Самое правило это известно всем новичкам, изучающим латинский язык, и обладает действительно огромным распространением в латинском языке. Оно гласит, что после главного управляющего глагола ставится в придаточном предложении coni. praes. для выражения одновременности действия, coni. perf. для выражения предшествующего и форма на -urus sim для выражения действия, предстоящего действию главного предложения; а после исторического времени ставится coni. imperf. для одновременности, coni. plusquamperf. для предшествия и форма на -urus essem для выражения действия, предстоящего действию главного предложения. И время, и наклонение придаточного предложения и при таком способе подчинения строго регламентированы и находятся в полной зависимости от времени главного. Зависимость эта в латинском языке появилась далеко не сразу, и в архаической латыни можно найти сколько угодно случаев отсутствия этого правила о последовательности времен. И тем не менее, когда это правило восторжествовало в классической латыни, оно применялось с железной необходимостью, так что в конце концов превратилось в нерушимый закон и в непоколебимую формальную схему.

Проще всего этот способ подчинения можно демонстрировать на косвенном вопросе, где упомянутые три модально-временные возможности после главного времени и три модально-временные возможности после исторического времени могут применяться решительно без всякого исключения. После главного предложения dic mihi – «скажи мне» можно ставить и quis naturam ducem sequatur – «кто следует природе», и quis naturam ducem secutus sit – «кто следовал природе», и quis naturam ducem secuturus sit – «кто последует природе». Соответствующие времена конъюнктива стоят и после исторического времени главного предложения, вроде iam tibi dixi, то есть quis naturam ducem sequeretur, secutus esset, secuturus esset – «я уже тебе сказал, кто в то время следовал природе, кто раньше того следовал природе, кто после того стал следовать природе».

Этот способ подчинения можно назвать также полным подчинением, в то время как одно модальное подчинение, очевидно, нужно считать неполным. В сравнении с неполным подчинением полное развилось в латинском языке до огромных размеров и часто присутствует даже там, где авторы учебников его и не ожидают. В дальнейшем одной из наших задач будет составление точного списка тех придаточных предложений, которые требуют такого способа подчинения. И этот список будет огромный.

Наконец, в латинском языке имеется еще один способ подчинения, обладающий обширным распространением, это то, что в традиционной грамматике получило название оборота «винительный с неопределенным». Это подчинение возможно только по отношению к одной определенной группе глаголов, а именно только по отношению к тем глаголам, которые носят мыслительно-волевой характер, или, точнее, выражают собою объективирующий акт мысли. Правда, в известном смысле слова, язык как орудие общения вообще есть некоторая объективация мысли. Однако когда употребляются глаголы умственно-волевой деятельности, то эта объективация специально подчеркивается и приобретает самостоятельный смысл. Рассматриваемый способ подчинения заключается в том, что союз придаточного предложения опускается, подлежащее этого последнего ставится в винительном падеже, а сказуемое – в инфинитиве.

В сравнении с предыдущими способами подчинения этот способ обладает весьма интенсивной семантикой; и он до того лишает придаточное предложение самостоятельности, что оно здесь, в сущности говоря, даже перестает существовать. Даже при модально-временном подчинении придаточное предложение остается самим собою, со своим подлежащим и со своим сказуемым, и только сказуемое получает здесь некоторый отпечаток своей подчиненности главному предложению. В случае же accusativus cum infinitivo возникает оборот, который трудно даже и назвать придаточным предложением, – настолько неотъемлемую часть главного предложения он составляет. Об accusativus cum infinitivo можно спорить, является ли это придаточным предложением или частью главного предложения, просто одним из его обыкновенных членов. Подлежащее такого придаточного предложения уже перестает быть самостоятельным подлежащим, то есть теряет свой именительный падеж и теряет необходимый для него verbum finitum. Главное предложение настолько глубоко и бесповоротно подчинило здесь себе придаточное предложение, что последнее превратилось в простое его дополнение, то есть только в объект его действия. Accusativus cum infinitivo по существу своему ровно ничем не отличается от двойного винительного, только что второй винительный здесь заменен инфинитивом.

Характерно и то, что оборот этот ставится только после глаголов мыслительно-волевого характера. Это означает то, что когда римлянин пускал в ход свое мышление и волю, свои организационные способности, то не было никакой другой силы, которая бы могла ему противостоять, так что всякая сила теряла свою самостоятельность и превращалась только в объект римского мышления и римской воли. В accusativus cum infinitivo подлежащее превратилось в дополнение, то есть всякий возможный в придаточном предложении субъект превратился здесь только в пассивный объект, а все его реальные действия, преобразуясь в инфинитив, лишились права распространяться по всем временам и превратились лишь в абстрактное представление действия, в абстрактный предикат безвольного объекта.

Можно сказать, что accusativus cum infinitivo есть не только способ подчинения, но и способ своеобразного грамматического покорения, прямо-таки порабощения. Недаром действующий субъект придаточного предложения поставлен здесь в аккузативе, который есть падеж винительный, то есть обвинительный (accuso – «обвиняю»), превращающий все в предмет своего воздействия, обвинения, и тем самым, повиновения. А то, что инфинитив есть абстрактное представление действия вне самого действующего лица, и следовательно, вне его воли, об этом говорят уже и элементарные учебники. Следовательно, если мы скажем, что этот оборот есть грамматический символ безличного, безвольного повиновения, то здесь не будет ровно никакой метафоры, а будет только точное воспроизведение самого смысла составляющих этот оборот грамматических категорий.

Правда, оборот этот зародился еще на греческой почве и получил там известное распространение. Но то, что сделал латинский язык с этим оборотом, по своей регламентации, по своей обязательности и непреклонности решительно превосходит всякие ожидания, которые имеются у знакомого с греческим языком, переходящего к изучению латыни. По-гречески в главных предложениях косвенной речи может сколько угодно стоять и accusativus cum infinitivo и придаточное предложение с союзом. По-латыни в этих случаях раз навсегда декретирован только accusativus cum infinitivo. По-гречески после всякого рода verba efficiendi, включая глаголы заботы, увещания, воли и прочие, обычно ставится accusativus cum infinitivo. Напротив того, латинский язык строго отличает среди всех таких глаголов стремления и воли, глаголы приказания и запрещения; и для этих последних в строжайшем виде сохраняет асc. с. inf., в то время как для всех прочих глаголов стремления, заботы, требования и, вообще, воли, при которых допускается некоторая самостоятельность их предмета, латинский язык неуклонно ставит ut с конъюнктивом (это так называемые в латинской грамматике дополнительные придаточные предложения). Необходимо, впрочем, заметить, что строгость латинского асc. с. inf. относится, главным образом, к периоду классической латыни. Этот оборот не так устойчив в период архаики и начинает заметно деградировать уже с серебряной латыни. Но это только еще больше выдвигает силу, выразительность и эффективность этого способа подчинения, несомненно, отразившего собой такого же рода общественную практику древнего Рима и выразившего одну из самых существенных сторон производственной и всякой иной деятельности древних римлян.