Евгений ЕВТУШЕНКО Панибратская ГЭС Быть может, я поверхностный поэт? Быть может, мне не стоило рождаться? Но кто б тогда сварганил винегрет из битников, Хеопса и гражданства?! …Мой Пушкин, самых честных правил, когда я Братском занемог, ты б замолчать меня заставил и разнеможиться помог. М. Лермонтов, прошу тебя, дай силу жить, врагов губя, Чтоб я в противника воткнул и там два раза повернул свое оружье… Враг завыл, ругаясь из последних сил. Назови мне такую обитель благородных читательских душ. где бы мой не стонал потребитель, где оркестр не играл бы евТУШ! Есенин. дай на счастье руку мне. Пожми мою. Дружить с тобой желаю. Давай с тобой полаем при луне. Ты помолчи. Я за двоих полаю. Пройду я с Блоком мимо столиков, Туда, где скреперы ворчат и женщины с глазами кроликов «ln Женя vеrttas!» — кричат. И вот теперь я обретаю вес, как тот певец неведомый, но милый. Творение мое о Братской ГЭС, клянусь, не стало братскою могилой. Давид САМОЙЛОВ Ужин в колхозе — Встречай, хозяйка! — крикнул Цыганов. Поздравствовались. Сели. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В мгновенье ока юный огурец Из миски глянул, словно лягушонок. И помидор, покинувший бочонок. Немедля выпить требовал, подлец. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . — Хозяйка, выпей! — крикнул Цыганов. Он туговат был на ухо. — Никак Самойлов! — крикнул Цыганов. (Он был глухой.) — Ты вовремя, ей-богу! Хозяйка постаралась, стол готов. Давай закусим, выпьем понемногу… А стол ломился! Милосердный бог! Как говорится, все отдай — и мало! Цвели томаты, розовело сало! Моченая антоновка, чеснок, Баранья ножка, с яблоками утка, Цыплята-табака (мне стало жутко), В сметане караси, белужий бок. Молочный поросенок, лук зеленый. Квашенная капуста! Груздь соленый Подмигивал как будто! Ветчина Была ошеломляюще нежна! Кровавый ростбиф, колбаса «салями», Телятина и рябчик с трюфелями, И куропатка! Думаете, вру? Лежали перепелки, как живые, Копченый сиг, стерлядки паровые. Внесли в бочонке красную икру! Лежал осетр! А дальше — что я вижу! — Гигант омар (намедни из Парижа!) На блюдо свежих устриц вперил глаз… А вальдшнепы, румяные, как бабы! Особый запах источали крабы, Благоухал в шампанском ананас… «Ну, наконец-то! — думал я. — Чичас! Закусим, выпьем, эх, святое дело!» (В графинчике проклятая белела!) Лафитник выпить требовал тотчас! Я сел к столу… Смотрела Цыганова, Как подцепил я вилкой огурец, Тут Иванов (что ждать от Иванова?!) Пародией огрел меня, подлец!.. Григорий ПОЖЕНЯН
Мореплаватель Лягу в жиже дорожной, постою у плетня. И не жаль, что, возможно, не узнают меня. Надоело на сушу пялить сумрачный взор. Просмоленную душу манит водный простор. Лягу в луже дорожной среди белого дня. И не жаль, что, возможно, не похвалят меня. А когда я на берег выйду, песней звеня, мореплаватель Беринг бросит якорь. В меня. Валентин СИДОРОВ Высокий звон Косматый облак надо мной кочует. И ввысь уходят светлые стволы. В худой котомк поклав ржаное хлебо, Я ухожу туда, где птичья звон. И вижу над собою синий небо. Косматый облак и высокий крон. Я дома здесь. Я здесь пришел не в гости. Снимаю кепк, одетый набекрень. Веселый птичк, помахивая хвостик. Высвистывает мой стихотворень. Зеленый травк ложится под ногами, И сам к бумаге тянется рука. И я шепчу дрожащие губами: «Велик могучим русский языка!» Сергей МАРКОВ Случай в Коп-Чик-Орде Жирный лама Жамьян-жамцо, Погрязший в смертном грехе. Всем говорил, что видел в лицо Богиню Дара-ехэ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И в Эликманаре и в Узнези. В ущельях горных — везде Я слышал хвалы тебе, Эээи, Живущему в горной воде. Пахла ночь как голландский сыр, Когда, прожевав урюк, Ушел искать красавец Тыр-Пыр Красавицу Тюк-Матюк. Сто лет искал он ее везде. На небе и под водой. Нашел он ее в Коп-Чик-Орде, Что рядом с Кишмиш-Ордой. Она вскричала. «Бэбэ, мэмэ! Полундра! Мизер! Буза!» Хоть он не понял ни бэ ни мэ. Сверкнули его глаза. Призвал к себе их абориген. Владыка Туды-Сюды. И жирный лама Глотай-Пурген Сказал им: «Алаверды!» Еще сказал он: «Пардон, батыр, Битте-дритте Утюг!» И пала в объятья красавцу Тыр-Пыр Красавица Тюк-Матюк. |
