Символичен факт, что в литовскую Клайпеду, которую Литва утратила в 1939 году, при буржуазном правительстве, первой с боями ворвалась советская Литовская дивизия. Позднее до конца войны она участвовала в действиях против Курляндской группировки. За 1944 и 1945 годы только во время важнейших операций Литовская дивизия уничтожила не менее двух дивизий врага. Примерно двенадцать тысяч орденов и медалей вручено воинам Литовской дивизии, а двенадцати ее бойцам и командирам присвоено звание Героя Советского Союза. За успешные боевые действия Литовская дивизия награждена орденом Красного Знамени, за участие в боях за освобождение Клайпеды ей присвоено имя Клайпедской…

Юстас Палецкис в своей речи рассказал и о подвигах литовских партизан…

На следующий день по окончании сессии (это было 24 июня) Москва и вся страна пережила один из самых ярких праздников. Это действительно был день, как бы увенчавший длившуюся несколько лет войну и недавнюю победу… Этот день не раз изображали журналисты и писатели, и нет сомнения, что к нему даже много лет спустя будут возвращаться летописцы нашей великой страны…

Когда туманным утром мы вышли из гостиницы «Москва» и свернули на Красную площадь, здесь уже стояли в строю стальные колонны солдат и матросов — и не только на Красной площади, но и на улице Горького, в Охотном ряду, на площади Революции…

Стояли сводные полки десяти военных фронтов и Военно-Морского Флота, составленные из отличившихся бойцов, участников великих сражений.

На гостевых трибунах рядом с Мавзолеем Ленина собрались депутаты Верховного Совета СССР, участвовавшие в только что закончившей свою работу сессии, Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда, прославленные ученые, художники, писатели, лучшие рабочие московских заводов и фабрик, члены дипломатического корпуса, руководители иностранных военных миссий и военно-морские атташе.

Ровно в десять, когда на Мавзолей поднялись руководители партии и правительства, из Спасских ворот Кремля на белом коне выехал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Навстречу ему на вороном коне направился командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Оба были одними из самых популярных полководцев минувшей войны. Приняв рапорт, Жуков поднялся на Мавзолей и поздравил с победой воинов и гражданское население.

В воздухе развевались воинские знамена с разноцветными орденскими лентами, пронесенные через тяжелые сраженья… Шагали те, что обороняли Москву, Ленинград, Севастополь и Киев, сражались на Волге и в Одессе, освободили Литву, вышвырнули гитлеровскую армию из Варшавы, Будапешта, Софии, Вены, первыми ворвались в Берлин, сделали последние выстрелы по врагу в Курляндии и Чехословакии…

Долго шагали воины, овеянные славой бессмертных сражений, шагали с суровыми и просветленными лицами, — многие из них скоро вернутся в отчий дом, если только найдут его, в свои семьи, если не убили фашисты, в родной город, целый или разрушенный, на родные поля, засеянные хлебами или перепаханные стальными снарядами… Каждый думал сейчас не о смерти, а о жизни, мире, любви, работе, которую оставил несколько лет назад.

Пожалуй, самым впечатляющим моментом дня была минута, когда двести советских воинов внесли на Красную площадь склоненные к земле вражеские знамена. Когда-то под этими знаменами маршировали напыщенные «завоеватели мира» — к незнакомым городам, через реки и горы, к временным и воображаемым победам… Теперь наши воины принесли их к Мавзолею Ленина и свалили в кучу — в лужи, в грязь. Шел дождь. И вражеские знамена валялись в куче как символ бесславия, поражения и проклятия народов — знамена разгромленных армий на брусчатке Красной площади, у места, где покоится Ленин…

Через площадь двинулась отечественная военная техника — зенитчики и батареи противотанковой артиллерии, прославленные «катюши», орудия всех калибров, бронемашины. Двигались тяжелые танки, легкие и тяжелые самоходки — целая лавина мощного оружия, созданного людьми для защиты родной земли, свободы, жизни отцов, братьев и детей… И ты в этот час всем сердцем чувствовал, что бессмертна идея социализма, что неизбежна победа добра над злом, правды над ложью, свободы над рабством…

