Следует указать на Э.А. Макаева, который сделал ряд публикаций, ценных для живого языка, не сводимого ни к неподвижным структурам, ни к иррациональной и непрерывной подвижности, недоступной для засвидетельствования даже при наличии надежных письменных памятников. Этот автор вводит в современное языкознание понятие давления системы языка, которое он отличает как от старых наблюдений с помощью методов аналогии, так и от самой системы языка. Систему языка Э.А. Макаев понимает как
«взаимодействие и взаимообусловленность конститутивных единиц всех уровней языка на определенном этапе его развития, образующих в своей совокупности его структурную модель на одном из уровней».
Поскольку система языка состоит из определенных инвариантов с обязательным сопровождением их теми или иными вариантами, поскольку вариативность является, согласно мнению автора, не только непременным признаком определенного уровня языка, но и самой языковой системы, ясно, что языковой уровень, перегруженный сложной архитектоникой, меньше проявляет свою вариативность, а чем он проще, тем вариативность сильнее. Давление системы языка также нельзя рассматривать как абсолютный императив, поскольку бесконечное разнообразие данного уровня, а также и та или иная его структурная осложненность могут оказывать сильнейшее сопротивление этому давлению. Необходимо иметь в виду также и то, что давление системы убывает там, где возрастает степень информации, сообщаемой о единицах языка различных уровней и их конститутивных признаков, равно как и давление системы языка возрастает с убыванием степени информации соответствующих единиц языка. Ясно, что в сравнении с агглютинативными языками в фузионных (например, в индоевропейских) языках давление системы значительно ослабляется[185].
В 1964 г. Э.А. Макаев издал книгу под названием «Проблемы индоевропейской ареальной лингвистики», где лингвист полностью преодолел все метафизически неподвижные категории старого индоевропейского языкознания, поскольку выдвигаемые здесь понятия центральных и маргинальных языков, западной и восточной общности, архаизма и инновации, критерий классификации индоевропейских языков, реконструкции различных особенностей, проблема самого индоевропейского языка и его диалектов теряют свою неподвижность, рассматриваются в их постоянном становлении, допускают самые разнообразные лингвистические комбинации и превращаются в волнующееся море языков и диалектов, то густо переплетенных между собою, а то и значительно удаленных друг от друга. Эта же идея становления проводится Э.А. Макаевым и в области индоевропейской этимологии[186]. В нашей науке обычно спорили о том, нужно ли реконструировать целое индоевропейское слово или только его корень. Автор показывает, что дело тут не в слове и не в корне, а в степени глубины проникновения в наиболее хронологически отдаленную от нас структуру основных этимологических единиц, – лексемы, корня, детерминативов, преформантов. Поэтому и определение индоевропейского этимона связано с разной степенью глубины структурно оформленного на соответствующем этимологическом уровне фономорфологического и семантического комплекса, объясняющего собою ту или иную лексему или группу производных образований того или иного индоевропейского языка. Хронологическое понимание таких соединений, как «корень плюс определенный набор детерминативов» или «преформант плюс корень плюс детерминатив» или «преформант плюс корень», каждый раз оказывается разным в зависимости от характера языкового материала. Реконструкция индоевропейского этимона осложняется еще и явлением семантической экстраполяции, требующей к себе самого строгого отношения. Наконец, как это ясно само собою, не только этимон, но и цельное индоевропейское слово должно получать у Э.А. Макаева тоже усложненную характеристику. Все это содержится в его докладе «Структура слова в общеиндоевропейском»[187]. Автор критикует взгляд А. Мейе на автономность индоевропейского слова, понимаемого лишь как отвлеченная совокупность словоформ. По мнению Э.А. Макаева, слово представляет собою нечто гораздо более гибкое, зависящее от языкового уровня, от акцентной организации, от тех или иных сандхи, от наличия проклизы и энклизы.
«Представляется более целесообразным фонетические слова рассматривать как фразовые отрезки, содержащие в себе в качестве ядра полнозначное слово, ограниченное проклитиками и энклитиками, имеющие единую акцентную схему и одну акцентную вершину»[188].
