Порция Браун приступила к работе.
— Можно я буду вас звать просто Фелей? — тихо спросила она, прижимаясь к Феликсу Самарину бедром со вделанным микрофончиком.
— Я назван Феликсом в честь Железного Феликса, — наотмашь отрубил Феликс.
Порция прикусила свой лживый язычок, в ее бедре что-то щелкнуло.
— Опять короткое замыкание, — грубо выматерилась мисс на одном из иностранных языков. Ей, космополитке, было все равно на каком.
Василий Булатов был человек слова. И дела. Его девизом было «Слово и дело». Он помог Лере Васильевой вернуться домой из итальянской глуши. Взволнованная, она ходила по московским улицам.
— Ну и что с того, что в магазинах нет товаров, — спорила она с Бенито, — но ведь нету наших, советских товаров, а не их показной трухи.
Стоило Василию Булатову столкнуться с людьми с законченным высшим образованием — его жизнь становилась невыносимой: сразу же насмешки, желание сказать ему побольней, покомпрометационней. Если бы не встречи с неискушенным в литературе читателем — совсем бы пропал.
Людей он называл ласково-уменьшительно: винтики. Себе отводил роль отвертки. Вернее — завертки.
Булатов не терпел Булатов — тех. что бренчат о последних троллейбусах.
— Ну почему «последний»? — искренно недоумевал он под одобрительный гул и сочувственный хохот рабочего класса. — Что у нас, троллейбусов мало, что ли?
Булатов неудержимо рвался в будущее. Его любимым выражением было: осади вперед!
Антонину Свешникову стало душно в стиле рюс, и он, порвав со своим рюсским прошлым, написал широкоформатное полотно — «Рабоче-крестьянская мать». Счастливая, она родила двойню: рабочего и крестьянина.
— Как вы назовете вашу картину? — ехидно спросил его один иностранец.
— Гегемона Лиза! — с ходу рубанул Свешников.
А между тем мисс Порция Браун, как все враги, не дремала. На этот раз она собрала в комнате Ии советских парней и девушек и с маху бросилась в диверсию. Испытанное средство: индивидуальный половой террор. Напоив гостей антисоветским джином, мисс начала раздеваться под ритмично и мелодично растлевающую молодые и неопытные души музыку.
— Разрешите стриптиз считать открытым, господа, — весело закричала мисс, привычно расстегивая пуговицы на блузке из поддельной искусственной ткани.
— Товарищи! — раздался голос Ии. — За что боролись? Наша правда выше голых фактов.
Порция неотвратимо расстегивала блузку.
— Товарищи! Братья и сестры, к вам обращаюсь, друзья мои! — набатно гремел голос Ии. — Вспомним взятие Зимнего, раскулачивание кулака, обеднячивание бедняка, пять в четыре, мир во всем мире…
Но мисс Порция Браун уже выходила за пределы своей юбки. Еще минута, и наши парни и девушки увидят то, чего…
«Скорей! К своим! Этого не должен увидеть каждый!» — задыхалась Ия.
..Узнав, в чем дело, Феликс посерел, осунулся и возмужал. Когда он, только что вышедшая за него замуж Лера Васильева и Ия ворвались в стриптизную, раздевалась девица с лошадиным лицом, не понимая, что она троянский конь мировой реакции. Ее белье лежало на полу как белый флаг политической капитуляции.
Да, Порция Браун честно отрабатывала свой хлеб, свою порцию, или, по-нашему, пайку.
— Караул устал ждать, — произнес Феликс сурово, но грозно.
Заливаясь слезами, мисс стала одеваться.
Такого поражения многие годы не знал Пентагон.
— Прости, отец, опять я к тебе, — сказал Феликс, входя. — Так как же все-таки — был тридцать седьмой год или нет? Не знаю, кому и верить.
— Не было, — ответил отец отечески ласково, — не было, сынок, но будет…
Юрий Левитанский
(1922–1996)
Сюжет,
или Часть первая, самая короткая, но важная, ибо содержит в себе полный научно выверенный канонический текст «Сказания о зайце», которое и положено автором в основу этой книги
Сказание о зайце
Раз, два, три, четыре, пять.
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф-паф, ой-ёй-ёй.
Умирает зайчик мой.
Примечание автора.
В некоторых редакциях «Сказания», явно относящихся к более позднему времени, после слов «Умирает зайчик мой» следовали еще две строки:
И везут его домой,
Потому что он живой.
Развитие этой гуманной идеи получило свое отражение и в ряде сочинений, составляющих вторую часть настоящей книги.
Вариации,
или Часть вторая, главная и самая существенная, ибо именно из нее-то мы и узнаем, как, по представлению автора, поэты хорошие и разные написали бы все это по-своему, по-хорошему и по-разному
Белла АХМАДУЛИНА
Царевич
О ряд от единицы до пяти!
Во мне ты вновь сомнения заронишь.
Мой мальчик, мой царевич, мой звереныш,
не подвергайся этому пути!
Душа твоя звериная чиста.
Она наивна и несовременна.
Длина твоих ушей несоразмерна
внезапной лаконичности хвоста.
О заюшка, ужасен жребий твой!
Меня твоя доверчивость пугает.
Зачем высокий лучник выбегает из будки
с газированной водой?
Груба его неправая ладонь,
несущая надменно сковородку.
С усмешкою, присущей скомороху,
он говорит: — В огонь его, в огонь!
О, не ступай за грань сковороды,
чтоб шкурка твоя добрая шипела,
в печальных очертаниях Шопена
приобретая видимость еды!
Скорей на дачу, к долгому труду!
Там, отвергая праздность и забаву,
из хлопьев снега вылепим мы бабу
и нарисуем домик и трубу.
Ты побежишь раздетым по двору,
но я не упрекну тебя ни словом.
Я стану говорить старинным слогом, —
иди ко мне, играй со мной в игру!
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Заячье отступление
из поэмы «Треугольные уши»
Фиеста феерий!
Фатальная зависть!
Долой Рафаэля!
Да здравствует заяц!
Жил огненно-рыжий охотник Мишель.
Из зайца он сделал, мошенник, мишень.
Дабы добывать ежедневный пирог,
он в зайца стрелял через задний порог.
А зайка, а зайка бежал по параболе.
Его не убили, его не поранили.
Не делали «пиф» и не делали >паф> —
он сам испугался, случайно упав.
А зайка, а зайка
уже — боже мой!
Он белый, как сайка.
Он антиживой.
Распалась семья,
в которой семь я,
а восьмой,
мерцающий, как неон,
говорит, что и он — не он.
