиснул кулаки, но тут же разжал пальцы. Еще один из этой же компании, стоя рядом с Шамилем, исподтишка косился на Вамеха, притворяясь, что не замечает его. Шамиль стоял спиной к Вамеху и разговаривал с какими-то людьми. Подлетела «скорая помощь», из нее выскочили доктор Коция, Алиса и Джемал. На ходу запахивая белые халаты, они бросились сквозь толпу, а Вамех продолжал стоять, скрестив руки и наблюдая. Заверещали тормоза еще одной машины, из нее с диким воем выпрыгнул Дзуку, который уже знал все. Народ в страхе расступился, Дзуку в изодранной рубахе, весь в слезах, с мутными покрасневшими глазами бросился к трупу, увидев, застыл на миг и тут же с нечеловеческим ревом ударил себя по глазам, повернулся и изо всей силы стал биться головой о грузовик.