– Набегут тут, – пробурчал Джордан, отворачивая лицо.
Ну, до чего он похож на Учителя, даже репликами!
– Вот тут ты не прав. Чтобы набежали, мне, сдаётся, немало надо будет сделать. Ты думаешь, они спят и видят, как бы тебе насолить и ворваться с тобой во главе в местное поле ходьбы? Да мне их ещё придётся уговаривать, уламывать, чтобы согласились. А ты – набегут да набегут… Ладно. Я, пожалуй, схожу домой. Помоюсь от души. А то вы тут в Фимане почему-то этим пренебрегаете. Воду жалеете?
– Не пренебрегаем. Видишь ли, скоро, по всем приметам, наступит очередная эгепия. Кто моется, тот, говорят, быстрее стареет. Вот и получается так.
– С вами не соскучишься. Суеверия. Что у вас, что у нас… У нас вот этих эгепий нет, но нечто подобное процветает на каждом шагу. Чёрная кошка перебежала дорогу – жди беды. Кто-то с пустым ведром встретился – пути не будет. Это, так сказать, по малому. А то некоторые днями даже не едят. Постничают. Суеверия…
Джордан прищурился и чем-то стал походить на Симона, когда тот так же смотрел на него, будто через прицел снайперской винтовки.
– Не-е, КЕРГИШЕТ. Ты безбожник, тебе, поэтому, всё не так. А все нормальные люди…
– Я их шизофрениками зову, – вставил Иван своё мнение.
– Как их ни назови, но они…
– Всё, всё! – замахал руками Иван, словно отбиваясь от надоедливой мухи. – Выходим в реальный мир. И – я домой!
Хорошо возвращаться домой.
Там тишина и никаких временных штучек: будильник мерно, главное, уверенно отстукивает надёжные равные друг другу секунды, минуты, часы… Мир упорядочен, стабилен, неумолим в своём поступательном движении – вперёд, и только вперёд, то есть в будущее, отшвыривая назад миг настоящего, втискивая его в бездонную урну прошлого. Сейчас утро, за ним – всегда наступит день, потом – вечер. Сегодня май, а через месяц – июнь…
И это правильно. Но до поры до времени!
Вселенские законы правят до тех пор, пока пытливый ум разумного существа, порождённый ими же, не захочет проверить их на прочность или на законность.
Вот тут-то и начинается чехарда и беспорядок.
Незыблемое будто бы постоянство времени можно, оказывается, разорвать на клочки и смешать их так и по-иному, изменить вектор его направленности, прорваться назад – в прошлое и наследить в нём. Но, к счастью, время умеет безжалостно заметать эти следы, лечить раны, нанесённые ему разумом, словно ласковая мать, не замечающая и исправляющая ошибки своего любимого дитяти.
Но почему? Для чего?
Может быть, для его, этого неугомонного мыслящего существа, грядущих великих деяний? И это уже где-то такое формируется там, далеко за пределами передового будущего, где нет ещё ничего: ни Вселенной, ни Солнца, ни Земли, ни самого разума…
Предвкушая своё появление в родной квартире – как он окунётся в знакомую обстановку, выслушает ворчания милейшего Учителя, отмокнет в ванне и смоет грязь Кап-Тартара, – Иван из прошлого вошёл в стены комнаты и проявился в реальном мире…
Он проявился в реальном мире, ощутив некое неудобство при переходе, в закутке между телевизионной тумбой и стеной, так как всё пространство небольшого помещения – стандартных семнадцать квадратных метров – было буквально забито людьми. Бросились в глаза знакомые лица. Прямо перед ним, на полу, сидели плечом к плечу недавние враги: дон Севильяк и Арно; за ними, в единственном у Ивана приличном устройстве для сидения, в кресле, расположилась Манелла; и везде – многие из тех, кто ходил с ним в Кап-Тартар…
От неожиданности и понимания, что ходоки собрались здесь в таком количестве неспроста, у Ивана упало сердце: что-то случилось из ряда вон. К тому же было неприятно, что его жилище, в котором царили до недавнего времени мир и спокойствие, становилось проходным двором для всех, кому заблагорассудится в нём побывать.
А как же «мой дом – моя крепость»?
