Наметив себе некоторые черты основного характера сложного предложения в греческом языке, сделаем теперь несколько замечаний относительно типов придаточных предложений. Нетрудно заметить, что в учебниках все эти типы придаточных предложений идут в каком угодно порядке и рассыпаны как попало по всему синтаксису сложного предложения. Видно, что авторы этих учебников не имеют никакого представления о классификации рассматриваемых ими предложений и идут по путям ползучего эмпиризма.

Ранее мы, однако, уже указали, что здесь кроется некоторого рода вполне определенная классификация, которую можно продумать за этих авторов и которая основана на принципе распространенной замены отдельных членов независимого предложения. Отсюда все придаточные предложения, как мы сказали, можно было бы разделить на субстантивные, относительные и обстоятельственные, смотря по тому, заменяют ли они собою подлежащее или дополнение, или определение, или обстоятельственное слово. Придаточного предложения, которое заменяло бы собою сказуемое, не существует, ибо предложение, которое является распространенной заменой сказуемого, есть не что иное, как само же независимое предложение.

Мы меньше всего хотели бы отвергать эту школьную типологию придаточных предложений, несмотря на все ее очевидные недостатки. Она, прежде всего, слишком формальна, так как придаточное предложение времени, например, часто имеет смысл предложений причины или условия, а причинные союзы сплошь и рядом приходится понимать как союзы времени; условные предложения по своей семантике часто неотличимы от предложений времени и причины, а дополнительный или следственный союз часто вообще меркнет до какого-нибудь двоеточия или кавычек. Кроме того, придаточное предложение по существу своему никогда не является простой заменой того или иного отдельного члена независимого предложения, поскольку предложение вообще нельзя заменить только одним словом. И т.д. и т.д. Классификация эта, может быть, обладает некоторыми дидактическими качествами, но по существу своему она слишком внешняя и слишком формальная. И все же мы не хотим отрицать ее целиком, так как формально-грамматическое разделение придаточных предложений всегда является первым и опорным пунктом всех других возможных классификаций, будучи наиболее простой и понятной.

Зададим себе, однако, другой вопрос: а возможна ли какая-нибудь не формально-грамматическая, но предметная классификация придаточных предложений? Ведь мы видели выше, что греческий синтаксис больше всего базируется на непосредственных человеческих восприятиях и на прямом отражении объективной действительности и меньше всего базируется на установлении формально-грамматических связей. Если это всерьез так, то придаточные предложения, очевидно, можно делить не только формально-грамматически, но и предметно, с точки зрения отражения в них объективных связей самой действительности. И если такая предметная классификация возможна, то заранее можно сказать, что она будет играть основную роль в учении о модусах, которое в греческом синтаксисе тоже базируется больше на внешнем явлении модальностей бытия, чем на их внутренней логике. Выше мы и попробовали дать такую предметную классификацию придаточных предложений.

Действительно, вопреки всегдашней формально-грамматической зависимости придаточного предложения от главного (эта зависимость и есть основной признак придаточного предложения), фактически, предметно, по основному смыслу отнюдь не всякое придаточное предложение находится в зависимости от главного, наоборот, само является тем предложением, от которого зависит главное. Если мы скажем «Когда он пришел, он сказал», то, очевидно, для того, чтобы сказать, надо было субъекту рассматриваемого здесь действия сначала прийти, и не «пришел» зависит от «сказал», а «сказал» зависит от «пришел». Такое отношение действий главного и придаточного предложений не есть формально-грамматическое, а реальное, объективное, предметное. Если с этой точки зрения мы пересмотрим все придаточные предложения, то окажется целая большая группа таких придаточных предложений, которые не только формально-грамматически, но и предметно, реально зависят от своих главных предложений, и вместе с тем окажется тоже весьма большая группа придаточных предложений, пожалуй, даже превосходящая первую группу по своим размерам, в которых действие, зависящее от действия главного предложения, формально-грамматически является в предметном смысле, наоборот, определяющим его, так или иначе оформляющим его.

Первую группу придаточных предложений, зависящих от главного предложения и формально-грамматически и реально, мы назвали выше определяемыми или непереходными придаточными предложениями и отнесли к ним все субстантивные предложения и из прочих – финальные. Что же касается второй группы придаточных предложений, зависящих от своих главных предложений формально-грамматически, но не зависящих от них в реальном смысле, бытийно, предметно и по самому существу и, наоборот, определяющих свои главные предложения, мы назвали выше определяющими или переходными придаточными предложениями и отнесли к ним предложения относительные и обстоятельственные времени, места, образа действия и сравнения, причины, условия, уступления, следствия.

Как мы сейчас увидим, это объективно реальное разделение придаточных предложений, основанное на отражении предметных связей самой действительности, вносит ясность в огромную путаницу традиционного учения о модусах в их употреблении в придаточных предложениях. Сейчас сделаем несколько замечаний о модусах.

Под модусом понимают в синтаксисе обыкновенно выражение той или иной степени или того или иного типа осуществления реальности. Но почему мы говорим не только о наклонениях, но и модусах? Наклонения – это индикатив, оптатив, конъюнктив, императив. Другими словами, наклонение – есть понятие родовое. Под модусом же мы понимаем понятие видовое, как, например, ирреальный индикатив, потенциальный оптатив, футуральный конъюнктив. Поэтому употребляемое у нас слово «модус» отнюдь не есть просто излишний латинский термин вместо русского слова «наклонение».

Первое, что бросается в глаза при обзоре учебной литературы по греческому синтаксису, это то, что модусы изучаются только применительно к отдельным типам предложений. В отношении независимых предложений, правда, перечисляются все модусы вообще. В отношении же придаточных предложений царит в учебниках полная случайность и слепой эмпиризм, поскольку модусы каждого отдельного типа придаточных предложений излагаются вполне самостоятельно и заново, вполне независимо от модусов других придаточных предложений. Самое большее, что можно здесь получить, – это модальную характеристику каждого отдельного типа придаточных предложений. Но таким путем невозможно получить характеристики каждого модуса с точки зрения применимости его к тем или другим типам придаточных предложений. Ощущается острая потребность не только характеризовать все модусы каждого отдельного типа придаточного предложения, но и все типы придаточных предложений, характерные для каждого отдельного модуса. Иначе получается, что из общего запаса модусов выбираются для отдельных типов придаточных предложений то одни, то другие модусы, как будто бы всякий модус есть нечто само по себе абсолютно понятное и ясное, не требующее никаких разъяснений. Это вовсе не значит, что не нужно излагать модусы по типам предложений. Такая задача навсегда останется среди основных задач синтаксиса. Мы только настаиваем, что и предложения нужно излагать по отдельным модусам.

Если объединить все типы придаточных предложений по их соответствию тем или иным модусам, то мы получаем большое количество разнообразных модусов, которые, конечно, невозможно оставлять в виде хаотического множества и которые необходимо разделить на те или иные однотипные группы. Прежде всего, все модусы делятся по самим наклонениям, то есть имеются модусы индикатива, модусы оптатива, модусы конъюнктива и модусы императива. В число наклонений мы не вносим инфинитива потому, что, несмотря на некоторые модальные оттенки инфинитива, он содержит в себе элементы имени и потому должен рассматриваться в другой связи.