Вечером следующего дня в Кремле, в пышном Георгиевском зале, мне довелось участвовать в правительственном приеме в честь участников парада. Здесь можно было увидеть знаменитых полководцев, грудь которых украшали ордена и медали. В черных фраках и белых манишках явились на прием иностранные дипломаты. Всеобщее внимание привлекали представители союзников. За столами, протянувшимися вдоль всего огромного зала, сидели рабочие и колхозники, некоторые в национальных костюмах. Был приглашен цвет науки, литературы и искусства страны — виднейшие ученые, писатели, художники, композиторы, актеры. Все они вложили свою лепту в борьбу народов за свободу и все от души поднимали тосты за победу… В конце зала, за отдельным столом, разместились руководители партии и правительства. Не было видно ни одного лица, которое не лучилось бы радостью: война длиною в несколько лет наконец кончилась. Все ждали, что начнется новая эпоха, и многим тогда казалось, что она будет куда легче, чем это оказалось на самом деле…

Кажется, в эти дни в моем номере в гостинице «Москва» как-то вечером зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос, спрашивающий меня. Собеседник представился Николаем Тихоновым. Это имя мне было более чем знакомо. Кто же в нашей стране не знает одного из лучших поэтов эпохи, одного из самых интересных прозаиков? Кто не знает, что этот человек почти всю блокаду прожил в Ленинграде, ни на день не прекращая работы? Он писал стихи, поэмы, рассказы, воззвания, каждый день люди видели его на фабриках, заводах, бойцы встречали его в воинских частях и в окопах. Он уже тогда прославился как человек несгибаемой воли, бесконечного мужества и упорства, который не склонялся перед трудностями. В феврале 1944 года Тихонов стал руководителем писательской семьи нашей страны — председателем Правления Союза советских писателей. С ним я не был знаком, ни разу еще не видел, поэтому его звонок меня не только удивил, но даже, пожалуй, озадачил.

Спросив, не занят ли у меня вечер, Тихонов пригласил к себе в гости. Он долго и основательно растолковывал, как найти огромный дом за Каменным мостом, неподалеку от Кремля, и как в этом доме отыскать квартиру под номером 274… Конечно, подумалось мне, он, как руководитель Союза писателей, желает узнать от меня о буднях нашей литературы в недавно освобожденной республике. А мою фамилию, скорей всего, разглядел в московских газетах, где довольно часто появлялись мои стихи и статьи…

Тихонов встретил меня приветливо, дружелюбно, без тени превосходства. Широкоплечий человек средних лет с угловатым, упорным лицом; высокий лоб в ореоле седых волос, озорные глаза, светящиеся любопытством и теплом. Он крепко пожал мою руку и провел в кабинет, в котором стоял, по-видимому случайно купленный, грубой работы книжный шкаф, а на стенах висели впечатляющие фотографии Кавказских гор. На огромном письменном столе высились кипы писем, громоздились стопками новинки русской художественной литературы. И другая мебель в квартире была случайной, по-видимому такой, какую Тихонову, переехавшему из Ленинграда в Москву, удалось достать… На стенах висели карты каких-то стран Азии и несколько картин неизвестных мне художников, — по-видимому, подарки авторов… (Позднее квартира Тихонова приобрела вид музея: здесь можно было увидеть немало редкостей — особенно дальневосточных, божки из черного и красного дерева, символ «боксерского восстания» — вырезанный из дерева кулак, украшавший знамя повстанцев, старые географические атласы, даже китайские или японские…)

Казалось, скудная обстановка меньше всего смущала хозяина. Он пригласил сесть, сам устроился напротив и, глядя на меня, словно на давно не виданного старого друга, спросил:

— Ну, а как там поживает наша Литва?

И сразу же началась беседа, непринужденная и теплая. Хозяин слушал внимательно, не пропуская ни единого моего слова, и казалось, все, что я рассказывал об освобождении Литвы, об оккупации, начале восстановления, о конце войны, для него ново, интересно, достойно внимания. Потом он ни с того ни с сего спросил: