«Эллариссэ нам бросает вызов». Это злило. Лу Тенгру понимал — сейчас сил одолеть Аватара нет ни у кого. Второй раз вызвать Шторм и вынудить его отступить — равно проиграть. План Ситинхэ не сработает, и придётся все армии мира бросить на бойню. Страны опустеют. Хотя, что их горе для Лу Тенгру? Кто из них позвал к себе, когда он сотни раз рисковал жизнью, побеждая демонов? Эльф-изгой устраивал Живущих и теперь устраивает, его хождение по острию принимается как должное.

Твердь вздыбилась, высвободив летучий остров. Прыгнув под него, Лу Тенгру понял, какую совершил ошибку.

Шторм. Эллариссэ переплавил проклятие в ледяных демонов, набросившихся на Воинов Света, но Шторм никуда не делся и окутывал всё кругом, в ледяные сети поймав Лу Тенгру. Мороз сковывал его от стоп до макушки, выжигал глаза, впивался в ладони. Перед колдуном стояли такие застывшие фигуры, покрывшиеся колючим снегом. Мёртвые.

Подняли головы чудовища и хотели кинуться на жертву, но Лу Тенгру телепортировался снова, в снежный город, в тепло. Проскользнул в первую попавшуюся иглу.

Чёрный очаг в свете звёздных огней напоминал мутное око. Иглу пустовал, никого не оказалось и в длинном коридоре, и за ним, в просторной круглой комнате. Оборотни бросили всё: одежду, посуду, трубки и огнива, амулеты и тотемы. Лазы никто не потрудился забить за собой, и тепло улетучивалось, шепча напоследок, что так недавно здесь обитали живые.

Кожа Лу Тенгру шелушилась, пальцы дрожали, до сих пор щипало глаза. Он ощутил себя по-настоящему беспомощным. Не смог тягаться со стихией. Из того, что знал и умел, всё стало ненужным. Шакилар, Фатияра, даже Фео — сейчас все полезнее него, великого демоноборца. Больно было даже сжать ладони. Отвратительнее всего колола правда: Эллариссэ победил. Такой немощный когда-то Лариоса, искусством, а не мощью превзошел Лу Тенгру.

Всё, что горело, пошло на растопку. Тепло пусть слабого, но желанного пламени обещало жизнь. Скрючившись, Лу Тенгру думал, как поступить дальше. Путь его лежал в ледники, где, он надеялся, ещё живы товарищи, но и к острову придётся вернуться. Позже, когда стихнет Шторм, а до того следить. Лу Тенгру не сомневался — Секира там, и Эллариссэ явится за ней, чтобы уничтожить.

В ворохе вещей нашлись и сумки. Из первой же, какую Лу Тенгру встряхнул, выпала книга. Без раздумий он хотел отправить её прожорливому пламени, но взгляд зацепился за шершавый оттиск рыбы на обложке.

Страницы пожелтели, но хранили книгу достойно — не отсырела, хотя была из древних времён. Теперь же рыбы забыли свой язык. Лу Тенгру вспомнил то, что читал в их книгах. В поисках Ирчимэ соплеменники его проплыли Северное и Драгоценное моря. Узнав, что стало с ним, поклялись больше не выходить на сушу и закрыли свои сердца для земного. Вернувшись в Нанрог, ещё сильнее уверились, что правильно решили и нашли тех, кто поддержал. Кто-то погиб от рук демонов, а часть племени решила заселить сушу, чтобы запад не опустел. Они продолжали спускаться к родичам-рыбам, пока вновь не пролилась кровь, и последние отреклись от первых. «Вы по пути Ирчимэ пойдёте, все, кто на поверхности — демоны, — сказали рыбы. — Однажды вечная зима перемелет вас». Ждали её, чтобы та истребила всё низкое и неправедное, поглотила грешников, как первых демонов. Не научились оборотни жить, как завещал Ойнокорэйт, отвернулись от самих себя.

Сейчас, мельком глянув на страницы, Лу Тенгру уловил ту же суть.

«Что ж, если многие оборотни думают так, то неудивительно, что выбрали уснуть, а не бороться», — Лу Тенгру швырнул книгу в огонь, и та приятно затрещала. Искры поднимались до свода.

Стоило раньше разобраться, что же такое для оборотней их проклятие. Не то, чем были хрустальный сад и чудовищный столб, поднявшийся со дна моря. Если не наказание, а… Ведь и демоны, если верить рассказу Хоуфры, сожалели о содеянном. Только рыбье мнение Лу Тенгру показалось чуждым.

Затрясся снежный свод. Над всей землёй прогрохотало:

— Оборотни! Выдайте мне Осколок Прошлого и человека Феонгоста, тогда я сниму проклятие!

