Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Необъяснимо!
О Ефросинья! Необъяснимо!
Цыпленок — синий! Молчит, как мимы.
А в синем пламени керосинки
не апельсины — желток на синем.
Непостижимо — что было позже.
Непостижимо — что было раньше.
Но сокровенные из подкожных
за эту синьку отдал я башли.
А так хотелось яйцо в мешочек
не за наличные — за спасибо.
Но нет мессии! И рядом корчится,
едва проснешься, цыпленок синий.
А небо сине на белом свете,
и васильки безмятежно сини,
и лен синеет. Вы не посмеете
их, как цыпленка! Вы их спасите!..
Я в ностальгии по лососине
гляжу на чудища магазинные,
необъяснимые Ефросинье.
Но Ефросиньею объяснимые.
Василий БЕЛОВ
Сотона
Луна не поднимала головы, но было светло. Звезды высыпали, как ярыжки на дармовое, и ошалело мигали. Тяжелый туман полз на карачках от сельпо, цепляясь за прясла отходящих ко сну дворов. Сирень изошла слезой, словно девочка, хватившая сурового зелья вместо кваску, и затаилась. Пьяный ветер спутался с кривой березой и присмирел. Кондовую тишину захмелевшей ночи разорвал дикий вопль:
— Алкоголик несчастный! Иди в баню!
Иван круто отвалил от избы и побрел в курятник.
— Петя! Петушок! Заспался, парень, заспался. Вставай работу работать. У тебя выпить нечего? У-у, санапал малохольный! — не пьешь, не куришь. Зато по дамской части даешь дрозда. Женского персоналу развел, ровно турецкий прынц. Раскулачивать пора.
Дроля я да дроля ты.
Дроля — маковы цветы.
Дроля, я в тебя вчирикался.
Вчирикалась ли ты?
Но путевых курей у тебя, Петр, нетути. Путевая баба по деревне пройдет, что твой пароход «Леваневский». Сурьезная баба в грязь лицом не ударит. А ты, Петя, топчешь всех кряду, и народ к тебе с уваженьем. А меня, к примеру, Шурка спать не пускает. Я ёйный дареный кисет пропил. Приспичит, Петя, и душу заложишь.
Моё залетку величать
Ляксандра Николаева.
Под ручку с ягодкой прошел —
Она меня облаяла.
Присоветуй лучше, как деньгами разжиться. Вспомни-ко, парень, от каких таких кровей ты взялся? От курей аль от еец? Я те стакан пшена скормлю. Сказывай, дак я в Мурманской подамся, ученым людям доложу: мол, так и так. Тоды за подсобленье наукам мне грамотешку пожалуют. Настоящая дадена Ивану Васильеву, как он есть передовой отряд за производительность качества и водку пьет с пониманьем, за что положены ему отрез сукна на юбку — отдать Шурке — и красненькая для сугрева души. Я ведь, Петя, и печник справный, и плотник подходящий, но пропоец я — отменный. Довелись схлестнуться с ерманцем, с хренцузом аль с меринканцем — миску диколону ихного ложкой схлебать — не осрамлюсь. Не подкачаю! За это меня бригадир ценит, писателя мне потрафляют, Петя, а может, завалялось где, может, поднесешь? Не держишь белоглавку-то? Пошто эдак? У-у, блудня инкубаторской! Небось, все курям спаивать? Погоди, я те шороху наведу. На Восьмой март живого ощиплю! Сотона!
Владимир Войнович
(р. 1932)
Баллада о холодильнике
Дружеская пародия на Беллу Ахмадулину,
посвященная ей же
Воспоминаний полая вода
Сошла и ломкий берег полустерла…
Нальем в стаканы виски безо льда.
Ополоснем сухую полость горла.
И обожжем полуоткрытый рот,
И помянем, мой друг и собутыльник,
Давнишний год, метро Аэропорт.
Шестой этаж и белый холодильник.
Который так заманчиво журчал
И, как Сезам, порою открывался.
И открывал нам то. что заключал
В холодных недрах своего пространства.
Пусть будет он во все века воспет
За то, что в повседневности враждебной
Он был для нас как верный терапевт
С простым запасом жидкости целебной.
Была его сильна над нами власть.
Была его к нам бесконечна милость…
К нему, к нему душа твоя влеклась,
Да и моя к нему же волочилась.
А на дворе стоял тогда застой,
А на дворе стоял топтун ущербный.
А мы с тобой садилися за стол -
И холодильник открывался щедрый.
Аркадий Арканов (р.1933),
Григорий Горин (1940–2000)
Тринадцатая программа
Пародийное обозрение
Вряд ли стоит еще раз говорить о том, что телевидение прочно вошло в нашу жизнь. Об этом, вероятно, уже все читали. А если кто и не читал, то только потому, что он целыми днями проводит свое время у телевизора и ему просто некогда взять в руки газету. Ежедневно по четырем программам нам показывают передачи — отличные, хорошие, посредственные и плохие.
Честно говоря, нас всегда возмущала такая мешанина. Неужели по четырем действующим программам нельзя показывать передачи только отличные и хорошие?!. А если уж так необходимо выпускать иногда и плохие передачи, то давайте откроем для них специальный канал — скажем, тринадцатую программу. Пусть по тринадцатой программе показываются все штампы, которые бытуют на нашем телевидении. Это будет поучительно и смешно.
Как образец мы и предлагаем свое пародийное обозрение. Итак, переключайте телевизоры на тринадцатый канал…
Есть еще хорошие люди…
На экране — обстановка телестудии. За столом сидят трое «хороших людей»: птичница, работник пуговичной артели и гигиенист. В центре за столом — телекомментатор.
Телекомментатор(в микрофон). Дорогие товарищи! Начинаем нашу еженедельную передачу из серии «Есть еще хорошие люди!». Сегодня мы пригласили к нам на студию людей различных специальностей, для того чтобы они в непринужденной беседе рассказали о своей работе и жизни. Вот передо мной известная птичница (клина Сергеева. Она приехала к нам на студию прямо из инкубатора… Прежде всего, Галя, все телезрители, которые смотрят сейчас нашу передачу, просили передать вам горячий привет…
Сергеева. Спасибо большое… Вам также…
Телекомментатор. Скажите, Галя, как вам удалось получить по двенадцать цыплят от одной курицы-несушки?
Сергеева. Ну, если говорить…
Телекомментатор. Тсс!.. (Подсовывает ей текст.)
Сергеева(читает). «Я долго боролась за увеличение процента яйценоскости, но процент яйценоскости зависит от процента яйцекладкости. А яйцекладкость, в свою очередь, зависит от насиживаемости, а насиживаемость зависит от высиживаемости. И вот, увеличив время насиживаемости-высиживаемости, я повысила яйценоскость-яйцекладкость за счет увеличения общего процента вылупляемости. Точка».
