«Никому нельзя верить», — мрачно подумал Мушни.

— Ладно, обойдусь! — проговорил он.

— А может, ты где-нибудь в другом месте потерял, да не помнишь? — На лице буфетчика мелькнуло нечто вроде участливой улыбки. — Знаешь, как ты вчера опьянел?

Нет, нигде больше он револьвера потерять не мог, потому что до того времени, как он пересел к общему столу, все помнится очень ясно, и револьвер тогда был при нем. А, стоит ли об этом думать!

Мушни вышел из столовой и зажмурился от яркого солнца. На траве сверкала роса. Возле каменного здания так же сидели женщины с детишками. Мужчины, сгрудившиеся вокруг поклажи, по-прежнему галдели и шумели. Небо было чистое, без единого облачка. «Слава богу, хоть погода летная», — удовлетворенно подумал Мушни. Он смешался с толпой в надежде встретить кого-нибудь из вчерашних знакомых и разузнать про револьвер. И в то же время, стыдясь своего опьянения, не хотел никого видеть. Возле дощатой будки, выкрашенной белой краской, где продавали билеты на вертолет, Мушни увидел начальника местного аэродрома. На ногах у него были тушинские, связанные из грубой шерсти ноговицы, на голове — форменная фуражка. Мушни спросил, будет ли сегодня вертолет. Начальник уверенно ответил, что будет. И Мушни позавидовал этому человеку: ему-то все равно, летная погода или нелетная. Он ведь никуда не спешит!

Мушни спустился в овраг к знакомому роднику, положил на камень пиджак, по чьей-то милости теперь пустой и легкий, и стал умываться. Растер холодной водой грудь, и хотя по телу пробежал озноб, это прибавило ему бодрости и энергии. Он еще раз попытался поднять больную руку, но не смог.

Вернувшись на летное поле, он заметил среди женщин Тапло и внезапно так разволновался и растерялся, словно все, увиденное ночью во сне, произошло в действительности. Тапло разговаривала с каким-то мужчиной, который стоял к Мушни спиной. Мушни стало стыдно. Он вновь припомнил вчерашний вечер и то, что какой-то отрезок времени совершенно выпал из его сознания. Мучительно теснила сердце мысль о том, что эта девушка видела его в помутившемся разуме. Он ведь ничего не помнил сегодня — как себя вел, что говорил и как оказался в кладовке. Подумав обо всем этом, он совсем смутился и решил обойти Тапло стороной, хотя у нее и можно было бы разузнать, как закончился вчерашний вечер и что-нибудь выведать о револьвере. Разузнать-то можно было, но не стоило. Теперь лишь бы вовремя унести ноги отсюда, а о револьвере беспокоиться нечего. Он только повернулся, чтобы обойти дом и устроиться где-нибудь на краю поля подальше от глаз Тапло, как услышал:

— Мушни!

Это был голос Тапло. Стало приятно, что она окликнула его, сразу увидела и узнала, хотя он этого и не заметил. Он обернулся и вдруг узнал в собеседнике Тапло своего сослуживца, молодого геолога, всего лишь несколькими годами старше Мушни, по имени Ладо, тихого, скромного человека. Мушни обрадовался, узнав Ладо, хотя вряд ли мог услышать от него что-либо отрадное. Когда Мушни подошел, Ладо поздоровался с таким трагическим лицом, что Мушни чуть не рассмеялся и одновременно понял — дела его крайне плохи.

Однако первая мысль, которая пришла ему в голову, была о другом: откуда Ладо знает Тапло? Такой скромник ни за что не заговорит с незнакомой женщиной! Видимо, он знает ее давно. Наверно, оба они не первый раз в Тушетии.

Мушни не любил, когда люди от неожиданности теряли над собой контроль. Но именно так случилось с Ладо. При виде Мушни он раскрыл рот и бросился к нему, позабыв о присутствии посторонних.

— Мушни! Ты еще здесь? А я радиограмму дал… Начальник приказал… Теперь в долине тебя милиция будет ждать, а может, и сюда милиционеров пришлют, с вертолетом. Если бы я знал, что ты еще не улетел, я бы задержал радиограмму. Почему ты здесь?

— Погода была нелетная, — сквозь зубы процедил Мушни. Он покосился на Тапло и заметил, что она слушает очень внимательно, хотя делает вид, что их разговор нисколько ее не интересует.

