Таким образом, рассмотренные у нас выше два основных порока традиционно-латинского синтаксиса в корне устраняют самую возможность рассматривать сложное предложение с точки зрения абстрагирующего мышления. И как бы ни были обстоятельны, как бы ни были даже и правильны устанавливаемые на этих путях практически технические правила, они все равно являются полным нулем с точки зрения абстрагирующего мышления. Они не содержат даже и намека на то языкознание, которое должна строить советская наука.

Рассмотренные недостатки традиционного изложения (к которым можно было бы прибавить и много других) повелительно требуют перестройки синтаксиса сложного предложения в латинском языке, если не в теоретически научных, то, во всяком случае, в педагогических целях. Задача нового распределения синтаксического материала сама собой вытекает из преодоления указанных недостатков.

Основным нервом сложного предложения являются те или иные формы сочинения или подчинения. Грамматический строй сложного предложения должен ответить на вопросы, как сочиняются и как подчиняются предложения, и каковы законы этого сочинения и подчинения. Никакая другая проблема не может быть первой. Первая проблема в этом отделе грамматики должна установить вначале формы сочинения и подчинения. Все остальное уже предполагает разрешение этой проблемы, и, в частности, без этой проблемы является преждевременным и непродуктивным анализ и самих типов предложения.

Настоящая работа занимается способами подчинения в латинском языке, к которым в дальнейшем мы и обратимся.

Итак, перечень и характеристика основных способов подчинения – вот то, с чего должен начинаться латинский синтаксис сложного предложения.

Как уже было сказано выше, традиционные учебники знают только общеграмматическую классификацию придаточных предложений, основанную на принципе расширенной замены отдельных членов предложения. Такая классификация, говорили мы, совершенно необходима, поскольку без нее нельзя было бы даже и назвать основных типов придаточных предложений. Однако с точки зрения способов подчинения, это вовсе не есть классификация, а только собрание совершенно бессвязных языковых фактов. Если мы установим основные способы подчинения, то дальнейшим планом в перестройке латинского синтаксиса должно явиться исследование (сначала, конечно, чисто эмпирическое) того, какие именно придаточные предложения возникают на каждом таком способе подчинения. Можно уже заранее утверждать, что отбор предложений для каждого такого способа ни в каком случае не может быть случайным и что между типами этих предложений должна быть та или иная закономерная связь.

При такой новой классификации придаточных предложений уже не может быть каких-то правил и каких-то исключений. Мы просто эмпирически находим в языке и перечисляем все те придаточные предложения, которые пользуются данным способом подчинения. Самый вопрос об исключениях здесь вполне бессмыслен. Нас интересует, как распределяются придаточные предложения по способам подчинения. И на первых порах вопрос этот – вполне эмпирический, вполне описательный, и ни о каких исключениях здесь невозможно даже и говорить.

Однако это эмпирическое исследование, конечно, не может оставаться на описательной позиции. Как только мы распределили все придаточные предложения по способам их подчинения, тотчас же сам собой возникает вопрос и о том, почему именно данное предложение требует данного способа подчинения, и почему данный способ подчинения имеет место именно в таком-то типе предложения. Все придаточные предложения, допускающие данный способ подчинения, несомненно, представляют собой нечто целое, охваченное одним принципом или несколькими принципами, но обязательно вполне точными и определенными. Как только мы установим смысловую зависимость между тем или другим типом придаточного предложения и свойственным ему способом подчинения, вопрос о законе данного типа сложного предложения уже ставится на твердые рельсы и уже получается пусть хотя бы приближенное решение.

Ведь что значит закон сложного предложения? Этот закон должен вскрыть закономерность его структуры. Но структура его есть не что иное, как тот или иной способ сочинения или подчинения. Если из данного типа придаточного (а, тем самым, и сложного) предложения твердо и определенно выведен существенный для него способ подчинения, то это и значит, что тем самым разгадана самая структура сложного предложения – разгадано его закономерное построение. Однако это и есть закон сложного предложения или, по крайней мере, его закон с точки зрения способов подчинения.

Об остальных задачах перестройки латинского синтаксиса сложного предложения мы здесь говорить не будем. Сосредоточимся на указанных трех задачах, поскольку они лежат в основе и всей дальнейшей перестройки.

Отметим сначала тот простейший способ подчинения придаточного предложения своему главному, который очень часто встречается в латинском языке, который требует минимальной затраты языковых средств. При таком способе подчинения все времена и модусы придаточного предложения остаются такими, какими они были бы и в соответствующем независимом предложении. Другими словами, подчинение придаточного предложения главному осуществляется здесь только при помощи союза или другой части речи, которой вводится данное придаточное предложение. Постановка времени или модуса зависит здесь не от управляющего предложения, а исключительно от намерения пишущего или говорящего отразить ту или иную объективную ситуацию.

Возьмем предложение: Si naturam ducem sequimur, nunquam aberramus – «если мы следуем природе, мы никогда не ошибаемся». Условное предложение: Si naturam ducem sequimur, хотя и является здесь придаточным предложением, нисколько не зависит от своего главного предложения. В главном предложении мы могли бы ставить любые времена и наклонения, и это нисколько не отразилось бы на данном условном предложении. А если бы и отразилось, то это произошло бы не в силу формальной зависимости придаточного предложения от главного в данном случае, а исключительно только от общей семантики данного сложного предложения. Употребив настоящее время индикатива в главном предложении «мы никогда не ошибаемся», можно поставить в соответствующем условном предложении и настоящее, и прошедшее, и будущее время в зависимости от намерения выразить тот или иной оттенок мысли.

Правда, нельзя сказать «если мы завтра будем следовать природе, то мы вчера ошибались». Однако так нельзя сказать отнюдь не потому, что между главным и придаточным предложениями здесь существует какая-нибудь определенная формальная зависимости, а исключительно потому, что такая комбинация мыслей противоречит объективному развитию действительности, если будущее трактовать как условия для прошедшего. Доказательством этого является то, что такая комбинация времен вполне допустима при другой семантике. Предложение: «Если мы завтра пойдем гулять, то зато вчера мы работали», – si cras ambulabimus, heri laborabamus – совершенно осмысленно, несмотря на подобную комбинацию времен, благодаря привнесению одного семантического оттенка через слово «зато». Значит, ясно, условное предложение в своих временах и модусах формально не связано со своим главным предложением. В своей греческой грамматике Кюнер прямо рассматривал протасис и аподосис условного периода раздельно и независимо друг от друга.