«Сколько сотен лет они без солнца?» — спросил Фео у самого себя. Спускаясь в водную бездну, он боялся встретиться с непроглядной мглой, в которой чуть мерцали рудные жилы — единственный свет в пещерах отверженных. Нет, внутри огромной полусферы, накрывшей город, был почти день. Через каждые пять шагов на высоком шесте в железной чаше лежал круглый кристалл. Будто крохотные луны сорвали с небес и положили озарять улицы, чтобы различима была коралловая и ракушечная крошка заборов.

Намунея отыскала Фео и кивком головы велела следовать за ней. В новом наряде она больше не походила на растерянную мать, спина выпрямилась, лик посуровел. Дети её брели мрачные, ловя уже не любопытные, а злые взгляды. Сумая даже воротник подняла, чтобы спрятать руны, а шапку натянула на самый лоб; Миро только морщился. Возможно, они уже десять тысяч раз пожалели, что увязались с матерью, но Фео не был уверен, удалось бы ему проделать путь до Чаши Жемчугов только с Намунеей. Всё же сдержать бушующее море в одиночку мало кому по силам.

Они свернули с широкой улицы на аллею, утонувшую в сени гигантских анубиасов. Фео и представить не мог, что они вырастают такими, да ещё и без руки феникса. Широкие листья походили на опахала, коими обмахивали драконьих бонз жарким летом. В Чаше Жемчугов было чудесно. В меру влажно, в меру тепло. Фео был бы не прочь стянуть с себя моржовую кожу. Теплого кристалла казалось ему достаточно.

— Они даже цветут, — невольно вырвалось у Фео, когда он приметил меж плотной зелени белые вытянутые чаши цветов.

— Да. Здесь есть жизнь помимо оборотней. Постарались, — на выдохе ответила Намунея.

На краю аллеи притаился маленький домик с крышей-полусферой, которая скручивалась, образуя подобие воронки, видимо, для отвода дыма, хотя следов копоти на белом камне Фео не приметил. Листья анубиаса свисали над низкой оградой, символически очерчивающей владения. Свод арки, отделявшей двор от аллеи, поддерживали гранитные столбы, внутри которых были вырезаны фигуры. Одну Фео без труда узнал — Ойнокорэйт, разве что рога его подпилили, чтоб уместился, зато под мантией его всё устлали каменными кораллами. Со второй уже вышло сложнее. Сначала подумалось, что это Афелиэ, вторая в Диаде Великих Духов, но ничем она не напоминала все прочие изображения и скульптуры, которые Фео видел в своей жизни. Богиня прыгала по облакам в легчайшем платье, сотканном из нитей воздуха, её волосы всегда распущены; наряд же статуи ничем не отличался от рыбьего, разве что подчёркнуто богаче: наплечники, бусы в несколько рядов, шапка-конус, из-под которой выглядывали две косы.

— Это Эа Сикилит, богиня Северного моря, — проследив за взглядом Фео, произнесла Намунея. — Над Чашей нет небес, потому Афелиэ почитается меньше, чем на земле. По легенде рыбьи шаманы услышали голос Эа, указывающий на эту пещеру.

Сумая отчего-то вздрогнула, а Миро покачал головой.

На ступеньках дома сидел высокий мужчина. Шапку он снял, показав чёрный пучок, какой ни разу Фео не видел у оборотней. Да и чертами лица мужчина отличался от довольно круглолицых нанрогцев, а в глазах его будто бронзу расплавили. Намунея прошла мимо мужчины в дом, даже не посмотрев на него, будто в его присутствии не было ничего удивительного, да и он не удостоил госпожу взгляда. Всё внимание приковал к Фео.

«Светловолосого человека он вряд ли раньше встречал. Или хоть какого-то человека. Или вообще о людях не слышал», — только Фео подумал об этом, как его осенило.

«Как же — не было у них иноземцев?! А это тогда кто?!»

Фео очень хотел поговорить с драконом, но Намунея скрылась внутри, и он последовал за ней. Заинтересовались мужчиной и Сумая с Миро, но тоже слова не проронили.

В доме была всего одна круглая комната с очагом посередине. Намунея ловко разулась и зашагала по мягким коврам, Фео тоже быстро стянул унты и порадовался, что стопы теперь свободны. Захотелось даже побродить кругами, но стыдно так себя вести в чужом жилище. Семейство Намунеи расположилось у очага. Только эльфы и люди выбирали стулья, остальные сидели, поджав ноги под себя. Фео не понимал, почему. Адзуна что ли научил?

