Кем бы ни был человек, в каком бы возрасте или на какой ступени иерархии власти или положения не находился, а любопытство у всех сродни вечному детскому «Почему?» и глубоко сидит в человеческом естестве, если он, конечно, не законченный идиот или совершенно пустой душой. Оно не подвластно никому и каким-нибудь образом покажет себя: словом, тоном, как оно было сказано, жестом, мимикой…

Особенно такому любопытству были подвержены ходоки, тем более, когда что-либо касалось их необычного дара – ходьбе во времени – и всего того, что с ним было связано.

Волхв Перкун, на взгляд, лет шестидесяти от роду, повидавший в своей жизни немало, полюбопытствовал – и не находил в том ничего постыдного или невежливого по отношению к гостю. Иван же такому поведению ходоков не удивлялся. Мало того, если бы Перкун не назвал свой диапазон, он обязательно поинтересовался бы им тоже. Ибо ходок характеризуется своим диапазоном и скоростью движения во времени.

– Вероятно, – ответил он, – около полумиллиона лет. Но побывал я уже раз в сто дальше…

– Ну-у… – отставил кружку старик.

– Бывал и в своём будущем. Симон меня водил, да я и сам теперь туда хожу.

– Да-да, – закивал головой волхв, – так говорят о КЕРГИШЕТЕ. Я рад, что встретил тебя и смог помочь хотя бы в малом. Меня всегда здесь можно найти. Кому будет надо, пусть скажет, что от КЕРГИШЕТА.

– Спасибо, Перкун!

– Перкунас.

Иван с интересом осмотрел волхва, припомнил:

– Что-то знакомое… Перун… Перкунас… Боги?

– Мы поклоняемся Перкунасу. Я – его жрец, потому тоже – Перкунас.

– Спасибо, Перкунас, за помощь и квас. У нас квасом называют другой напиток, а это по вкусу похоже, пожалуй, на сбитень. Не знаю точно. Да и сбитень пьют горячим… Не знаю.

Они вышли из горницы на гульбище. Солнце ударило в глаза.

Иван осмотрелся. Площадку владений Перкунаса покрывала сплошь жухлая никогда, наверное, не скашиваемая трава. Внизу, у подножия холма с капищем, темнели леса с жёлтыми заплатами отвоёванных у них полей и кулиг.

– До свидания, Перкунас!

– Пусть твоя дорога будет без закрытий, – напутствовал старик, подняв в прощании руку. – Симону, Задире и Уленойку мои поклоны.

Как-то, ещё до того, как его занесло за Пояс Закрытых Веков, идя по дороге времени, Толкачёв материализовался в прошлой Амазонии тысяч за пять до нашей эры.

Никаких закрытий на данный момент времени и в данной точке пространства, где могло появиться его тело в реальном мире, не было. Но он не успел даже оглядеться, как получил по спине удар увесистой палкой. Силу удара смягчил рюкзак, зато в нём с печальным звуком распался на осколки термос с горячим чаем. Спину обожгло.

Надо было бы сразу стать на дорогу времени и избежать дальнейших недоразумений, коль скоро он попал туда, куда не следует, но Иван обиделся. Он резко обернулся и увидел перед собой группу краснокожих и черноволосых молодых людей, с изумлением рассматривающих его. Он для них появился, по существу, ниоткуда.

Сам обидчик, нанёсший Ивану удар, в ужасе отступал назад.

Одеяние молодых людей, если можно было это назвать одеждой, позабавила Ивана, точно так же, как он потом узнал, и его экипировка изумила другую сторону не меньше. Кожаные куртки закрывали всё тело аборигенов, но где-то на ладонь ниже пупка оно оставалось открытым до середины бёдер. Дальше ноги опять обтягивались кожей и были упрятаны в нечто похожее на сапоги. На голове у каждого красовалось какое-то причудливое сооружение из разноцветных перьев и веток со свежими листочками.

Позади Ивана раздался протяжный стон.

Иван не обернулся на звук, дабы не терять из вида неожиданных противников, а сделал несколько шагов назад. Спина его упёрлась во что-то твёрдое и надёжное. У ног его оказался человек, поверженный на землю. Незакрытые части его тела бугрились полосами от ударов палок. Нападавшие имели такие же отметины, возможно, полученные от этого человека, поскольку в руках у него также была зажата метровая палка в два пальца толщиной.

