— Говорят, он сухой и желчный, — сказала Уя.

— Кто вам так говорил? Это пахнет троцкизмом! За такие разговоры расстреливать надо, — добродушно возразил револьверщик, — Лаврентий Виссарионович Железов — наш единственный первоклассный писатель.

Она пошла на лекцию и потом несколько часов гуляла с Железовым. Теперь Уя не могла думать ни о чем, кроме него.

«Он удивительный! — думала она. — Как он сказал о писателе Хрюшкине; «Таких раньше сажали… — Помолчал и добавил: — На кол!» И вздохнул мечтательно и грустно.

А как умен! Как метко определил сущность Онуфрия Христопродаженского — «Пишет белые стихи на белой бумаге, белые грибы любит, белые рубашки и кальсоны носит. Он весь белый и ничего в нем красного нет». И тут же, достав носовой платок, скромно высморкался. А когда Уя спросила, есть ли у него дача, Железов скромно, но твердо сказал:

— Я ненавижу частную собственность! У меня обыкновенная двухэтажная казенная дача.

Она думала о нем до рассвета, потом позвонила по телефону.

— Лаврентий Виссарионович, — сказала она. — Если бы вы знали, какого я о вас мнения!

— Какого, Уя? — нежно спросил он. Она не успела ответить — в трубке раздался треск. Это ревнивая жена Железова, подслушивающая разговор, треснула его чем-то тяжелым по лбу.

«Ужасно, — думала Уя, — такой человек — и такая жена! Ничего, он сильный, он выдержит. И лоб у него должен быть твердый».

Подрывную работу среди творческой интеллигенции Порция Уиски вела в постели. В промежутках между поцелуями она успевала подсказать молодому поэту сомнительную рифму, уговорить художника писать не маслом, а маргарином, композитора — сочинять музыку только в тональности ми минор, а критика подбить на статью, шельмующую Железова. Работы было много, и она не успевала одеваться.

Последним в этот день попался в ее постель крупный писатель для детей младшего возраста. Он обещал ей организовать подпольную выставку картин Стеаринова в детских яслях «Бяка». Мысленно Порция уже сочиняла статью «Юные москвичи приветствуют мрачное творчество Стеаринова».

Узнав о выставке, Уя позвонила Железову и с ним поехала к художнику. Зорко и наблюдательно просмотрев картины Стеаринова, Железов открыл его ящик с красками:

— Не тот колер вы делаете. Ламповая копоть! Лампа прежде всего что дает нашим людям? Свет! А вам ее коптить понадобилось!.. Сажа, да еще голландская! Разве у нас своей сажи нет, что вы лезете за ней в капиталистическую ГЬлландию? Наша ведь гораздо светлее! Мой вам совет — выбросьте на помойку и сажу, и копоть. Почему вы не берете других красок. Вот… берлинская лазурь! Не бойтесь, это наша, демократическая, восточноберлинская лазурь! Она не из Западного Берлина! У нее светлый и теплый тон! Охра золотая! Бриллиантовая, желтая! Вы прошли мимо них и обеднили палитру.

Стеаринов слушал, пораженный до глубины своей измельченной души. «Железов прав, — думал он, — как я мог не заметить этих красок?»

— А что вы думаете о выставке? — спросила Липочка.

— Зачем это?! — спросил Железов. — Дети ясельного возраста еще не окрепли идеологически. Ваши картины могут вызвать у них не совсем правильные эмоции. И это будет использовано вражеской пропагандой. А может быть, и Пентагоном, — добавил он, подумав.

Развязно вошла Порция Уиски. Увидев Железова, она злобно смутилась.

— Господин Железов, — воскликнула она сквозь зубы. — Вы не обиделись на мои критические статьи?

Железов пристально посмотрел’ на ее лицемерное лицо.

— Мисс Порция Уиски! — сказал он. — В одной статье вы назвали меня задиристым, в другой — задорным, в третьей вы писали о «заданности» моего творчества. Анализируя эти эпитеты, я сразу заметил, что все они начинаются со слова «зад». Этим вы пытались оскорбить и унизить меня. Но мой девиз: «Око за око, зад за зад!»