— Мы ждём объяснений, мама, — первым заговорил Миро и покосился на дверь, за которой остался дракон.

— В моё отсутствие он ухаживает за домом. Да, я живу здесь.

— Откуда в городе дракон? — спросил Фео, но Намунея смотрела только на детей и, по-видимому, собиралась в первую очередь говорить с ними.

— Что ж, пришло время вам рассказать мою и вашу историю, прежде чем вы войдете в чертоги правителя, и судьба ваша будет решена. Я — Нея, дочь вождя Тенгена и рыбьей принцессы Шушаны, внучка правителя и племянница перводемона Ирчимэ.

В груди Фео что-то сжалось.

— Мать моя не хотела жить под водой, когда племя её уходило, и с теми, кто остался, застала голод и Казнь Мира. Перед ликом Великих Духов выжившие рыбы поклялись, что не побоятся потерять разум, если это убережёт их от Скверны, затем почти все из немногих уцелевших покинули землю. Шушана присоединилась к племени Саландиги, где стала женой нового вождя Тенгена. Вскоре весть о судьбе брата Ирчимэ дошла до неё, но, тем не менее, Шушана отвергла то, что предлагали ей рыбьи послы.

У правителя больше не было детей. В ночи рыбы поднялись по реке и попытались силой захватить Шушану, вернуть наследницу, но Тенген отбил супругу, а Саландига усилил течение так, что всех рыб унесло в море. Но они успели проклясть мою мать и всех, кто пойдёт от её крови, а заодно и оборотней земли, обрекая их на рабство Скверны.

Шушана не верила в проклятия и пророчества. Ещё в древности она узнала, что судьба подчинена не только колесу Силинджиума, но и воле Живущего. Мать поддержала Саландигу, когда он решил создать единое государство оборотней, и считала, что остальные рыбы вернутся, забыв о страхе. Говорили, будто Саландига готов принести извинения ради мира. Вот такой оборотень был, великий, но без гордыни. Увы, увы. Рыбы не откликнулись на зов Саландиги, а самого его подло убили. Тогда задули ледяные ветры, и даже в море поняли, что случилось.

Новым царём должен был стать Хоуфра. До зрелости ему пришлось скрываться в племени отца, когда родичи матери покусились на жизнь ребёнка. Мы с ним подружились, а потом полюбили друг друга. Я видела, что он не простой оборотень, что за его плечами будет много славных дел. И мать благословила наш союз. «Сделай всё, чтобы земли оборотней не терзала война, чтобы гниющего демона не увидели наши потомки. Но никогда, даже если того требует твоя цель, не проливай кровь. С крови началась вражда меж племенами, и кровью её нельзя закончить. Саландига это ведал всегда, и Хоуфра пусть покажет себя достойным отца». Она вложила в мои ладони эту брошь и добавила: «Однажды тебе придётся спуститься на дно и говорить с моими родичами, потому будь смелее их, ибо только испуганный побеждён без боя». После нашей свадьбы с Хоуфрой она ушла жить на окраину, к отверженным — бывшему оленьему племени. Я думала, что так она скорбит по брату Ирчимэ, ведь все отверженные оплакивают родичей-демонов, но потом поняла, что не только.

В середине рассказа Намунея решила заварить чай: разожгла очаг и поставила котелок с ароматными листьями. Фео удивился: неужели и чай выращивают? Вновь угадав его мысль, Намунея покачала головой.

— Я приношу листья с собой. Здесь пьют напиток из водорослей, но я к нему не привыкла, да и моему домохозяину приятнее.

Намекнув на дракона, она не стала раскрывать его историю, а продолжила свою, тем более что Сумая и Миро жадно слушали, и даже к вяленой рыбе не притрагивались, а голодный Фео из вежливости терпел.

— Хоуфра не оправдал надежд моей матери. Он пошёл на жаркий бой и пролил кровь. Тогда высвободилась буря, и тело моё пронзили ледяные кинжалы. Израненная, я превратилась в птицу, но не могла улететь. Меня унесло в море, где не ждало ничего, кроме смерти. Я приняла обличье рыбы и ушла на дно, чтобы или уснуть навсегда, или исцелиться. Превращаясь, я уронила брошь, и соплеменники увидели её. Они пожалели меня. Ни о какой Чаше Жемчугов я не знала, но меня отвели в город. Признали своей.