Вспомнив майора, Иван взгрустнул и посетовал на себя: давно уже не виделся с боевыми товарищами. Это с ними он прошёл огонь, воду и медные волноводы, как говаривали монтажники связи, а всё остальное…

Всё ему сейчас показалось мелочным и никчёмным. Лица друзей, живых и погибших, вдруг возникли перед ним и тут же потускнели, отодвинулись с укоризной во взоре. Отвернулись, так как это он позабыл о них, а не они о нём.

Он судорожно передохнул.

– Ты чего, Ваня, – участливо спросил Симон. – У тебя что-то случилось?

– Да нет. Так… – с тяжёлым вздохом отделался Иван незначащими словами. – Вспомнилось ушедшее… Святое… Незабываемое… Как когда-то казалось.

И опять вздохнул. Разве незабываемое забывается? А вот он забывает, не вспоминает…

– Понимаю, – посочувствовал Учитель и болванчиком покивал головой. – Такое и у меня бывает. Защемит, заболит… Но что делать, Ваня? Так, к сожалению, устроена жизнь. Не мы её придумываем. Мы её лишь проживаем. И каждый по-своему. Одни легко и быстро, другие же… Ну что ты так на меня смотришь? Разве я сказал что-нибудь новое? Или тебе не понятное?

– Да нет, – всё так же односложно хотел уйти от нечаянного разговора Иван, но в том, каким тоном о жизни было высказано Симоном, чувствовалась такая тоска, такое переживание, что он непроизвольно добавил: – Напротив. Вы с Сарыем подчас открываетесь мне с неожиданной стороны… Вот и появление Манеллы…

– Так что с того? – перебил его Симон.

– Как что? Я же думал, что женщин-ходоков не бывает. Только мужчины удостоены такого дара.

– Вот те раз! Почему это ты так решил?

– Потому что до Манеллы ни одной из них не видел. А от вас даже не слышал, что они вообще есть в природе.

Симон усмехнулся своей кривой усмешкой – одной щекой.

– Теперь увидел и услышал. Ну и как?

Иван замялся.

– А… другие ещё есть?

– Конечно, есть. Не меньше, чем мужчин.

– И все… вот такие, как она?

– Намного хуже! – с необычной проворностью выпалил Симон. – Ты сейчас, наверное, думаешь, это мы их от тебя скрывали и потому не знакомили с ними. Отнюдь, Ваня. Отнюдь. Это они с нами, мужчинами, не хотят контактировать… Нет-нет, погоди! – Симон приподнял руку ладонью к Ивану. – В том, что я сказал, безнадёжная, вот именно, что безнадёжная правда.

– Но почему?

– Ха!.. Ты вот послушал её, ну и как? То-то! А то, почему они с нами не хотят иметь дело… Вот сейчас заявится Манелла – ты у неё и спроси. А я, что бы ты обо мне ни думал, не знаю.

Иван удивился поведению Симона.

Всегда внешне спокойный и выдержанный, сейчас он нервничал, делал ненужные шаги из стороны в сторону, неестественно взмахивал руками, лицо его перекосила незнакомая мина обиженного неизвестно кем и за что человека.

– Вы серьёзно считаете, что в неконтактности виноваты только они? – спросил Иван.

– Я, Ваня, правда, не знаю, кто виноват. Но все наши шаги к сближению с ними разбиваются о нежелание с их стороны иметь с нами какие-либо связи или хотя бы постоянное общение. И так идёт испокон веку. Ты же бывал в древних школах ходоков. И там тоже не видел женщин. Значит, и там было то же самое, что мы имеем сейчас.

– А Манелла? Вы ведь её знаете давно?

– Ха, Манелла… Конечно, мы знаем некоторых из них. Порой даже на дороге времени нос к носу встречаемся. А куда денешься? На то она и дорога. Но всё происходит при таких встречах так же, как у кошки с собакой. А эта… Манелла. Её сюда ничем было бы не заманить. Это она прилетела подобно бабочке на огонёк, дабы на КЕРГИШЕТА, то бишь на тебя, поглазеть и воочию убедиться, что ты не обман очередной со стороны мужчин, дабы их, гордых и независимых, подчинить себе и что-то там ещё с ними, бедными и несчастными, сделать. Кто их знает!?

– Вот-это-да-а, – только и смог выдавить Иван. – А я-то подумал, что она ваша… пассия.