От Ладо не укрылось, что Мушни разозлился, но он приписал это злосчастной радиограмме, не понимая, что Мушни злится из-за другого: зачем он выбалтывает все при девушке, которой совсем не обязательно знать, что угрожает Мушни?

— Я не виноват, честное слово! — начал оправдываться Ладо. — Я думал, тебя здесь нет. Знал бы, ни за что не послал бы радиограмму…

Мушни усмехнулся. Он вовсе не считал Ладо виновным. Он заранее знал, что так оно все и будет, и теперь со злорадным удовлетворением отметил, что предчувствие его не обмануло.

— Что ты будешь делать? — испуганно прошептал Ладо.

— Ничего. — Мушни был спокоен и смотрел на Тапло. Она еще пыталась сохранить на лице безразличие, но сдерживаемый интерес все равно проступал сквозь ее мнимое равнодушие.

— Ведь тебя арестуют! — не отступал Ладо.

И Мушни вдруг почувствовал, что все, чего ом так остерегался и боялся, безмолвно приближается, надвигается на него и может сегодня уже претвориться в явь. Он растерялся, надежда на благополучный исход исчезала, но придумать что-либо было невозможно, и ему не хотелось больше разговаривать о случившемся. Он молчал.

— Так что же ты будешь делать?

Мушни не знал. Не знал — и все. Нужно время, чтобы подумать и решить, как быть дальше.

— Вообще-то тебе ничего не сделают, — продолжал Ладо. — Ты был прав. Но вот револьвер, пользование оружием…

— Знаю.

— Хотя рана у него легкая, совсем пустяковая.

— Это не имеет значения.

— Да… Что ж ты делать-то станешь?!

— Если бы не рука, придумал бы что-нибудь, а сейчас даже думать не могу, так болит проклятая!

— Между прочим, я вас жду, — вмешалась Тапло. — Квирия велел мне проводить вас к его бабушке.

Тапло говорила сухо и строго, тоном молоденькой учительницы, когда сквозь наставительную интонацию прорывается веселый уступчивый нрав, только для виду прикрытый напускной суровостью.

Мушни совсем был не рад тому, что она оказалась свидетельницей неприятного ему разговора, но не прогонять же было ее?

— Если хотите, я вас провожу, я как раз туда иду.

Мушни обрадовался, что у него появилось хоть какое-то дело, что куда-то нужно идти. Хотелось чем-нибудь заполнить время, чтобы оно шло скорее. Шагая рядом с Тапло через поле, он все думал, как же ему выкрутиться, и ничего не мог придумать. Ему было приятно, что Ладо не считает его виновным, хотя это ничего решительно не меняло. И надежды Ладо на то, что Мушни будет оправдан, поскольку он не виноват, совсем его не утешали, хотя сами по себе тоже были приятны. Теперь уже никакого значения не имело, полетит вертолет в долину или нет. Путь туда все равно закрыт. А совсем недавно не было важней вопроса! Пожалуй, лучше всего идти рядом с Тапло и ни о чем не думать, все равно ничего путного в голову не приходит. Так хоть время идет, а не стоит на месте. Сейчас, как никогда, он нуждался в совете. И, как всегда, был один. Мушни шел, отчужденный и молчаливый, настолько погруженный в себя, что не заметил, как Тапло остановилась возле ветеринарного пункта и заговорила с кем-то. Он продолжал машинально шагать и, только очутившись далеко впереди, сообразил, что идет один.

«Что-то надо придумать?» — преследовала его неотвязная мысль. Но ничего дельного в голову не приходило.

Тапло догнала Мушни.

— У вас что? Женщин уважать не принято? — сердито спросила она.

— Принято.

— Тогда можно было меня подождать.

Мушни извинился.

Тропинка свернула в лес и спустилась в овраг. Оттуда доносился глухой рокот воды. Мушни шел следом за Тапло, и она нравилась ему все больше и больше. Нравилось, как легко она перепрыгивает с камня на камень, как сдержанно и строго разговаривает с ним — будто пожилая опытная женщина. Одета она была все в то же черное платье. На ногах — пестрые вязаные ноговицы. Тапло все больше привлекала его внимание, вызывала все больший интерес. И Мушни незаметно для себя избавлялся от гнетущих забот и поддавался настроению вчерашнего сна. Оживало то чувство, которое он испытывал к этой девушке так недавно, во сне.