Работы Э.А. Макаева стоят выше раскола между классической и структуральной лингвистикой. С этой точки зрения высокой оценки заслуживает также работа И.М. Тронского «Общеиндоевропейское языковое состояние» (Л., 1967), к тому же поучительным образом совмещающая в себе исследовательский элемент и популярную доступность.
Приведем также примеры критики противопоставления классической и структуральной лингвистики и в отдельных областях индоевропейской лингвистики. Если приводить примеры из области германского языкознания, можно сослаться еще на сессию по германскому языкознанию, проходившую в 1956 г. в Институте языкознания АН СССР. Достаточно отметить хотя бы доклад В.М. Жирмунского «Сравнительно-историческая грамматика и диалектология»[189], в котором отвергаются традиционные методы реконструкции германского праязыка на основании разнородных и мертвых памятников письменности. В.М. Жирмунский конструирует общенародный германский язык с привлечением говоров и диалектов живого народа, которые можно непосредственно слышать и оценивать; общегерманский язык трактуется у него не как мертвая и неподвижная субстанция, лишенная всяких подвижных тенденций и борьбы, но как становящаяся и исторически обусловленная общность.
Что касается романского языкознания, то можно указать на сборник «Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков» (М., 1966), производящий, к сожалению, впечатление абстрактных штудий, хотя один из редакторов этого сборника, М.С. Гурычева, достаточно ясно противопоставляет сравнительно-историческую грамматику романских языков и их типологию, а также пытается объединить генетическую теорию с теорией синхронного структурализма[190].
Укажем также на работу Р.А. Будагова «Проблемы изучения романских литературных языков», где, правда, идет речь не о народных, а о литературных языках, но зато используется то правильное соотношение этих языков, которого было лишено и старое языкознание, и старое литературоведение. Так, литературный язык характеризуется исторической подвижностью своей формы; а кроме того, и сама закрепленность литературной формы языка, согласно этому автору, весьма относительна и условна[191]. Поэтому у автора проводится правильная точка зрения, что не всякий письменный памятник демонстрирует собою литературную форму языка, а без этого нельзя и судить о возникновении литературного языка[192]. Осложненным и весьма подвижным является также и вообще взаимоотношение литературных и народных языков[193].
Пример совмещения синхронно-структурального и диахронно-исторического методов в области романского языкознания представляет также работа Ю.С. Степанова «Французская стилистика» (М., 1965).
В области славянского языкознания также начинают ярко фигурировать идеи подвижности и становления, противоположные мертвой неподвижности математической и структурной формулы. Так, С.Б. Бернштейн в цитированных материалах Межвузовской научной сессии 1964 г. по проблемам сравнительной грамматики индоевропейских языков в Москве исследует происхождение праславянского аблаута с точным учетом как праиндоевропейских процессов, так и процессов новых, уже чисто славянских[194]. Хотя вопрос о праславянской грамматике уже давно стоит в науке и даже имеются попытки ее конкретной реконструкции (Г. Ильинский, А. Мейе), однако различного рода фонетические и фонологические причины (позиция гласного, судьба индоевропейских слоговых сонантов, новые количественные закономерности) и другие причины приводят к более резкому разграничению редукции просто и нулевой редукции, к принципиальному неотличению чередования кратких (вернее сверхкратких) и долгих гласных в позднейшей редукции от количественных чередований на нормальной ступени и к признанию ранней утраты качественных чередований кратких монофтонгов в сравнении с продуктивными чередованиями кратких и долгих, к установлению того факта, что многочисленные следы чередований кратких гласных е/о в современных славянских языках являются следами древнейших закономерностей праславянского аблаута. И вообще необходимо учитывать диалектную дробность уже самого праславянского языка, которую не так трудно учесть и в соответствующих реликтах позднейшего развития. Сам аблаут выступает с разной степенью интенсивности в разных диалектах и в разные периоды уже самого праславянского языка.