Иван ещё ни разу не видел искренне хохочущего Симона, а тут он предстал перед ним захлёбывающимся и с трясущимися плечами от безудержного смеха.

– Ва-ня-а! – несколько раз повторил он имя ученика, вытирая слёзы с ресниц, прежде чем продолжить вразумительную речь. – Насмешил! Манелла – моя пассия! Ты только ей о том не скажи, – строго предупредил он. – Ты-то здоров, отобьёшься от неё, а мне на дороге времени житья не будет. Она же сущая тигрица. И все её подружки такие же. Они себя даже ходоками называть не хотят, а зовутся временницами. Видите ли, ходок – де – мужское слово. А эта Манелла…

Каждый раз при упоминании имени временницы голос Симона, как заметил Иван, слегка смягчался, что навело ученика на догадку: отношения Учителя с этой женщиной не так просты, какими тот хочет их представить.

– Скажите, Симон. Манелла ведь Вам нравится?

Учитель посерьёзнел лицом до бледных пятен на скулах.

– Да, Ваня, – сказал он с вздохом. – И очень.

– А Вы ей?

– Наверное… – с лёгким унынием отозвался Симон и улыбнулся растерянной улыбкой, от которой Ивану стало его жаль. – Но ты же видел её! Она готова наговорить гадостей любому, тем более, если тот мужчина и каким-то образом попал в сферу её интересов. Её любить – это равносильно уподобиться одному святому. Он якобы воскликнул когда-то… или, по отношению к сегодняшнему дню, ещё воскликнет: «Истинно верую, Господи, ибо это нелепо!» Так и у нас с нею. Вернее, у меня к ней. – Он приостановился, дёрнул досадливо щекой. – Я, Ваня, по сути, из-за неё осел в вашем времени, хотя до того предпочитал первые века этой эры…

Слушая его, Иван, уже в который раз ловил себя на мысли: ходоки – такие же люди, как все живущие на Земле – в настоящем или прошлом. Им присущи те же заботы, радости и горести. И лишь специфические возможности выделяют их из общей массы, но – и только.

– Она тоже из будущего?

Симон отрицательно качнул головой.

– Абориген. У неё крошечный кимер: чуть больше, наверное, трёх тысяч лет. Здесь, – он притопнул ногой, – у неё запредельная черта. Там, – и он сделал неопределённую отмашку рукой, – дон Севильяк помогает ей дойти.

– Я бы мог…

– Успеешь ещё, – с нажимом на первое слово и привычным, мягким, но властным голосом Симон остановил Ивана. – Лучше поговорим о переходе в Кап-Тартар.

– Это сложно?

– Пока не знаю. Не знаю, как для тебя.

Симон, приминая толстыми каблуками едва проступившую из земли зелёную траву, некоторое время походил кругами по поляне со слабыми склонами к берегам острова. Иван терпеливо ожидал, что нового о Кап-Тартаре собирается поведать ему Учитель. Впрочем, ему казалось, ничего такого уж особенного или сверхъестественного он не услышит, потому что зрело в нём подозрение либо о каком-то розыгрыше со стороны старших ходоков, либо о некоем шоу, на представление которого, по сердитым словам Сарыя, не стая воронов слеталась…

Последующие события подтвердили лишь второе предположение.

Но всё по порядку.

Тема шоу, но не само оно, стала проясняться с первых слов Симона, когда он, наконец, заговорил.

– Ходокам Кап-Тартар доступен в трёх местах или точках… Временных, конечно. Мы различаем их по дальности во времени. Сейчас мы находимся рядом с ближайшей из них, доступной большинству ходоков твоего настоящего. Это тысяча сто сорок седьмой год до новой эры. Вторая точка, дальняя, находится в пять тысяч двести семьдесят девятом году. Тоже до новой эры, естественно. И третья. Кочующая в интервале семи-восьми лет, начиная с четырёх тысяч триста одиннадцатого года. О последней поговорим после. Вначале о первых двух.

– Откуда такая точность и почему к Кап-Тартару нельзя подойти сразу в поле ходьбы? – поторопился задать вопрос Иван.

– Нам тоже хотелось бы знать. Тем более что некоторым ходокам хотелось бы найти подобную точку поближе к настоящему. Но пока что…

Иван вздрогнул: снизу, от берега к ним поднимался незнакомый ему человек.

– К нам идут, – одними губами перебил он Симона, так как он был в этот момент повёрнут к незнакомцу спиной, и видеть его не мог.