Конфуцианцам казался идеальным стихийный натуральный обмен, существовавший в древности, «когда устраивали рынки», где «не было монет в форме ножа, каждый «обменивал то, что у него есть, на то, чего у него нет»»; затем началось развитие денег, форма которых «неоднократно изменялась, а простолюдины становились все более фальшивыми». Поскольку проявление в народе склонности к обману мыслилось (в частности), как последствие вмешательства государства в денежное хозяйство, «знаток писаний» был против такого вмешательства и предлагал «не запрещать монеты в форме ножа и таким образом ввести в обращение деньги народа»[405]. Другой причиной роста обмана в мире конфуцианцы считали нынешних представителей «второстепенного занятия». Как указывает «знаток писаний», «торговцы... увеличивают обман, ремесленники... приукрашивают надувательство... сердца их не знают стыда», вследствие чего «неискренние люди обманывают, а честные люди становятся неискренними», тогда как «в древности торговцы... не обманывали [людей завышенными ценами]; ремесленники... не прибегали к надувательству»[406].

«Основное» и «второстепенное» занятия мыслились конфуцианцами как взаимосвязанные противоположности. Согласно принципу единства, когда «процветает второстепенное [занятие], то приходит в упадок основное [занятие]». Поскольку состояние человеческих чувств бывает наиболее благоприятным для устроения, когда люди занимаются земледелием, конфуцианцы разделяли традиционную для их школы мысль о том, что государю следует поощрять земледелие и не следует поощрять ремесла и торговли. «Знаток писаний» говорил: «...Истинный царь высоко ценит основное [занятие] и дает отпор второстепенному, при помощи норм поведения и справедливости преграждает [путь желаниям] народа...» Поэтому в «способ устроения людей» входит «подавление [жажды] выгоды от второстепенного занятия»[407]: «...истинные цари запрещали чрезмерную выгоду и умеряли чрезмерные траты. Когда чрезмерная выгода бывала запрещена, то [народ] возвращался к основному [занятию]; когда чрезмерные траты бывали умерены, то средства народа для расходов оказывались обеспечены»[408].

«Отпор второстепенному занятию» заключался в дискриминации купцов, которым запрещалось служить на государственной службе и т. п. и, что представлялось конфуцианцам еще более важным, в отказе верховного правителя от «действий во имя выгоды»[409]. Поэтому упразднение государственных экономических институтов вроде монополий и «уравнивая перевозок» налоговых поступлений, с точки зрения «знатока писаний», должно было «выдвинуть вперед основное [занятие] и дать отпор второстепенному». «Достойный и хороший человек» указывает: «...истинный царь сосредоточивает усилия на основном [занятии] и не занимается второстепенным, отвергает [вещи, которыми] хвастаются, прекращает резьбу и шлифовку, пропитывает народ [любовь к] нормам поведения, показывает народу [образец] простоты. По этой причине [и] сто кланов «сосредоточивают усилия на основном [занятии] и не занимаются второстепенным»»[410].

С точки зрения конфуцианцев, нравственному воздействию на человеческую природу следует предпослать материальную обеспеченность народа, ибо богатство рождает в людях «человеколюбие», устраняет причину их соперничества, вследствие чего в народе исчезают «не человеколюбивые»[411]. Как показывает соотнесение этого взгляда с конфуцианской традицией, он был присущ ей еще в V-III вв. до н. э., т. е. до начала ханьского синтеза, и был характерен для «пути истинного царя»[412].

С конфуцианской точки зрения, путь к богатству народа только один — земледелие, физический труд в соответствии с временами года в сочетании с «бережливостью». «Достойный и хороший человек» говорит, что «в прошлом», поскольку «расходы» людей «были умеренны, то их богатства были обильны; так как основное [занятие] совершенствовалось, то народ был богат». «Знаток писаний» тоже указывает, что «прибыль зависит от заботы о самом себе ...богатство зависит от бережливости и усердия и от сообразования с сезонами...»[413]. Только земледелие может обогатить государство. «Знаток писаний» утверждает: «Если не усердствовать в основном [занятии] — земледелии, нечем сделать государство богатым»[414].

В качестве идеальной системы землепользования оба конфуцианца рассматривали систему т. н. «колодезных полей». По ней в квадрате, поделенном на 9 одинаковых полей по 100 му [136] в каждом, центральное поле считалось «государевым (или общественным)», и его совместно обрабатывали 8 семей — держатели восьми «частных (или: личных) полей». Работы на «государевом поле» были первоочередными и представляли собой отработочную ренту, величина которой измерялась налогом в 1/10 урожая (или, по другому толкованию, разделявшемуся, в частности, Бань Гу и Хэ Сю [137], урожаем с 10 му «государева поля», которые должен был обработать каждый держатель надела в 100 му, т. е. 1/11 частью всего его урожая)[415]. Соотнесение идеи «колодезных полей» с конфуцианской традицией показывает, что эта идея восходит к «Мэн-цзы», но на «знатока писаний» повлияла трактовка ее в «Гунъян чжуань», который он прямо цитирует: ««Взимать в качестве налога на продукты одну десятую [долю урожая]» — значит [пользоваться] силами простолюдинов... «Одна десятая — это справедливая норма для [уплаты налога] Поднебесной...»». При такой системе доход правителя всецело зависел от урожая, который он «делил... с простолюдинами»: «когда у простолюдинов не хватало, он не [пользовался] изобилием в одиночестве; когда у простолюдинов было изобилие, он не испытывал нехватки в одиночестве»[416].

Наделы держателей «колодезных полей» были одинаковы, и введение системы этих полей имело целью «уравнять» простолюдинов имущественно[417]. Мысль о необходимости такого уравнивания (но без упоминания «колодезных полей») была выражена еще Конфуцием: «Кто владеет государством или имеет владение [сановника], озабочен не тем, что [простолюдины] бедны, а озабочен тем, что [их богатство] не уравнено». «Знаток писаний» повторяет эти слова. Согласно комментарию к ним Дун Чжун-шу, богатый становится заносчив и делается притеснителем, а бедный впадает в печаль и делается грабителем; отсюда мысль о необходимости удерживать богатство и бедность в пределах нормы, исключающей эти крайности, и «гармонически уравнять» имущества[418]. Конфуцианцы из «Янь те лунь» видят причины имущественного неравенства в Поднебесной, поляризации богатства и бедности в разрушении «норм поведения и справедливости», возникновении соперничества чиновников — «благородных мужей» — в погоне за богатством, которое приводит к смуте, к тому, что «великие проглатывают малых, стремительные берут верх над медлительными». Они противопоставляют этим явлениям мир древности, в котором был реализован принцип единства, «все имели неизменные служебные функции, не могли совмещать в одних руках прибыли [от разных занятий] и полностью [присваивать себе] продукты»[419]. В ханьском Китае лица, которые присваивали доходы от занятия людей иного социального разряда, усваивали их стиль жизни или же присваивали собственность людей одного с ними разряда, но уступающих им богатством и силой, назывались бин цзянь или цзянь бин [138] («объединяющие и совмещающие в одних руках [прибыли от разных занятий и чужое имущество]»)[420]. Это выражение «знаток писаний» применяет к членам семей высокопоставленных лиц, чьи «колесницы и одежды, не соответствующие их положению, уподобляются [колесницам и одеждам] вышестоящих — царей и князей, здания дворцов превосходят установления и нормы; они объединяют и совмещают в одних руках ряды жилищ...»; под их влиянием люди «подражают друг другу в расточительстве не по положению, в котором нижестоящие уподобляются вышестоящим, [так что роскошь] растет не переставая»[421]. Средством, призванным устранить явление бин цзянь, в конфуцианстве считалась система «колодезных полей»[422].