— Что ты торчишь в дверях? Садись!

Она достала из тумбочки бутылку водки. И, ловко двигаясь, накрыла на стол. А Мушни сидел и следил, как бесшумно и плавно скользила она. При свете лампы девушка казалась особенно красивой, и он ни о чем не думал, ни о Квирии, ни о милиционерах. Просто наслаждался тем, что происходит сейчас, сию минуту, просто смотрел, как Тапло готовит ужин.

Выставив на стол сыр, соленья, две тарелки, стаканы и бутылку, Тапло вышла из комнаты. Мушни услышал, как она постучала в соседнюю дверь и спросила: «Можно?» В ответ раздались голоса — мужской и женский. Скрипнула дверь, и опять стало тихо. И вдруг эту сплошную, без единой трещины, тишину разбил выстрел, далекий, но резкий, как свист плети. Тревожным воспоминанием ворвался он в сердце Мушни, нарушив установившийся там мир. Мушни вскочил со стула и хотел выбежать из комнаты, но потом раздумал и подошел к окну. Ничего не было видно, только на склоне горел костер. Должно быть, там ночевали пастухи. Сонное поле, убаюкивающий стрекот цикад. Уж не послышался ли ему выстрел? У него так напряжены нервы, что ежеминутно мерещится то погоня, то стрельба.

Снова заскрипела дверь в коридоре, вернулась Тапло. Мушни все стоял у окна.

— Тебе что, воздуха не хватает? — спросила Тапло. Она принесла от соседей хлеб и вареное мясо.

— Стреляют, — сказал Мушни.

— Ты придумываешь? — встревожилась Тапло и тоже подошла к окну. Они стояли рядом, вперив глаза в кромешную ночную тьму, поглотившую все вещное, и из этой тьмы до сознания доходил только прерывистый, словно прыгающий стрекот цикад. Мушни обнял Тапло за плечи, она сбросила его руку и отошла от окна.

— Правда стреляли или ты выдумал?

— Разве я когда-нибудь выдумывал?

— Не знаю. Я тебе не верю.

— Почему?

В это время кто-то затопал по коридору тяжелыми сапогами.

— Гио, это ты? — окликнула Тапло.

— Я. — В комнату вошел молодой чернявый тушин. При виде Мушни он смешался, но вежливо с ним поздоровался.

— Знакомься, Гио, — сказала Тапло, — это товарищ моего брата, прибыл сюда с экспедицией.

Мушни достал из-за пазухи правую руку и протянул ее соседу Тапло. Тот пожал ее так сильно, что Мушни едва не вскрикнул от боли, но сдержался и остался собой доволен, да и давешнее снадобье, видать, помогло. Вместе с тем пришло воспоминание о Квирии и рассеяло его благодушие. Умиротворение, которому Мушни поддался в этом ветхом домике, не вязалось с гибелью Квирии.

— Посиди, Гио, с нами, — пригласила Тапло.

— Нет, мне надо коня проведать.

— Ты не слышал стрельбу?

— Слышал.

— Кто стрелял?

— Не знаю. В последнее время выстрелы что-то зачастили…

Наступило молчание.

— Вчера парня одного убили, пастуха, — сказал Гио, обращаясь к Мушни.

— Я знал Квирию, — коротко отозвался тот.

Снова молчание.

— Садись, Гио, — повторила Тапло.

— Нет, я пойду. Заодно узнаю, кто стрелял. Схожу на аэродром, там всегда народ.

Гио вежливо кивнул Мушни и вышел.

Тапло села к столу, и они приступили к скромному ужину. Тапло вытянула из бутылки пробку и велела Мушни разлить водку. Мушни взялся за бутылку правой рукой, но плечо заныло, и он перехватил ее левой.

— Все еще болит? — спросила Тапло.

— Уже не так.

Тапло подняла свой стакан.

— Давай выпьем!

— Эх, бедный Квирия! Вечная ему память.

Водка была крепкая, приятным теплом пробежала по жилам.

В последнее время Мушни ел от случая к случаю и, хотя выпил совсем немного, почувствовал, как водка ударила в голову.

— Шукруну так жалко, — сказала Тапло.

У Мушни перед глазами стояло окаменевшее от горя лицо бабушки Квирии. Как она глядела на внука, беспомощно распластанного на тахте.

— Как они любили друг друга! — продолжала Тапло.

— Ничего, другого полюбит, — жестко проговорил Мушни.

— Как тебе не стыдно, почему ты так говоришь? — обиделась за подругу Тапло.