Лёгкая паника среди молодых людей, возникшая после появления ходока, улеглась, их было не менее десятка, и они решили возобновить атаку, метя теперь и в Ивана.

Толкачёв никогда не любил, когда против одного выступала толпа. В девяносто девяти случаев из ста, по его мнению, делалось это из злого умысла. Правые никогда не навалятся на жертву таким скопом, считал он, если они правые. А здесь, к тому же, явно никто не собирался различать его самого и упавшего от побоев.

Палки уже посвистывали в жилистых руках перед самым лицом. Впрочем, делалось всё это на дилетантском уровне – лишь бы помахать. Потому отобрать у ближайшего противника его оружие Ивану ничего не стоило. Та же участь постигла второго, слишком увлечённого «неправым» делом.

Лишённые палок отскакивали назад так энергично, словно их отталкивала пружина. Иван ещё не знал негласных законов этой страны, но его действия, направленные только лишь на оборону, а для этого надо было обзавестись адекватным оружием, оказались правильными. Здесь мужчина, лишённый в бою палки, считался не мужчиной, а схортом, то есть безрогой коровой.

Поистине – бодливой корове бог рогов не даёт.

– Схорт! – первое слово, изданное хриплым голосом, раздалось рядом с Иваном. Это тот, кого он сейчас защищал, качаясь от боли и усталости, поднялся и выставил перед собой свою палку. – Схорт!

– Схорт! – рявкнул Иван, даже не понимая значения сказанного, и выдернул из снующих туда-сюда палок ещё одну.

Делал он это пока что всё машинально, но догадался – такими действиями он уменьшил число нападавших ещё на одного. Продолжение ход сражения в таком роде внушало оптимизм.

– Схорт!

– Уй-юй! – подхватил его неожиданный напарник, и едва сам не выпустил палку из ослабевших рук.

Толку от него не было, так что ждать поддержки с его стороны не приходилось. Иван на время позабыл о нём и успешно отбивался от оставшихся аборигенов, вооружённых палками.

Но происходило всё действо как во сне. Мелькание палок не давало возможности оглядеться или хотя бы внимательнее рассмотреть их владельцев.

Зато сноровкой он их превосходил на порядок.

Р-раз! Левая рука зацепила орудие, правая – нанесла удар по её обладателю куда придётся, но так, что палка улетела назад и гулко стукнулась о каменную стену неизвестного Ивану строения. И обезоруженный противник, оскалив зубы, исчез из поля видимости.

Новый захват и рывок…

Иван, наконец, огляделся. Перед ним нерешительно переступали с ноги на ногу трое с палками. Остальные рассеялись.

Он вытер со лба пот. Напарник опять лежал на земле, но вся его избитая плоть тянулась к обидчикам.

– Отдохни! – посоветовал ему Иван и, видя, что противники решительно настроены драться до победного конца, сам пошёл в атаку.

Противостоящие ему воины, как теперь мог видеть Иван, имели хорошие пропорции тела, и явно побывали в драке на палках неоднократно: были видны старые отметины от полученных ударов. И всё-таки каждый из них уступал Ивану в росте, силе и способностям противостоять в рукопашной схватке.

Теперь, когда их оставалось всего трое, у Толкачёва появилась возможность маневрировать, а также использовать для нападения и обороны свои ноги. Последнее даже не удивило, а повергло в ужас молодых людей, после того как ходок сшиб одного из них наземь ударом ноги в плечо – после полного оборота вокруг своей оси.

Они с воплем отступили, подняли своего поверженного товарища и волоком потащили его подальше от странного, явившегося из воздуха, защитника ими уже поражённого и умирающего врага. Там, в шагах десяти, они посовещались между собой, затем покричали, грозя своим оружием Ивану, и нестройной гурьбой пустились прочь.

Иван не успел уловить произнесённых слов на незнакомом пока что ему языке, но суть их была ясна и так.

Он не стал их преследовать, хотя свербело – догнать и поддать, чтобы неповадно было на одного наваливаться скопом и бить незнакомцев, то есть его самого, да потом уже после драки грозить палками.