— Под снегом земли не найдешь, — спокойно ответил Хоуфра; впрочем, по-другому он сейчас и не мог.

— Веками хоронили в снегу, и что? — проскрипел вождь.

— То, что тела потом поедает зверьё. Саландига запретил хоронить.

— Саландига выступал против нашей природы! И нет его давно, а ты от его имени говорить не имеешь права! Ты много возомнил о себе.

— Хватит.

Этот слабый тонкий голосок походил на звон ручейка. Хоуфра поднял взгляд на Яровату. Она выглядела моложе сестры, хотя была старше. Говорили, будто бы она родилась в год Казни Мира, и её первую принесли благословлять Саландиге. Он и дал ей имя. На языке оборотней Яровата — весеннее солнце, набирающее силу прогнать зиму. Её ещё красивое лицо расчерчивали дорожки слёз. Меховая шапка, слишком большая для её маленькой головы, сползла до самых глаз, и Яровата не спешила её поправлять, надеясь скрыть свой плач.

Старик сел. Он, должно быть, не ожидал, что дочь выступит, слишком кроткой она слыла, а Яровата продолжила:

— Он спас нашу семью. И Боа, и Хроа, и Ядулу.

Последнее прозвучало особенно странно. Уж кого-кого, а Ядулу в родительском доме не жаловали, Хоуфра это ещё в прошлый раз заметил; да и не принадлежала она больше к роду старейшего, родив ребёнка Хоржагу. А Яровата сказала о ней. Ещё тогда будто порывалась броситься к сестре, но то ли постеснялась, то ли что, а сейчас осмелела.

— Спас, да. Мы все связаны были проклятьем, но он, тот, кто спутал нас, исхитрился освободиться.

Яровата как не услышала, и уже для Хоуфра произнесла:

— Спасибо, что вернул мне сына.

«Мне жаль, что не обоих», — хотел ответить Хоуфра, но слова казались такими жалкими, такими ничтожными для её горя. Она тела сына не увидела даже, как он сам когда-то не увидел тела Неи. И тогда — он хорошо это помнил — ничто не могло достать до его сердца, пробиться лучом через мрак скорби. Но из плена печали вырвалась Силинфэль, чтобы донести до Аватара страшную весть и просить его о помощи. Теперь Хоуфра должен был обрести мужество матери и в чёрный час суметь сказать:

— Мы сразимся с Аватаром и сбросим проклятие.

— Безнадёжно, — цокнул старик. — Сотню раз бы сбросили, коль могли. А нынче поздно. Всё кончено для нас в Нанроге. Только уходить тем, кто ещё может.

— Но это наша земля! Там, в Хавиноре, всё поделено, нам не приткнуться! Уж поверьте, я знаю.

— Не сомневаемся. Вот только поздно выть, когда луна скрылась, и над здешними лугами она не взойдёт.

Хоуфра сжал кулаки. Постепенно теплело, и это приводило мысли в движение, а чувства так и вовсе разгоняло. Хотелось дать по лицу старому, всё похоронившему для себя пню, который при живых дочерях и внуке не может сдержать мерзость уныния, лезущую из нутра.

— Саландиге тоже не на что было надеяться, но он вышел против демонов и победил! А знаете, почему? Он был не один, за ним пошёл весь народ и не только! Руна, святая с земель фениксов, душу отдала за всех нас! Верила, что мы примем дар достойно! Всегда мы воевали против сильных, но сильнее тот, кто не один. Я этого не понимал и заявился в Даву, думая, что разделаюсь с Сагарисом. И погиб бы, не будь там другого оборотня, который отдал душу за меня.

Старейший поднял бровь.

— Душу? За тебя?

— Да, хотя меня лично та девушка не знала. Может, ей рассказали обо мне, и явно не чёрное, раз она вступилась за меня. Боги, какой я идиот…

Хоуфра хлопнул обеими ладонями по лицу так, что из глаз полетели искры, а в носу появилась ноющая железная тяжесть.

— Я должен был вернуться раньше, как Ядула. Быть со своими…

Через боль он не заметил прикосновения Яроваты, а та, положив голову сына на пуховую подушку, тихо приблизилась к Хоуфре.

— Это провидение велело тебе остаться. Вернись ты — и тебя бы коснулась наша беда, и за тебя кровью бы расплатились дети вождей. Ты был там, где нужен сильнее всего и сделал то, чего другой бы не смог, — и совсем тихо добавила. — Шаман должен слышать Духов.

С удивлением Хоуфра посмотрел на неё. А красные полосы и не от слёз вовсе. Это полустёршиеся знаки шаманства.

— Яровата, мне нужна ваша помощь.

Она не ответила, только шапку убрала со лба, и Хоуфра увидел в её тёмных глазах сияние звёзд. Старик попытался распалить себя, возразить, но на него как немота напала. В тот момент царицей племени стала Яровата, потому что в ней ещё была сила, незаметная под покровом скромности. Её прямота без витиеватости покоряла. Ни в чём непохожая на свою хитрую, изворотливую сестру. Хоуфра тряхнул головой, отбрасывая липкие мысли о Ядуле. Так или иначе, сейчас они на одной стороне.

Боа, перевернувшись на другой бок и глядя на мать, произнёс:

— Я тоже пойду. Только отдохну.

— Ты и второго сына потеряешь, — прохрипел старик. — Это Хоуфре и Ядуле уже терять нечего. Они не боятся смерти, но тебе есть, ради чего жить.

— Если так, то не жалей меня, как не жалеешь Ядулу. Мы не протянули ей руку, когда она нуждалась в нас, а она за нас борется. Стыдно, отец. Мне стыдно перед ней и Хроа. Если дни или часы я проживу без этого стыда, то всё не зря.

— Ты умрёшь, Ятра. Проклятие сжирает всех, для него нет праведных и честных.

— Ещё не придумал, что скажешь, Лариоса?

Сагарис раздражал сильнее, чем стройка драконов, а время, наполненное тревожным ожиданием, било молотом по голове.

— Ты будешь по сто раз спрашивать одно и то же?!

— Просто я думал, что ты решительнее. Как лихо ты сжигал демонов, даже с оборотнями в Даву расправлялся смело, а тут мнешься, губами шлёпаешь, но тихонько, чтоб не услышали. Вот вам и тысячелетний царь мира! Я уже жалею, что не разделался с тобой в пустыне, как предлагал Кнун.

Эллариссэ собственную руку с загоревшейся на ладони руной света перехватил за запястье. Сейчас нельзя было убивать Сагариса. Слишком нужен.

Вдыхая и выдыхая стылый воздух, Эллариссэ успокоился. В чём-то демон прав: больше бездействовать не стоило. Драконья алхимия — искусство, недоступное Аватару. Если остров закуют в железо, то к Секире запросто не добраться.

«Я действительно хочу её сломать?» — прозвенело в голове Эллариссэ.

Он вспомнил ужас, с каким бежал от сияния расколотого Эрес-Гронда и цветка, распустившегося на месте его краха. Или же сильнее напугал Гилтиан, до смерти противостоявший родичу, которого ему ненавидеть было не за что.

Испытать подобный страх вновь? Напомнить себе, что на самом деле уже давно не Живущий, а демоноподобная тварь?

«Я не демоноподобная тварь! Я Аватар — царь Хавинора! Всего мира!» — но в эту мысль уже не верилось.

Жгучий холод вгрызался в основание крепости драконов, их самих отгонял, как ни старались разогреть те себя плавильнями да горнилами в собственных желудках. Окутанные огнём, накатывали волнами и уносились на крылах прочь туда, где хоть немного теплее.

Эллариссэ понимал, что ещё его тревожило. В небе он видел алмазного ящера, коим мог быть или кто-то из Дайеринов, некогда владевших Восточным Пределом, либо… Страсть обмануть себя была велика, но она отступала перед напором истины: ни мгла, ни расстояния не помеха взору, и Эллариссэ отчётливо разглядел императорские знамёна.

«Если он здесь, то, выступив против него, я начну войну с Ливнером. Хотя, какое это имеет значение? Что один Нэйджу, что другой… они оба решили, что я — враг. Те, кто жив благодаря мне!»

Эллариссэ смотрел на свои ладони, представляя, как поблескивает в них крохотная золотая искра; её можно раздуть до живой души. Чудо, на которое Аватар больше не способен, а, значит, он и не Аватар вовсе.

Падший. Демоноподобная тварь.

— Я, Аватар Эллариссэ, властитель и защитник этого мира, приказываю вам остановить стройку и покинуть Нанрог, где находиться вы не имеете права! — прогрохотало над всем хребтом до самых полярных пустошей. Эллариссэ закашлялся. Даже простые магикорские чары давались с трудом, что будет дальше?

«Если ослушаются… я сочту это военным вторжением и убью их». Эллариссэ едва не стошнило, всё тело забилось в лихорадке. Убить Живущих?! Целое войско? Покров Тьмы позволял использовать силы Аватара. Но даже одно убийство, будь то предатель-оборотень, или несчастный обезвоженный, или этот… магикорец, имя которого Эллариссэ забыл, чтобы не терзаться, не изводиться, думая о том, что собственноручно погубил сияющего светом Неру.