— Не сойдет же она в могилу за ним?

— Ты плохо думаешь о женщинах.

— Да нет. Просто природа возьмет свое. Мне, лично, больше всех жаль его бабушку.

— А самого Квирию?

— Его уже нет! Ему теперь все равно, — уверенно сказал Мушни, а сам подумал: действительно, какое значение имеет для Квирии, пойдет он завтра с Готой или нет. Допустим, они поймают бандитов и отомстят им, а что с того? Квирии это не поможет. Живые получат удовлетворение — вот и все.

— По-твоему, значит, верности не существует? — спросила Тапло.

— Почему же, — не согласился Мушни, задетый неприятным подозрением: может, говоря о верности, Тапло имела в виду своего жениха?

— Ты так говоришь, будто женщины не умеют хранить верность.

— Наверно, умеют. Но время залечивает любые раны. Может, Шукруна никогда не забудет Квирию. Но она совсем молода, и ей снова захочется любви.

— Значит, никакой любви не существует.

— А что такое любовь, по-твоему? — спросил Мушни.

— Как что такое?! Любовь — это… это любовь, и все.

— Верно, — улыбнулся Мушни. — Настоящая любовь, — это когда человек забывает о себе. Как ты думаешь, легко забыть себя? И многие ли на это способны?

— Ну, если так рассуждать, — протянула Тапло.

— Ты права, не стоит, — прервал рассуждения Мушни и стал разливать по стаканам водку. — Давай лучше выпьем за тебя. Будь здорова, Тапло!

Тапло посмотрела на Мушни, совсем не удивившись его тосту. А он думал, что Тапло начнет кривляться — зачем, мол, пить за мое здоровье? Тогда бы Мушни стал настаивать, тем самым подчеркивая свое к ней уважение. Но она приняла тост, как должное, просто и с достоинством.

— Будь здорова, Тапло! — Мушни с ласковой улыбкой заглянул ей в лицо. — Желаю тебе счастья. Может, мы больше не свидимся, но я надеюсь, что никогда тебя не забуду.

— Надейся, если хочешь. — Тапло засмеялась.

— Я от души пью за тебя!

— Ты тоже будь здоров! — Тапло легонько стукнула своим стаканом о стакан Мушни, и он увидел в ее глазах такое искреннее расположение и нежность, что сердце у него дрогнуло от неожиданной радости и, не желая выдавать себя, он мигом осушил второй стакан. Выпитая водка снова теплой волной прошла по телу. Он не опьянел, но согрелся и расстегнул ворот. В наступившей тишине легко можно было различить приближающиеся голоса и шум. Мужчины, очевидно пьяные, подходили к финскому домику, горланя и бранясь. Тапло, побледнев, встала у окна и напряглась точно так же, как в лесу, когда ей мерещилась погоня. Пьяные ввалились в коридор. Гио пригласил их в пустую комнату. (В доме было три комнаты: одну занимала Тапло, вторую — Гио с семьей, третья — пустовала.)

— Кто это? — прошептала Тапло.

Через стенку было слышно, как пьяные возились, галдели, угрожали кому-то, но понять бессвязные фразы было трудно, хотя Мушни старательно вслушивался в пьяную болтовню.

Наконец за стеной стало тихо и в коридоре раздались шаги. Тапло выглянула за дверь и позвала Гио.

— Кого это ты привел? — спросила она.

— Да милиционеров, напились и стреляли в столовой.

— А что им тут надо? — испугалась Тапло.

— Переночуют, а утром пойдут искать убийц Квирии.

— Они заснули?

— Храпят.

— Ох, и напугали они меня!

Гио засмеялся, пожелал Тапло спокойной ночи и пошел к себе.

Тапло заперла дверь.

— Слыхал? — повернулась она к Мушни.

Он кивнул.

— Я же говорила, что они идут за нами.

— Ты думаешь, это были они?

— А кто же еще? Я так и чуяла, оттого и боялась. — Тапло прижала руку к груди. — И сейчас боюсь.

— Чего ты боишься? — улыбнулся Мушни. — Видишь, дрыхнут без задних ног.

— А если они узнают, что ты здесь?

— Откуда узнают?

— Вдруг им буфетчик сказал? Он же нас видел.

— Все равно, сейчас они мне не опасны. А утром, пока протрезвятся, меня уже не будет.

— А где же ты будешь? — удивленно подняла брови Тапло.

— Пойду в горы с Готой, помогу ему бандитов найти…

— Помощник! — усмехнулась Тапло. — Ни коня у тебя, ни оружия.