Юноша порывисто схватил Мейру за плечо. Мейра вздрогнул, затрясся, спрятал голову и заслонился локтем, ожидая, что его начнут бить.

— Не бойся, Мейра! Успокойся! — уговаривал юноша.

— Ей-богом, я не похисцал зенсцин, мамой клянусь! — Мейра готов был заплакать.

Юноша сунул руку в карман и достал деньги. Мейра, улучив минуту, вывернулся и пустился наутек. На весу замерла протянутая рука юноши с зажатыми в ней деньгами. Мейра улепетывал. А юноша стоял у дороги и смотрел ему вслед. Долго смотрел он, как исчезает в темноте Мейра, бегущий по дороге.

Потом юноша засмеялся, сунул деньги в карман, и тут кто-то захихикал за его спиной. Он резко обернулся и увидел худого, запущенного вида мужчину средних лет, в грязных сапогах, в полосатых брюках с разноцветными латками на коленях, в ватной, несмотря на середину лета, телогрейке.

— Здравствуйте, — приближаясь, сказал мужчина. — Забавляетесь?

Юноша смерил его взглядом и ничего не ответил. Он поддел ногой валявшийся у дороги камешек и отбросил его в поле.

— Вы не обижайтесь, молодой человек, — сказал мужчина и снова захихикал, — юродивые всем на потеху живут, на то и юродивые, чтобы умных потешать.

В это самое время по дороге проехали Ясон и Алиса. Девушка боком сидела на раме, и юбка ее сбилась, открывая белые, стройные ноги. Взгляд юноши невольно задержался на них. Велосипед проехал совсем рядом и покатил дальше, к повороту, за которым лес. Слева простиралась вырубка. Темное небо сливалось с лесом, тяжело навалившись на землю густыми мрачными тучами.

— Ты любишь женщин? — спросил юноша.

— Женщин? — задумался мужчина. — Я больше люблю странствовать.

— Странствовать тоже хорошее занятие.

Велосипед скрылся за поворотом.

— Куда ведет эта дорога? — спросил юноша.

— К поселку, тут рукой подать.

— Ты здешний?

— Нет. Я из далекого монастырского города, из прекрасного и замечательного города.

— Если твой город прекрасен и замечателен, что же занесло тебя в эти края?

— Мне хотелось увидеть дерево фейхоа, вот я и пришел сюда.

— Фейхоа?

— Да, дерево фейхоа… Это божественное дерево растет неподалеку от Сухуми, в Эшерах. Знаете Эшеры?

— Знаю.

— Только в той местности произрастает оно, прославленное дерево фейхоа. Всю жизнь я лелеял мечту увидеть его и наконец-то дождался, достиг своей цели. — Разговаривая, мужчина не смотрел на собеседника, а постоянно косился куда-то в пространство.

— У тебя замечательные мечты и цели. — Юноша рассмеялся, и глаза его иронически заблестели. — Ты, часом, не ботаник?

— Вы думаете, это было легко? — не отвечая на вопрос, как бы про себя продолжал мужчина, все так же разглядывая пространство. — Эх, дорогой вы мой, для меня это было нелегкое дело. Вам, может быть, оно бы далось легко, а мне стоило немалых трудов.

— А сейчас что ты здесь делаешь? Наверно, хочешь увидеть сливу?

— Насмехаетесь? — учтиво улыбнулся мужчина, взглянув на юношу. — Вы, очевидно, принимаете меня за душевнобольного?

— Нет, почему же? — со сдержанной улыбкой запротестовал юноша.

— Это не ваша вина, — продолжал мужчина, снова косясь в пространство, — я сам виноват, что все подозревают во мне ненормального. Резон тому, что я — вот такой, и цель у меня…

Юноша отошел от дороги и сел на траву. Мужчина в телогрейке последовал за ним и опустился рядом. Юноша достал пачку папирос и протянул собеседнику.

— Спасибо, я не курю, — ответил тот.

— Когда достигнешь цели, курить в самом деле ни к чему, — заметил юноша.

— Да, я достиг цели, — ответил мужчина, — бесцельное существование не украшает никого. Цель иметь необходимо.

Мужчина беспрерывно улыбался, стеснительно и неловко, избегая смотреть в глаза собеседнику.

— А у меня нет цели, и тем не менее я чувствую себя превосходно, — сказал юноша, выпустив дым из ноздрей, и, немного помолчав, спросил, перейдя на «вы».

— А теперь чем занимаетесь?

— Теперь хожу и знакомлюсь с народонаселением.

— Для чего вам это нужно?

— Мне по душе такая жизнь. Хожу, наблюдаю за народом, беседую…

— Для чего?

— Просто так, люблю поговорить с людьми, интересуюсь, безмерно много узнаю нового.

Юноша засмеялся и сказал:

— Странный вы человек. Поделитесь, что вам удалось узнать?

— Многое, очень многое, хотя бы то, что невозможно существовать на свете, не имея цели и собственного гнезда. Без пристанища и цели — сгинешь, не живши веку.

Юноша молча курил, а затем поинтересовался:

— А у вас есть и цель, и гнездо?

— Есть, — твердо, с чувством внутренней гордости ответил мужчина, — мизерные, но все-таки есть. Да большего мне и не надобно. У меня своя маленькая цель и свой небольшой угол. У всех есть угол. Вот вы давеча гонялись за юродивым, а ведь и у него есть свой приют. Не будь у него пристанища — давно пропал бы.

— Мир от этого ничего не потеряет.

— Мир никогда ничего не теряет. Но все имеют право на существование, все равноценны пред ликом господа. Этот юродивый, до которого никому нет забот, любит самого себя не меньше, нежели, к примеру, вы любите себя, и поэтому имеет право на существование и любовь, а в его умственной неполноценности виновата не его личность и человечность, а его плоть, его телесная субстанция, которая была сотворена с изъяном, независимо от его желания. И не стоит взвешивать, нужен ли он, полезен ли он миру и обществу, он все равно достоин любви, ибо сотворен природой.

— Ну и что же? Природой создано многое, но не все достойно любви.

— Все, созданное природой, надо любить.

— По-вашему выходит, что надо любить и смерть и мучения, ведь и они созданы природой?

— Смерть и муки неотделимы от жизни, необходимы ей и порождены ею. Поэтому следует с терпением принимать их, смириться с ними.

— Легко сказать, притерпеться…

— Человек ко всему привыкает, мой дорогой… ко всему.

— Человек может привыкнуть ко всему, кроме несправедливости. А сколько на свете несправедливого, с чем человек никогда не примирится?!

— Надо примириться, следует набраться терпения. Все, что сотворено, имеет полное право на бытие, ибо ниспослано свыше, поэтому ко всему следует приспосабливаться, даже с точки зрения биологии приспособляемость есть признак силы.

— Зато с точки зрения человеческой гордости и достоинства — слабость. Только достоинство украшает человека. Приспособленчество — низость.

— В подобной слабости и заключается сила духа, потому что гордость и достоинство мешают духу преодолевать соблазн и приближаться к богу. Случайно ничего не создается. Вот вы давеча гнались за юродивым ради забавы, а он так же любит себя, как и вы — себя, поэтому…

— Откуда вам знать, люблю ли я себя? — прервал юноша, взглянув мужчине в глаза.

— Это я так, к слову. Дороже собственной персоны ничего нет.

— Неверно! Может быть, я бы предпочел умереть вместо… вместо, допустим, своего брата.

— И подобное чувство вызвано любовью к собственному «я» и свидетельствует о вашей слабости. Смерть, в данном случае, самозащита от страданий. Неумение приспособиться — есть слабость. От роду немощен и слаб человек. А не имеющий гнезда и цели — слаб вдвойне. Любая тварь имеет свою нору. Птица вьет гнездо. И едва падут сумерки, как она устраивается в своем гнезде на ветвях, складывает крылья и смежает глаза, набираясь сил для грядущего дня.

Мужчина умолк. Юноша выбросил окурок.

— Хорошо, когда каждый волен делать все, что захочет, — сказал он.

— Да, хорошо, — ответил мужчина.

Юноша достал из кармана нож, раскрыл его, воткнул в землю и поднялся. Лицо его было серьезно, даже следа не осталось от недавней насмешливой улыбки.

— Еще лучше, что все это не так, — сказал он, — иначе был бы полный хаос.

— А разве сейчас не хаос? — возразил мужчина. — И сейчас хаос.