Многим в этом городке Вамех пришелся по душе, и симпатии их были на стороне этого дерзкого незнакомца, но никто не высказывал их открыто, потому что Шамиль продолжал жить здесь, и переметнуться на сторону приезжего представлялось не слишком порядочным, тем более, что тот мог исчезнуть не сегодня-завтра, ничего не оставив о себе, кроме воспоминаний, а Шамиль никуда не денется, и не стоит обострять отношений с ним.

Только косоглазый Дзуку плевал на подобные соображения. Вамех ему нравился, а Шамиля он ни капли не боялся. Косоглазый Дзуку вообще никого не боялся. Сейчас он наслаждался отдыхом в ресторанчике поселка. Рядом с ним сидел Таурия, его стажер, семнадцатилетний сирота. Вот уже несколько лет их видели только вместе. Никто не помнил настоящего имени сироты. Таурией — Головастиком — его прозвали в детстве сверстники за необычайно крупную голову. Это прозвище прилипло к нему, и, несмотря на то что юноша возмужал с годами и величина его головы уже не бросалась в глаза, все продолжали звать его Таурией, а он, словно нарочно, всегда стригся почти наголо, оставляя только длинный чуб. Таурия постоянно улыбался, словно радостное ощущение жизни ни на минуту не оставляло его. Он любил пошутить, за словом в карман не лез, частенько подтрунивал над Дзуку, за что тот неоднократно награждал его подзатыльниками, хотя в глубине души нисколько не сердился на него. А Таурия, зная отношение Дзуку, вовсе не боялся притворного гнева друга, и стоило тому отойти, как он сызнова начинал свои шутки. Однако Таурия никогда не переходил границ, потому что они любили друг друга и были преданными друзьями.

Отец Таурии — Валико Габечава — тоже работал шофером, он-то и обучал Дзуку шоферскому ремеслу. За пятнадцать лет службы в Заготконторе Валико не только ни разу не попал в аварию, но и не был замечен ни в одном дорожном происшествии. Однако лет семь назад он на своей полуторке повез жену и десятилетнего сына в деревню, и до сих пор ходят только одни догадки, как его угораздило сверзиться в овраг. Сам Валико и его жена погибли моментально, а Таурия уцелел чудом. У него не было ни родственников, ни близких, и друзья Валико решили отдать мальчика в детдом. Взбешенный Дзуку разругался со всеми и забрал ребенка к себе. Отличаясь редкостным легкомыслием, двадцатидвухлетний парень тем не менее свято хранил заветы дружбы, а кроме того, считал Валико своим учителем, все это и заставило его взвалить заботу о мальчике на свои плечи. Таурия переселился к нему, и в течение трех лет, пока была жива мать Дзуку, не знал никаких забот. Он регулярно посещал школу и, хотя ленился учиться, все равно под присмотром матери Дзуку исправно тянул школьную лямку, вовремя возвращался домой, вовремя ел и одевался чище и аккуратнее, чем многие одноклассники. Все это благополучие рухнуло в один миг. Неожиданное кровоизлияние в мозг за три дня свело в могилу мать Дзуку, молодую еще, добрую и полную сил женщину. Таурия осиротел вторично. Дзуку не под силу оказалось воспитание подростка, находящегося к тому же в сложном переломном возрасте. Дзуку запил, иногда сутками пропадал на работе, и Таурия, вышедший из-под систематического надзора, забросил учебу и остался на второй год. И надо было случиться, чтобы в это время Дзуку откомандировали на три месяца в Сванетию. Он подумал и решил взять Таурию с собой. Все равно учеба того пошла насмарку, а так его можно обучить специальности шофера и все это время ребенок будет на глазах. Так он и сделал. С тех пор они не разлучались. В любое время их можно было увидеть вместе: то промчатся на машине по главной улице, норовя проскочить впритык с прохожими и до столбняка пугая их, то, обнявшись и пошатываясь, бредут пьяно и орут песни. Некоторым, особенно пожилым, не нравилось, что Дзуку приучает подростка к вину, но он насмешкой встречал их упреки и гнул свое: мужчина должен уметь пить. Пусть своих по-другому воспитывают, если пороху хватит. Мужество, считал он, определяется умением пить. Поэтому он и старался, чтобы Таурия пил вровень с ним, стремясь воспитать того мужественным и закаленным человеком. Дзуку и в голову не приходило, что такая закалка подрывает здоровье парня, он любил Таурию и старался научить его всему, что считал хорошим.

