Точно так же и в языке имеются одни более органические элементы языка и другие менее органические его элементы. При этом в том или другом случае каждый элемент языка обязательно заряжен теми или другими органическими возможностями, содержит в себе в той или другой форме зародыш, заряд или вообще реальную возможность тех или других органических языковых образований. Язык всегда динамичен. Следовательно, формулирование принципа валентности продиктовано желанием языковедов понимать язык как органическое целое, и притом не только вообще, но и как тот или иной организм в более узком и в более специфицированном виде. Принцип валентности языкового знака – это чрезвычайно важный принцип, безусловно относящийся к самой специфике языка, понимаемого строго динамически.

Единственно, что можно здесь возразить, – это то, что принцип валентности языкового знака не является достаточным условием для языковой специфики. Валентность существует и вообще во всех предметах, но, не будучи принципом, достаточным для языковой специфики, она все же является для нее принципом необходимым. Что же касается его достаточности, то в абстрактном и изолированном виде никакая валентность языка для него недостаточна. Но о тех элементах языка, которые являются для него не просто необходимыми, но еще и достаточными, речь должна идти отдельно.

Само собой разумеется, что заимствованное из химии понятие валентности, для того чтобы найти для себя место в языкознании, должно было приобрести определенную специфику. Первый момент такой специфики мы находим в том, что языковая валентность есть прежде всего не химическая, не физическая, не механическая и вообще не естественно-научная валентность, но валентность чисто смысловая. В словаре О.С. Ахмановой термин «смысловой» производится от слова «смысл», но слово «смысл» получает здесь такое определение:

В этом определении для нас сейчас важно не указание на речевой контекст, поскольку этот последний в своей новой функции уже затронут нами в определении термина «валентность». Но здесь важно другое, а именно указание на то, что смысл слова есть в конце концов его значение, а по поводу «значения» О.С. Ахманова в том же словаре пишет, что

С этими определениями О.С. Ахмановой можно вполне согласиться, может быть, только за одним исключением, а именно: язык отражает собою не просто действительность, но и какую угодно действительность, в том числе и предполагаемую, а иной раз даже и фактивную, даже сознательно искаженную и без всяких оснований придуманную. Но то, что языковой смысл или языковое значение есть отражение действительности в сознании, с этим спорить никак невозможно. Если этот момент сознания мы упустим из виду, то язык, какая бы валентность ему ни была свойственна, перестанет быть языком. Ведь и всякая неодушевленная вещь тоже имеет свое значение, и это значение каждое мгновение меняется в зависимости от неисчислимого множества всякого рода обстоятельств. И тем не менее, камень или дерево еще не есть язык или создание языка. Одушевленные существа тоже обладают разного рода валентностью, и валентность эта уже заложена в семени, как и валентность дерева и вообще растений в семенах и зернах. И тем не менее, и одушевленные и неодушевленные предметы существовали на земле еще до человека, еще до его сознания. Человеческое сознание или, попросту говоря, человек – вот та специфика, которая делает валентность языковедческой категорией. В этом смысле мы и говорим не просто о валентности, но о смысловой валентности.

Здесь необходимо отметить то обстоятельство, что и об отражении, и о смысловом отражении мы уже говорили в нашей статье (см. сноску 1), которая была посвящена аксиоматике знаковой теории, но которая имела своей целью сформулировать не специфические свойства языкового знака, но свойства его как знака вообще. Там мы формулировали аксиомы как общей, так и специальной информации, без которой невозможен никакой знак, и в этом отношении всякий знак – и языковой и неязыковой, понимался нами как смысловое отражение той или иной предметности. Но мы там не скрывали того смыслового отражения, которое характерно именно для языка. Конечно, всякий знак что-нибудь значит, и всякий знак имеет тот или иной смысл. Однако в настоящем месте нашего исследования мы говорим именно о языковой специфике, а поэтому и о смысловом отражении мы говорим как о смысловом отражении именно в человеческом сознании. Поэтому и выдвигаемый нами здесь тезис о языковом знаке как об отражении в человеческом сознании имеет совсем другое содержание. Для специфики языкового знака нужен именно человек, потому что только человек обладает языком. Поэтому и термины «смысл», «смысловой», «значение», «отражение» имеют в настоящей нашей работе гораздо более узкий и гораздо более определенный характер.

Сознание и мышление обычно различаются весьма слабо, и когда говорят об отражении действительности в человеческом сознании, то сознание это понимается довольно расплывчато, потому что имеется в виду не только сознание, но и мышление. Конечно, во многих философских и языковедческих вопросах можно и не придавать большого значения этому различию обеих сфер человеческого субъекта. Отчасти это проскальзывало и у нас, как раз именно в таких нейтральных областях, где имеет одинаковый смысл говорить и о сознании и о мышлении. Сейчас, однако, мы подошли к тому пункту нашего исследования, где как раз это различие является весьма важным.

Когда мы говорим просто о человеческом сознании, мы имеем в виду не только смысловое отражение в человеческом субъекте той или иной объективной реальности, но скорее говорим о ее воспроизведении, при котором человек начинает отличать объективную реальность и свое воспроизведение этой реальности, отдавая себе отчет, что это именно он воспроизвел данную объективную реальность, что сам он – это одно, а объективная реальность – это совсем другое. Человек уже соотнес себя с самим же собою, т.е. понял, что он есть именно он, а не что-нибудь другое и что в своем воспроизведении объективной реальности он именно понял самый факт этого воспроизведения. Для этого тоже необходимо свое творчество. И такое воспроизведение объективной реальности является творческим уже по одному тому, что уже человек, сознавая себя как некое самостоятельное «я», затратил свои усилия, пусть хотя бы и очень малые, которые необходимы для этого субъективного воспроизведения объективной реальности.

Совсем другое дело человеческое мышление. Ведь мыслить не значит просто воспроизводить, хотя бы это воспроизведение сопровождалось переживанием самого факта его существования. Мыслить – это значит различать и отождествлять, находить противоположности и противоречия, разрешать эти противоречия и тем самым ставить те или иные проблемы и т.п. Попросту говоря, мыслить – это не значит просто воспроизводить действительность, но еще ее и анализировать, в ней разбираться, находить в ней причины и следствия, приводить ее в систему. В этом смысле сознание пока еще в своем преимущественном качестве является чем-то хаотичным и случайным, в то время как мышление заменяет эту хаотическую случайность понятийно продуманной системой.