— Тебе про источник мать-то не говорила? — спросила Бэлла как бы между прочим.

— Нет. Что за источник?

— У тебя какой талант? — спросила Бэлла вместо ответа.

— Никакого. — отрезала Саша.

— Не бывает так. — уверенно возразила Бэлла. — Мертвых талантов полно, а чтоб никакого — ни разу не слышала.

— Нет у меня таланта. Не хотите — не верьте. — процедила Саша, опустив глаза.

— Ну нет так нет. — не стала спорить Бэлла. — Тогда представь: сочиняет человек… ну… сказку, например.

Саша подозрительно покосилась на нее. Что-то уж очень точный пример!

— Представила. — осторожно ответила она.

— Что он чувствует в этот момент?

Саша пожала плечами.

— А думаешь как? — не сдавалась Бэлла.

— Думаю… много чего… чувствует.

— Вот. А это “много чего” куда потом девается?

— Откуда мне знать? — огрызнулась Саша

Бэлла хитро посмотрела на нее.

— Небось, столько всего вспомнишь, и придумаешь и представишь, пока сочиняешь. Ты ж не все это запишешь?

Саша с тоской вспомнила, сколько всяких мыслей, образов рождалось в ее голове, сколько слов она отметала, подбирая единственно возможное, сколько вычеркивала всего…

Она кивнула, не глядя на Бэллу.

— Вот! А намучаешься как, пока что-то стоящее получится… Да? А сколько радости потом? Вот она, инспирия, из этого и получается. Из мыслей твоих, из мучений и радости. Летает повсюду, и в небо поднимается, в облака. А потом вниз, с ветром, с дождиком. И в землю уходит.

— Как вода? — задумчиво спросила Саша.

— Вроде того. Но только увидеть ее нельзя. И достать ее как воду из колодца не получится. А вот если Пегас копытом ударит, земля треснет, как скорлупа, а оттуда инспирия фонтаном брызнет!

— А музы откуда берутся?

— Чтобы муза родилась, надо, чтобы историю твою кто-то прочел. И чтобы зацепила она его до слез или до смеху. Чтобы дыханье перехватило. Знаешь, как оно бывает?

Саша упрямо помотала головой. Все она знала. Но вот уже целый год запрещала себе чувствовать что-то подобное. Боялась, что ее неудержимо потянет тоже что-то сделать, а ей нельзя.

А Бэлла, ничуть не смутившись, продолжала:

— Вот тогда-то и музы появляются из источника. Красивые — глазам больно. И радость от них неимоверная. Такая, что землю хочется перевернуть!

Ее глаза сияли, разгладилась строгая морщинка между бровей. Она помолодела и похорошела при одной мысли о музах.

— Но это нечасто случается. Заставить других чувствовать — каждый может, да не всякий справится.

— Это как? Не понимаю.

— Пахать надо как лошадь.

— Как Пегас? — засмеялась Саша.

— Зря смеешься. Не все это умеют. Не все хотят. А не будешь трудится — талант погибнет. Савву нашего знаешь?

— Виделись.

— Драгоценный. Муза в лоб поцеловала. Талантище — на десятерых хватит. Так он и пашет за десятерых. С утра до ночи занимается. Даже когда из дому уходит, и то флейту с собой берет. Дорого талант обходится. Но когда он играет… Ни человек, ни муза, ни азума — никто ровно дышать не может. Услышишь его — поймешь, о чем я.

— Тебе было бы полезно послушать… — заметила Молчун.

Саша кинула в нее вишневой косточкой, чтобы не вмешивалась.

— Так что же все-таки случилось с источником? — напомнила она Бэлле. Та нахмурилась.

— Болото ползет. Лунную гору мхом затянуло. Раньше сияла как луна, а теперь зеленая стоит. Источник подо мхом задохся. А музам без него смерть. Инспирия для них — еда, вода и воздух. Как затосковали они, как побежали на болота, так Магнус, главный наш, понял, чем дело пахнет. Пошел на Лунную гору посмотреть что творится, да и не вернулся. Пропал. Альбинаты пошли, говорят, ни Магнуса, ни источника. Только мох по пояс.

— Ищут его?

— Как не искать… — вздохнула Бэлла. — Ищут. Да все без толку.

Она наклонилась ближе к Саше и добавила шепотом:

— Альбинаты — что они могут? Только муз ловить, да в Башню свою утаскивать. Гору оцепили, дороги перекрыли, да и успокоились. Клару вместо Магнуса пока назначили. А куда ей такой воз тащить? Тут и драгоценный не всякий справится, а она — муза. Она виду-то не подает, да только я знаю, каково ей приходится. Одна я и знаю.

Из под стола выбралась Молчун, вскочила Бэлле на колени.

— И ты, и ты! Забыли про тебя! — приговаривала Бэлла, поглаживая анимузу по спинке.

— Но если источник умер… то как же теперь быть?

Бэлла хотела ей что-то ответить и вдруг насторожилась, прислушалась.

— Клара возвращается. И не одна. Иди-ка, барышня в свою комнату, позовут тебя. Давай, давай, быстренько! Мне еще убрать тут надо. Молчун, отведи ее!

Молчун просеменила к двери, обернулась на Сашу.

— Пойдем, так и быть, покажу тебе кое-что. И расскажу.

Саша пожала плечами, пошла следом. Молчун привела ее в небольшую комнатку с окном в сад. Ближе к дому зеленела лужайка, окруженная зарослями жасмина, синих гортензий и акаций. Посреди лужайки торчала калитка — та, что Саша видела из окна своей мансарды.

— И что дальше?

— Сейчас все драгоценные будут здесь, мимо не пройдут.

— Драгоценные — кто они такие?

— Хранители муз. Это если коротко.

— А если длинно?

— Длинно они тебе сами расскажут. Если захотят.

— Расскажут, куда денутся!

— Уберись из окна! Спрячься, смотри и слушай.

Калитка, ведущая в никуда неожиданно распахнулась, и из нее, увязая шпильками в мягкой земле, шатаясь как стебелек под ветром, словно из ниоткуда ступила первая гостья. Миниатюрная, хрупкая дама, облаченная в черный балахон, расшитый стеклярусом. Под лучами утреннего солнца она сверкала как елочная игрушка. Золотистые локончики танцевали вокруг надменно-плаксивого лица при каждом ее неуверенном шаге.

Саша оторопела.

— Но… Как она это сделала? Это фокус какой-то?

— Обычное дело. Привыкай.

— Ладно… А кто она?

— Декаденция, хранитель поэтических муз.

— Похожа на поэтессу! — признала Саша.

— Упаси тебя бессмертные хранители так ее назвать — будет истерика.

— Почему?

— Она утверждает, что она — поэт.

— Ладно, поэт так поэт. — хмыкнула Саша, — Как, ты сказала, ее зовут? Де…граденция?

— Де-ка-денция. — отчеканила Молчун. — Хотя… Деграденция — в этом что-то есть. Только смотри ей так не ляпни. И не сболтни какую-нибудь обидную глупость, как ты любишь. Драгоценные очень чувствительны. Их нельзя обижать, даже если они со странностями.

— А это кто? — Саша даже не ответила на шпильку Молчун, так ее впечатлила следующая гостья. Крупная и энергичная дама с копной черных кудрей.

— Это наша Мельпомена, Амалия Пондерозова. Дама энергичная, сколько дел ей не поручи — все мало. Она заботится о театральных музах, да еще и устроила театр в Самородье. Будет время — сходи.

— Как-то ее многовато… — с опаской заметила Саша, наблюдая за роскошной Амалией. Все в ней было немножко чересчур — слишком большие глаза, слишком широкая цыганская юбка, слишком блестящие кольца в ушах. Она обняла за плечи Декаденцию и чмокнула в бледную щеку.

— Да, она может даже напугать кое-кого. На репетициях орет так, что в Музеоне слышно. Но никто ее не боится, потому что она ужасно добрая. Всегда меня под столом кормит, в отличии от… некоторых.

— По-твоему, кто тебя кормит, тот и добрый?

— Ну да. Мой личный тест. Я ведь анимуза. Это даже меньше, чем кошка. Со мной не притворяются, ведут себя так, как каждому свойственно.

— Значит меня ты тоже проверяла?

— А как же. Не по твоей же глупой болтовне тебя судить.

Саша хотела ответить какой-нибудь колкостью, но на полянку, опираясь на палку, с трудом вышел очередной гость. Высокий красивый старик. Седой, горбоносый, шея замотана бирюзовым платком.

— Мэтр Филибрум, — продолжала Молчун как ни в чем не бывало, — хранитель писательских муз. По совместительству — библиотекарь. Саша рассматривала его с особым интересом.

— Что за странное у него имя?