И подняв руку на принципиальную высоту, он широким русским жестом шлепнул Порцию пониже спины. Разоблаченно визжа, она выбежала.

«Как находчиво! — восхищенно думала Уя. — Так оригинально ответить на критику! Это совершенно новая форма идеологической борьбы».

Железов озадачил Порцию Уиски тем, что пониже спины у нее навсегда остался отпечаток его трудовой, мозолистой руки. И когда через два дня после этого Порция выступила со стриптизом на бюро творческого объединения московских критиков, цветная фотография этого отпечатка была опубликована в американском журнале «Дай» под заголовком «Рука Москвы».

Порция Уиски оказалась окончательно скомпрометированной и вынуждена была покинуть Советский Союз. Вместе с ней, боясь разоблачений, улетел и эсэсовец Клоп фон Клоб.

Вскоре покидали Москву и сеньор Базилио Паскуди и Билл Морд, продавший всю жевательную резинку и жевавший кусок старой московской калоши. А бывший граф Вася с тоской возвращался в захолустную Италию, увозя на память только собрание сочинений Лаврентия Железова.

Тем же самолетом и с теми же книгами улетала Уя. Она решила уехать из Москвы, чтобы сохранить от ревнивой жены дорогую ей голову Железова, которая могла понадобиться ему для дальнейшей работы. Она летела в жаркие страны, чтобы чтением вслух сочинений Железова быстро развивать слаборазвитые страны.

Художник Стеаринов осознал и перестроился. Липочка записалась в кружок текущей политики при домоуправлении. И только Онуфрий Христо-продаженский и другие московские писатели продолжали до поры до времени свою зловредную и гнусную творческую работу и по-прежнему не выбирали Железова в свое правление.

Чего же ты хохочешь, читатель? Ну чего ржешь, спрашиваю? Знаешь, чем это пахнет?.. Молчишь?!. Ладно, мы с тобой по-другому поговорим!

1. Бодрячок-лакировщик

Это веселая, озорная искрящаяся задорным смехом сказка. В центре ее — старик и старуха. Несмотря на преклонные годы, они молоды душой. Старик полон трудолюбия, а старуха так и брызжет энергией, сметкой, инициативой. Правда, порой она нет-нет да и поворчит на старика, но все дело-то в том, что, критикуя его, она борется за него, пробуждает в нем волю к действию. Старик и сам понимает это и старается не вступать с ней в конфликт. В общем — золотые люди, и рыбка тоже золотая. При помощи рыбки герои добиваются серьезных успехов в благоустройстве. У них и раньше была прелестная земляночка со всеми удобствами и мусоропроводом, а затем и вовсе становится хорошо. Кончается сказка тепло и радостно. Правда, после высотного терема, роскошных палат герои оказываются у разбитого корыта. Но это лишь деталь, нюанс. Главное в другом. Закрывая сказку. читатель верит, что старик и старуха будут жить крепкой, здоровой семьей, что у них еще все впереди.

2. Критикесса-эмоционалка

Я вся горю — не пойму отчего. «Сказка о рыбаке и рыбке» — хорошая затравка для большого писательского разговора о людях, о рыбах и, конечно, о любви. И не хочется говорить ни об идее сказки, ни о содержании, ни об этой сварливой старухе и забитом старике. Хочется переживать. Ах, иногда мне самой хочется стать рыбкой! Говорить на рыбьем языке, создавать рыбий текст — конечно, с подтекстом. И хочется думать о море. Я тоже жила у самого синего моря. На курорте. И я знаю, чем дышат рыбаки. Любого рыбака я вижу издалека. В душе я тоже рыбачка.

В сказке есть и непонятные слова: например, «невод».

3. Проработчик

В четвертом томе Полного собрания сочинений А. С. Пушкина опубликована «Сказка о рыбаке и рыбке». Автор задался благородной целью: отобразить жизнь рыбаков и прядильщиц. Но, к сожалению, этот замысел не получил достойного воплощения. Если верить автору, герои произведения — старик рыбак и старуха прядильщица жили в «ветхой землянке» (!) ровно «тридцать лет и три года». Возникает вопрос: где увидел автор подобных персонажей и можно ли представить, чтобы за тридцать три года нельзя было хотя бы отремонтировать ветхую землянку?