В этот вечер они пили в ресторанчике поселка. За одним столом с ними сидел Леван, высокий, печальный юноша, сын того врача, который зашивал рану Вамеху. Леван работал шофером в соседнем городке. Он приехал в поселок по каким-то своим делам и случайно наткнулся на Дзуку. Кроме них, в ресторанчике ужинали еще двое рабочих. Дзуку послал им от себя две бутылки вина, и они, сидя в углу, неторопливо попивали вино и степенно беседовали. Дзуку вспоминал о Сванетии, где они с Леваном работали несколько лет тому назад.

— А помнишь, Леван, каким молодчагой был бедный Астамур? — спрашивал раскрасневшийся Дзуку. Косые глаза его блестели.

— Хороший был парень.

— Другого слова не скажешь. Однако и Кочия не подкачал, а?

— Да, конечно… И он был славным парнем.

— Скажи, пололо руку на сердце, странно устроена жизнь?

— Да, смерть их была удивительной. Такое совпадение, — задумчиво проговорил Леван.

— Ты знаешь эту историю? — Дзуку повернулся к Таурии, который молча сидел рядом. — Если не знаешь, послушай. — Дзуку склонился к Таурии и уставился на него. — Астамур и Кочия были двоюродными братьями. За день до беды поцапались они из-за какой-то мелочи…

— Из-за каких-то копеек, — вставил Леван, потому что Дзуку теперь перевел взгляд на него.

— Да, — продолжал Дзуку, — Астамур ударил брата. В ту же ночь…

— Это вечером произошло, — поправил Леван.

— Поздним вечером, — уточнил Дзуку и снова пристально посмотрел на Таурию. — Едва Кочия отъехал от Хаиши, как у крутого поворота над Ингури его машина пошла юзом и загремела в пропасть.

— Несчастный, — вздохнул Таурия.

— Погоди, я еще не кончил, — остановил его Дзуку. — На другой день мы узнали об этом, всем было не по себе, быстренько собрали деньги семье. Астамур каялся, места не находил, что обидел брата. В тот же день отправился он в рейс, и в сумерках на том же самом повороте, где за день до этого разбился несчастный Кочия, перевернулся и упал в пропасть. Их трупы лежали рядом на берегу реки. Разве это не судьба?

— Поругались и погибли, — сказал Леван и тоже посмотрел на Таурию, — на одном и том же месте нашли свою смерть.

— Чего им было ссориться, чего делить?! Эх, — вздохнул Дзуку, — и славные были ребята. Выпьем за их память! — Он поднялся, осушил стакан, вытащил платок, вытер шею, обернулся к окну, вгляделся во что-то и засмеялся. Таурия вскочил и тоже выглянул в окно.

— Побратима увидел! — захохотал он и сел.

— Укороти язык, пацан! — гневно обернулся Дзуку.

Таурия принял серьезный вид. Дзуку уставился в окно.

— За их память! — Леван выпил, поставил стакан и, выждав, спросил Дзуку: — Кого ты там увидел?

Дзуку сел и еще раз грозно посмотрел на Таурию:

— Мейру.

— А, Мейра. Жив еще горемыка…

— Не только жив, из-за него чуть война не началась.

— Какая война? — удивился Леван, достал папиросы и закурил.

— Шамилю морду намылили, — Дзуку ухмыльнулся. — Досталось ему, не так ли? — Он обернулся к Таурии. Таурия захохотал.

— Два дня с постели подняться не мог.

— Шамиль? — окончательно изумился Леван. — Кто же это решился?

— А кто такой твой Шамиль, что его нельзя избить? — вызывающе спросил Дзуку.

— Ты прав, лучше лучшего не переводится, но все-таки?

— Они, как всегда, начали над Мейрой потешаться, а тут какой-то приезжий подоспел. Вамех, кажется, — Дзуку кинул взгляд в сторону Таурии. — Так?

— Ага.

— Он-то и вступился за Мейру и пару раз так шарахнул Шамиля, что того чуть живого отволокли домой! — Дзуку расхохотался.

— Не слыхал, — сказал Леван.

— А почему, спрашивается, надо измываться над Мейрой, что он, не человек, что ли?!

— Разумеется, человек.

— Скулу свернули Шамилю.

— И Шамиль стерпел?