Лу Тенгру прыгнул в ледник. Плевать, какие демоны там ожидают, плевать на обмороженные руки и ноющие кости. В этот раз Эллариссэ не победит!

Ни холод, ни зубы ледяных демонов не смогли совладать с коконом, в который Шакилар заковал себя и Фатияру. Обнявшись, они неслись в неизвестность. Злая буря подыскала для них ущелье, полное острых камней, но и те не пробили крылья Шакилара, а удар не сломал кости — ленты защитили. Но в голове загудело.

— Как ты? — первое, что спросил Шакилар, раскрыв крылья.

Фатияра ударилась об его плечо, из носа текла кровь. Шакилар не успел коснуться её белой кожи — она вытерла лицо кулаком, как в его стране делали мальчишки-подмастерья.

Столп огня поднялся до небес, заманивая вьюгу и вынуждая биться. Сам Шакилар отступал шаг за шагом, ощущая жар, пусть и ослабленный морозом. Лишь силуэт Фатияры виднелся в рыжем зареве, а в душе тлел страх, противоестественный, но всё же — не поглотит ли огонь свою владычицу? Не привык Шакилар к мощи феникса.

Буря вернулась. Оскалилась пастями чудовищ и мёртвых драконов. Тогда взлетел Шакилар. Его пламя оплавило скелет одной твари, о броню билась лавина когтей, зубов и обломков костей, и дождём они сыпались на землю. И всё же вьюга была сильнее, теснила Шакилара с Фатиярой, поднялась над ними многоглавым чудовищем, химерой. В пустых глазницах демона трепетало красное пламя.

Шакилар несся к сердцу ледяного вихря, которое пронзил бы Пламенем Земли, а собственное горело в груди ящера. Это ужас смешался с азартом, надежда с отчаянием — и нутро разрывалось от потоков огня.

За глотку будто хватила гигантская незримая рука, и стало не продохнуть. Белой пеленой демон накрыл мир, и всё замерло. Шакилар опустился на ближайшую скалу и не мог поднять ни крыла, ни головы. Сознание погружалось в тягучий, но сладкий сон. Тусклым взглядом Шакилар наблюдал, как громадная огненная птица била зверя, а он выл голосами зимы. И тогда вспомнилось всё, ради чего стоило сражаться.

Сбросив броню, на одних крылах промчался Шакилар. Языки пламени облизали его лицо и руки, но пальцы крепко сжимали Пламя Земли. Чудовище скрежетало железными зубами драконов, но больше не осквернять ему останки воинов. Удар, тут же — ещё один.

Лишь бы чары Скверны ослабить.

Мороз хлестнул бичом, и сумерки наступили для Шакилара. Он не думал, что превратится в кровавое месиво, упав на острые камни. Среди черепов не приметил рогатую голову Драголин, и её стеклянные крылья не стали трофеем демона. Где она? А Фео и Лу Тенгру? Их маленькие скелеты могли и затеряться.

В последний миг Шакилар опутал тело лентами, и обсидиановая броня защитила его.

Гасли искры, похожие издали на рыжие звёзды. Снег падал медленно и тихо, как в спокойные ночи на севере Ливнера. Драконы мало любуются природой, но не Шакилар. И он нашел ту, что усилила его любовь.

«Фатияра!»

Шакилар поднялся, сжав зубы, и, хромая, побрёл к месту, где она лежала. Среди скал, там, где веками земля была голой, теперь зеленела крохотная полянка. Травы склонились над Фатиярой, тянулись к её свету и теплу, будто она солнце, неожиданно взошедшее рядом с ними. Шакилар коснулся её, чтобы самому ощутить жизнь в хрупком теле, и выдохнул. Слабое облегчение мгновенно сменилось новой тревогой. Как унести, укрыть любимую? Если она сломала что-то, то её и не поднять. Шакилар ощупал её ребра, не сводя взгляда с запекшейся на лице крови.

Кости уцелели, но Фатияра на каждый нажим отвечала стоном. Не открыла глаз, а ладони давно разжала: посох упал в стороне и уже обрастал мхом.

Шакилар закутал Фатияру в меховой плащ, поднял её и понес в расщелину, где надеялся отогреть и укрыть от дождя черепов. Огромные, они разбивались с мерзким хрустом. Буря допевала песню побеждённого, освобождая воздух от своих оков.

Расщелина оказалась глубокой, и минеральные жилы исчерчивали стены, слабо освещая путь. Копьё странно подрагивало в причёске, и невольно Шакилар оборачивался на стены, изрисованные самыми разными животными. Всё — от оленей и медведей до мелких приплюснутых рачков — кружили в танце вокруг колодца. Над животными вычертили ещё одно кольцо, из облаков. Афелиэ и Ойнокорэйт. Чуть ниже были выбиты кривые руны оборотней, которые Шакилар не прочёл — начертанием они не походили на общеплеменные, выглядели грубее.