Ему-то казалось, что его квартирка – прибежище лишь Сарыю да ему самому; да вот ещё тем, кто знали о нём… О нём уже знают десятки ходоков. Тот же Арно, Манелла, что выкатила на него глаза и смотрит, будто на чёрта из пробирки.
Пришёл, значит, отдохнул…
Примостившийся на краешке диван-кровати Симон встрепенулся и коротко оповестил собравшихся ходоков:
– Вот, наконец, и он. – Дал несколько секунд Ивану на осмысление, Симон обратился уже к нему: – Ваня, ты нам нужен…
Иван, зажатый между стеной и телевизором, как только услышал слова Учителя, вдруг понял, что могло произойти. Сыграло роль бесконечное напоминание Джорданом о его безбожии и о каре со стороны богов.
– Дигон? – спросил он, стараясь выбраться из закутка.
– Он, Ваня. – Симон словно воспрянул от вопроса КЕРГИШЕТА и со значением посмотрел на присутствующих, как бы напоминая им: – Я же вам говорил! – Глухо добавил: – Он и его секта, будь они неладны!
Часть седьмая
Лживые боги времени
Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем богам!
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
(Критяне) всегда лгут, даже могилу твою, о владыка (Зевс), критяне выдумали…
Каллимах. Гимн Зевсу
Камень памяти
Иван сокрушённо вздохнул.
Вот так придёшь домой, надеясь обрести в нём обитель тишины и отдохновения, а там тебя ждут, не дождутся, чтобы сразу ущемить эту надежду. Мало того, опять он зачем-то кому-то нужен! Словно без него ничего в этом мире не делается.
– Я пойду, – ни на кого ни глядя, буркнул он неласково, – обмоюсь хотя бы…
– Иди, Ваня, иди. Главное, что ты появился вовремя, – будто недозволенное разрешил Симон.
Напрямик, как если бы в лесу, где от бурелома ногу поставить негде и всё равно как идти, Иван перешагнул через длинные ноги Арно и толстые – дона Севильяка и, всем видом изображая обречённость и недовольство, побрёл в ванную.
В ней уже хлопотал Сарый, усердно готовя ученику место. Когда только успел?
– С утра горячей воды не было, – сообщил он тоном домовитой хозяйки. – Сейчас вот дали. Грязную и холодную я уже слил… Полотенце чистое. Вот… Ты, Ваня…
– Не морочь мне голову раньше времени. Дай помыться! Оброс грязью. Да ещё с Джорданом…
– Да уж, с этим поведёшься… – поддержал Сарый, но, отметив хмурый взгляд Ивана, не стал распространяться, а, отступая, осторожно прикрыл за собой дверь.
Иван громко стукнул щеколдой. На душе было муторно. Перед глазами стоял хитро прищурившийся Джордан и повторял, как заведённый, некое заклятие:
– Боги этого не любят!..
Какие, к чёрту, боги? Некоторые на этих богах свихнулись, будто других у них дел нет. И тыкают всякого своими бессмысленными представлениями…
Любят, не любят!..
А что они любят, эти боги? Знать бы наверняка, тогда бы и вести себя можно было как надо… Или как положено?.. Или как следует?.. Боги, они тоже с вывертами, подобно людям, ибо человек – «по образу и подобию»…
Ну, их всех!..
Иван брился, мылся и злился неизвестно на кого. Наверное, на всех: на себя, Дигона, Джордана, Симона, на тех же богов… Набежали сюда кому не лень! Арно откуда-то вот принесло…
Когда надо, так его нет…
А когда он мне был нужен?
Из ванной вышел и вернулся в комнату, распаренный и медлительный. В ней остались немногие, да и те, во всяком случае, некоторые из них уже, собирались её покинуть.
Разбежались, одним словом.
Впрочем, может быть, ему показалось, что здесь их было натискано под завязку? А на самом деле – всего ничего…
– Тут же Арно был? – первое, что напористо спросил Иван, поскольку в комнате с его появлением опустело: остались только Симон и дон Севильяк, а на кухне гремел посудой Сарый.
– Был.
– Откуда же он заявился? Что его к нам принесло? Опять что-нибудь неприятное с ним стряслось?