– Манелла, помолчите, пожалуйста, – попросил её Иван.

Временница обмякла и ретировалась, бросив на Ивана многозначительный взгляд, но тот не обратил на него внимания.

Он решил с Сарыем по поводу Джордана здесь разговор больше не поднимать: опять тот скатится до перечисления нелестных эпитетов местному ходоку, пока у него горит всё внутри против этого человека. Пусть успокоится. Потому обратился к Перкунасу:

– Как и где его можно найти в Фимане?

Перкунас изучающие посмотрел в глаза Ивану; взгляд его был долгим, оттого показался Ивану печальным.

– Ты его можешь найти на площади Первого Порога. Там есть небольшой памятник некоему Давналу. Он держит в руке шар. Джордан как раз рядом с ним практически всегда и пребывает.

– Как я найду эту площадь?

– В Фимане она одна.

– Тогда… Симон, я пойду в Фиман.

– Раз решил, то сходи. Только, Ваня, – Симон помедлил, прежде чем продолжить, – Фиман не простой город и просто так ты там ничего не найдёшь. Хотя площадь Первого Порога одна на весь город.

– Да уж, – подтвердил Перкунас. – Кто там бывает в первый раз, всегда… Всегда с ними что-нибудь случается такое…

– Он прав, Ваня. Мне кажется, тебе следует с нами поговорить о Фимане в спокойной обстановке и подготовиться к входу в него. Но прежде надо отсюда вывести ходоков и временниц.

– Выведу. Если все в сборе, то начнём.

– Нет пока дона Севильяка… А, вон он, возвращается.

Дон Севильяк возвращался из Фимана не один.

С ним шёл громадный звероподобный мужчина. От роду, наверное, нечёсаные волосы космами свисали до половины его недюжинного тела, под стать дону Севильяку. Одежда на нём – едва до коленей оборванная хламида. Ноги босые, с мощными, загорелыми до черноты икрами. В руках – посох из суковатой палки. И пронзительные глаза, поблескивающие сквозь спутанную прядь волос.

Таким его впервые увидел Иван.

Он ещё не подозревал, чем в его будущей жизни обернётся эта будто бы рядовая встреча…

– Опять он его волокёт, – пробурчал Сарый по-русски.

– Ещё один недруг? – хмыкнул Иван, позабавившись произнесённым словом – «волокёт».

Он давно уже заметил особенность Учителей использовать некоторые диалектные слова русского языка в своей речи. Либо нахватались от контактов вне городов, либо у них это осталось от пребывания в прошлом, когда, наверное, именно так и говорили.

– Да нет. Какой он враг? – Сарый почмокал губами. – Но к кому это он?.. А-а… – Сарый весело похлопал Ивана по руке. – Это про тебя, Ваня. Тебе, думаю, повезло.

– В чём же? – спросил Иван, но ответа не получил.

– Зря Севильяк привёл его, – озабоченно проговорил Симон. И с досадой: – Я же его предупреждал!

Дон Севильяк и сам, похоже, был обескуражен не меньше Учителей и присмиревших при виде дикаря ходоков и временниц.

– Вот, – сказал он, виновато улыбаясь, что совершенно не вязалось с его всегдашней напористостью и довольством чем-то совершённым. – Он узнал… где-то. И пошёл за мной.

– Что ж это он за тобой пошёл, а не за другими увязался? – ядовито поинтересовался Сарый. – Привёл, так молчал бы уж, а то узнал он будто где-то от кого-то.

– Дигон – святой человек, – уважительно сказал Перкунас.

– Все вы святые, – Сарый неприязненно глянул на жреца. – Если святой, то пусть в этом качестве и пребывает. Но здесь, в Кап-Тартаре. Вам там, у нас, тесно не будет от лишнего святого? Их у нас и так пруд пруди. Так что достаточно!

– Не богохульствуй! – строго упрекнул Перкунас, приложил ладони к груди и закатил глаза под изображенный лоб.

Сарый с иронической улыбкой наблюдал за ним.

– Похоже, – одобрил он действия Перкунаса и хныкающе засмеялся. – Ну, вылитый святой! Глаза, поза, уши… Особенно уши.

– Не богохульствуй, говорю!

Перкунас говорил строго, но Ивану показалось, что глаза его смеются и заинтересованно поглядывают на него, следят, как он будет реагировать на его слова.

Тем временем ходоки стали понемногу оживать и жарко обмениваться впечатлениями.

Единственный, кто ничего не понимал в поднятой шумихе вокруг спутника дона Севильяка – святого Дигона, по словам Перкунаса, – был Иван, к которому как будто тот и пришёл.

Он с интересом рассматривал этого человека, невозмутимо внимающего репликам, направленным на него. Было что-то в его спокойствии от каменной скалы, стоящей на юру: об неё разбивались ветры, её бессильно хлестали дожди, и солнечные лучи напрасно старались проникнуть в её тёмное и неведомое нутро. Эта скала выдержала всё и могла простоять ещё века.

– Этот? – голос у Дигона оказался густым, но словно звучащим на самом выдохе, когда воздуха в лёгких уже не хватает и его оттуда приходится выжимать с изрядным усилием.

– Он, он, – быстро подтвердил дон Севильяк.

Сказал, воровато бросил взгляд на Ивана и отвернулся от Дигона, показывая свою полную непричастность к происходящему.

– Вот что, КЕРГИШЕТ, или как там тебя, – сверкнув глазами, напористо заявил Дигон. – Думаю, нелегко тебе будет со мной. Точно, нелегко! Но сделаешь великое дело. О нём и тебе потом в народах и веках легенды складывать будут.

– Во как! – воскликнул Сарый. – Заговорил как, а? У Джордана нахватался, смотрю. Только этот верт может так сказать, что голова кругом пойдёт, а на самом деле…

– Он что… с нами? – растерявшийся Иван искал поддержки у Симона.

Но Симон был обескуражен заявлением Дигона, пожалуй, не меньше ученика.

– Сейчас, Ваня, разберёмся, – медленно сказал он и обратился к Дигону: – Почему ты решил, что КЕРГИШЕТ должен пробить тебя в наш мир? К тому же у тебя, как мне помнится, никогда не появлялось желания покинуть Кап-Тартар. Напротив, ты всегда отзывался о нашем мире плохо, называя его гниющей раной на здоровом теле времени. Так?.. И что же теперь изменилось?

Дигон сверкнул глазами, словно бросил молнию в Симона.

– Всё! Всё изменилось! И время, и, главное, возможности. А миры… Так они все гниющие, что мясо под солнцем.

– Возможности – это понятно, так как появился КЕРГИШЕТ. Но при чём тут время?

Дигон смахнул с лица клок волос, ладонью оправил растрёпанную бороду, прикрывающую половину его мощной груди. Проговорил изменившимся, бархатистым, не лишённым приятности голосом:

– Не знаю, но чувствую. Здесь что-то не так стало со временем. Жмёт со всех сторон, как сандалии не по ноге. Как бы вширь раздаётся, будто его раздувает изнутри. Что-то назревает. Что-то или кто-то раскачивает его. И не ясно, откуда это пришло, из прошлого или из будущего.

– Камен, ты слышал?

– Да он о том каждый раз говорит. Одно и то же… Хотя в поле ходьбы Кап-Тартара – ни-ни.

– Ни-ни, – прогудел опять грубо Дигон. – В поле ходьбы Кап-Тартара никто ни-ни. Молчал бы уж.

– Камен, ты сам ничего не почувствовал?

Сарый облизнул губы.

– Мне не до того было. Да и Джордан, если что заметил, сказал бы. Случись ему ощутить что, он не упустил бы возможности рассказать о том всем, чтобы показать себя. Верт…

– Перестань! – Симон постоял в задумчивости. – Ваня, – сказал он. – Надо попробовать вывести Дигона из Кап-Тартара. Он сюда попал не по своей воле.

– Почему только попробовать? Выведу!

– Здесь особый случай.

– Как скажете, – безразлично отозвался Иван.

Он почувствовал душевную усталость. Предстояла нелёгкая работа, а день был опять же не из лёгких. Ему не хотелось что-либо делать или принимать какие-то решения. Однако он понимал неизбежность своего предназначения, ведь вся эта орава ходоков и временниц, проведя время в омолаживающем их временном канале, сейчас опять ожидала беспроблемного возвращения в свой мир, домой.

Иван вздохнул.

– Давайте тогда начнём выходить отсюда. К нам…

– Да, да, – заторопился Симон. – Только… Дигона надо либо брать сразу с собой и проводить его сквозь Пограничье нам с тобой вместе, а там я его пробью сам через время, куда он пожелает… Либо это сделать в последнюю очередь.