Между прочим, здесь впервые промелькивает замечательный термин современного языкознания «структура». А можно ли было давать основное и первоначальное определение языковой модели без всякого использования современного учения о структуре? Но автор разбираемой книги при всех своих многочисленных подходах к языковой модели сумел обойтись без структурного ее понимания. И только теперь, в конце этой основополагающей главы вдруг говорится о связи учения о моделях с учением о структурах. При этом самый термин «структура» опять не разъясняется, несмотря на его очевиднейшую многозначность в современном языкознании, как не разъясняются и все другие важные термины, которыми изобилует в заключительном параграфе глава о типах модели: «теория автоматов», «теория рекурсивных функций», «теория канонических систем Поста», «аксиоматическое языкознание», «уровни исследования языка», «изоморфизм в лингвистике», «глоссематика», «формализованность» способов описания языка. Само собой разумеется, мы не собираемся входить в сущность всех этих вопросов и обсуждать степень связанности их с теорией языковых моделей, потому что и сам автор книги этим не занимается.

Подробный анализ последующих глав обнаруживает, что автор оперирует многочисленными и весьма интересными материалами. Эти конкретные рассуждения автора иной раз позволяют косвенным путем установить некоторые положительные данные и для понятия модели. Тем не менее, во многих, и притом весьма существенных, пунктах изложение продолжает страдать неясностью и запутанностью, заставляющей читателя помногу раз перечитывать одни и те же страницы.

Так, во второй главе книги мы находим попытку формулировать фонологические модели. Здесь опять выступают три момента в определении модели. Однако остается неизвестным, те ли это три момента, о которых автор говорил выше, или другие. «Исходный элемент» (в данном случае звук), по-видимому, остается тем же самым. Но теперь автор говорит уже о совокупности признаков каждого звука; и неизвестно, тот ли это кортеж, о котором речь шла выше. В качестве третьего момента выдвигается «фонетическое слово», под которым автор понимает либо «минимальный отрезок между двумя паузами» в речи, либо «минимальное сочетание звуков речи, допустимое в данном языке между двумя паузами» (с. 21). Является ли этот третий момент разбиением на подмножества (как об этом говорилось выше) или здесь мы имеем нечто новое, неизвестно. И какое отношение имеет этот тройной состав фонемы к теории моделей, тоже остается без пояснения.

В центральном пункте этой главы, в котором рассматривается парадигматическая модель в фонологии, дается подробная картина разных звуковых сочетаний, но ни разу не упоминается термин «модель». Считать ли, например, моделью «класс» взрывных глухих, взятых из разных мест звукообразования, об этом ни слова. Вместо термина «модель» здесь фигурирует даже не «множество», но по преимуществу «класс» – термин с невыясненным значением.

Немного яснее излагается вопрос о синтагматической модели. Но определение ее тоже не дается, а о нем можно лишь догадываться из конкретного оперирования этими моделями в дальнейшем изложении. Казалось бы синтагматическую модель яснее всего можно было бы определить как множество разных фонем или множество одной и той же фонемы в различных позиционных условиях (что резко отличало бы эту модель от парадигматической, которая, наоборот, отображает нам положение разных фонем в одной и той же позиции). Но вместо этого ясного определения дается ссылка на американцев Блока и Трейгера, которые ввели понятие «структурного объединения фонем как класса фонем, встречающихся в одинаковом окружении». При чем тут «одинаковое окружение», не поясняется; читатель, наоборот, ожидал бы, что тут будет идти речь о разных окружениях или вовсе тут дело не в окружении. Кроме того, беря ту «простейшую» ситуацию, которая сводится к паре «фонем», автор утверждает, что к такой модели можно применить «теорию отношений». Но что такое эта «теория отношений», традиционный лингвист опять ничего не знает, а автор книги тоже ничего не поясняет. Тут же даются у автора ссылки на ряд исследователей, которые тоже неизвестны традиционному лингвисту. Таким образом, определение синтагматической фонологической модели, строго говоря, отсутствует у автора книги, и о нем можно только смутно догадываться по дальнейшим рассуждениям, уже предполагающим, что такое определение читателю известно. В этом месте никаких более ясных определений в сравнении с данным выше анализом этого понятия не дается.

Благодаря всем неясностям и неточностям изложения нет никакой возможности найти в анализируемой книге точного разделения между звуком речи, фонемой и звуковой моделью.

С одной стороны, для конструирования понятия звуковой модели привлекается, как сказано, три основных момента: исходный звук, множество составляющих его признаков и разбиение этих признаков на кассы. Попросту говоря, здесь выставляется школьное учение о том, что всякий звук речи отличается теми или другими признаками, а также, что эти признаки могут комбинироваться в разные другие группы. Традиционный фонетист при этом только удивится, зачем тут нужно еще новое понятие, а именно понятие модели. Нам кажется, что звук речи или звуковая модель есть вовсе не одно и то же. Но мы знаем это из других работ по фонологии. А традиционный фонетист, не знакомый с основами фонологии и намеревающийся получить эти сведения из анализируемой книги, оказывается в большом затруднении, так как точного разграничения звука речи, фонемы и звуковой модели он тут найти не сможет.

В дальнейшем автор книги дает две «интерпретации фонетического слова» (с. 20 – 21). Обе интерпретации, избегая всякой лексики и грамматики, основываются только на звуках между паузами речи, причем первая интерпретация говорит просто о звуках между паузами речи, другая же – о «допустимых» сочетаниях звуков речи между паузами. Интерпретации эти для традиционной лингвистики очень сбивчивы. Ведь в речевом потоке паузу можно делать где угодно. Так, например, во французском выражении l’Académie des sciences не только много разных звуков, но даже четыре цельных слова; а читается оно сразу, «одним духом», и никаких пауз внутри себя не содержит.

Да еще не известно, будет ли оно содержать паузы перед собой и после себя, так как это всецело зависит от фонетического и всякого другого контекста речи. Что же, спросит традиционный фонетист, под фонемой можно понимать не только единичный звук, но и целую массу звуков? Конечно, это – вопрос терминологии. Однако для лингвиста тут нужны пояснения. Но если определение фонемы при помощи пауз является вполне условным, то об условности принципа допустимости говорит уже и сам автор, считая его «не вполне формальным» (с. 21). И неизвестно, является ли приведенное нами французское выражение сочетанием звуков речи, одной и единичной фонемой или множеством фонем, и причем тут звуковое моделирование.

Но не успели мы поверить, что фонема определяется пограничными паузами, как вдруг дается еще одно новое определение фонемы (с. 24): «Мы будем называть фонемой любую совокупность релевантных неоднородных признаков, поставленных в соответствие с некоторым звуком речи». Мы не будем здесь входить в анализ темных определений того, что такое неоднородный (попросту говоря, различный) и что такое релевантный (попросту говоря, могущий взаимодействовать с другими, соседними звуками) звук речи. Но ясно, что это определение обходится без всякого принципа паузы.

Новая путаница возникает еще в связи с тем, что автор книги солидаризируется с определением фонемы у Л.В. Щербы и его учеников. В одной из своих ранних работ Л.В. Щерба писал: