Следовательно, основными модусами, которые мы здесь рассматривали, являются шесть: индикатив, конъюнктив и оптатив, и каждый из них с an и без an, с последующей смысловой конкретизацией каждого из этих модусов.

Необходимо использовать еще одно традиционное учение. Так как нам придется употреблять традиционные наименования придаточных предложений и так как предлагаемая у нас ниже модальная классификация придаточных предложений имеет совсем другой вид и смысл, то необходимо сейчас же, ради избежания всяких неясностей, формулировать ту обычную классификацию придаточных предложений, которую мы находим в грамматиках греческого и латинского языка, но которая почти всегда трактуется вовсе не как классификация, а как сумбурный перечень эмпирически наблюдаемых предложений без всякого порядка и смысла.

Если всмотреться в эти традиционные придаточные предложения и задуматься над их связью и системой, то будет нетрудно заметить, что тут есть некоторая вполне определенная классификация (хотя она обычно и не формулируется), основанная на принципе распространения замены отдельных членов главного предложения.

Во-первых, имеется ряд придаточных предложений, представляющих собою распространенную замену того существительного, которое являлось бы в главном предложении его подлежащим или дополнением. Их необходимо назвать субстантивными придаточными предложениями. Сюда относятся следующие придаточные предложения.

а) Повествовательные предложения, которые употребляются после verba sentiendi, declarandi и dicendi: horan, acoyein, noein, gignōscein, legein, aggelein и пр. (сюда же косвенный вопрос и косвенная речь);

б) изъяснительные предложения, которые употребляются после verba affectuum: chairein, hēdesthai, lypeisthai, chalepainein;

в) дополнительные предложения, как объяснение того или другого слова главного предложения, подобно латинским предложениям с quod explicativum;

г) предложения после verba curandi, postulandi и вообще стремления, с hopōs, а также и с hōs epimeleisthai, melei moi, phrontidzein, spoydadzein, mēchanasthai;

д) предложения после verba timendi, вводимые через mē phobeisthai, dedienai, ocnein, athymein и пр.

Все эти предложения можно назвать также дополнительными в широком смысле слова.

Обычно из субстантивных предложений имеются в виду так называемые дополнительные предложения, т.е. те, которые представляют собою распространенную замену дополнения главного предложения. Однако те придаточные предложения, которые являются распространенной заменой подлежащего главного предложения, ничем существенным не отличаются от дополнительных. Говорим ли мы «я сказал, что он пришел», т.е. «я сказал об его приходе», или «то, что он пришел, стало известно», т.е. «его приход стал известен», в обоих случаях придаточное предложение «что он пришел» распространяет и детализирует собою существительное и тем самым является пассивным придатком к этому последнему, только выявляющему наружу его внутреннее содержание. Поэтому в обоих случаях можно говорить о дополнительном предложении, понимая дополнительность шире дополнения как специального члена предложения. Или можно говорить об общедополнительных предложениях, противопоставляя их более специальному типу предложений стремления и опасения, имеющих в греческом синтаксисе свою специфику в сравнении с другими дополнительными предложениями.

Во-вторых, имеются придаточные предложения, представляющие собою распространенную замену того или иного прилагательного в главном предложении, т.е. так называемого определения. Эти придаточные предложения нужно назвать адъективными или, как обычно говорится, относительными. Вводятся они при помощи относительных местоимений со значением «который» («каковой», «какой», «сколь великий») или «кто», «что», а также и при помощи относительных наречий.

В-третьих, имеются придаточные предложения, распространяющие собою то или иное наречие, употребленное в главном предложении, т.е. те или иные так называемые обстоятельственные члены предложения. Эти предложения можно назвать адвербиальными. Сюда относятся предложения:

1) времени, места, образа действия и сравнения,

2) причины,

3) условия,

4) уступления,

5) цели,

6) последствия.

В таком виде можно было бы представить традиционную классификацию придаточных предложений, которая, как мы уже сказали, очень редко преподносится именно как классификация и чаще всего дается в виде сумбурного перечисления ничем не связанных между собой отдельных типов предложений. Но эта классификация пользуется той терминологией, без которой невозможно обойтись и которой будем пользоваться также и мы, хотя, как сейчас увидим, она не имеет никакого модального смысла.

Если повнимательнее проанализировать традиционные грамматики греческого языка, то мы натолкнемся на то удивительное обстоятельство, что почти в каждом типе придаточного предложения могут употребляться какие угодно модусы. Это всегда и составляло основную трудность при изучении и при изложении греческого синтаксиса. Вся разница между употреблением модусов в различных придаточных предложениях сводится обычно к тому, что об одних модусах и одних предложениях пишется крупным шрифтом, а о других модусах в тех же предложениях пишется мелким шрифтом, или в то время как в других предложениях отношения шрифтов противоположные. В дальнейшем мы даже выставим общий закон о том, что в греческом синтаксисе почти любое придаточное предложение может содержать в себе любые модусы. Однако, чтобы этот закон не вносил в греческий синтаксис анархии, необходимо усвоение еще и некоторых других принципов теории сложного предложения в греческом языке. И самым основным таким принципом является принцип модальной классификации придаточных предложений.

В самом деле, эмпирическое наблюдение показывает, что в греческом языке имеются две основные модальности и соответственно с этим три модальных типа придаточных предложений. Эта модальная классификация не только не совпадает с приведенной выше общеграмматической классификацией, но можно сказать, что обе основные модальности могут употребляться почти в каждом типе. Что же это за модальности?

Греческий язык строго различает статическую и динамическую модальности. Как было сказано, это разделение вполне соответствует духу греческого языка именно потому, что греческий синтаксис преследует не столько формально-грамматические связи, сколько отражение объективных связей самой действительности, и что поэтому всякий модус используется по преимуществу в своей объективной значимости, как бы в своем внешнем и наглядном явлении. Поэтому для греческого синтаксиса имеет значение не столько внутренняя логика самой модальности и самих модальных связей, сколько внешнее и объективное явление их модальностей и их связи. В этом отношении можно сказать, что греческий синтаксис, так же как и вся греческая литература и греческое искусство, эпичен, – обстоятельство, которое уже не раз подробно освещалось в исследованиях по греческой культуре и которое, между прочим, прекрасно понимал великий русский критик Белинский. Тут-то как раз и имеет значение разделение модальностей греческого языка и на статические и динамические, поскольку сами понятия статики и динамики заимствованы из объективной области материальной действительности и потому характеризуют модусы не столько в их смысловом и логическом содержании, сколько в их бытийной и объективной ориентации.