Таким образом, для Дун Чжун-шу современные ему казенные монополии на соль и железо ассоциировались с «путем» Цинь и противопоставлялись идеальному пути «божественных властителей» и «царей» древности. Упразднение этих казенных монополий и оживление стихийной экономической жизни он предлагал сочетать с некоторым относительным «выравниванием» имуществ: ограничением частной земельной собственности, созданием препятствий на пути к чрезмерному обогащению частных «монополистов», обеспечением малоимущих.

На несколько иных позициях стоял его ученик историк Сыма Цянь [27] (145?-87? гг. до н. э.). Правда, критики казенных монополий на соль и железо, выраженной прямо, от первого лица, он не оставил. Но он использовал цитированное выше заявление Бу Ши против Сан Хун-яна и торговой деятельности чиновников, чтобы выразить собственную точку зрения[27]. Он возражал против государственного вмешательства в экономику; его взгляды были связаны с особенностями его эклектической философии даосского толка, в частности, с даосскими концепциями «недеяния» (у вэй [28]) правителя, государева «[умения] сообразовываться [с обстоятельствами времени, природой вещей и чувствами людей] и приспосабливаться к ним» (инь сюнь [29]) и «спонтанности, или того, что происходит так само собой» (цзы жань [30]). Сыма Цянь был более последовательным противником вмешательства государства в экономику, чем Дун Чжун-шу и даже даосские авторы «Лао-цзы [31]», отвергая государственную деятельность по уравнению имуществ и выступая в известной мере с апологией крупных богачей, а также отказываясь от искусственного навязывания обществу древнего идеала управления и — в этой связи — от ограничения природных стремлений людей к богатствам, наслаждениям и почестям[28].

При Чжао-ди [32] (87-74 гг. до н. э.) произошло крупнейшее выступление конфуцианских ученых против политики казенных монополий на придворной дискуссии 81 г. до н. э. Тем не менее инициатором этой дискуссии был не конфуцианский ученый, а специалист по «законам и статутам», сын одного из крупных «жестоких чиновников» Ду Янь-нянь [33] (правда, известный «великодушием и добротою»). Он «видел, что [глава] государства и [правящего] дома принял в наследство [правление] после расточительства и чрезмерных трат, [посылки в походы] полков и батальонов божественным властителем У; он неоднократно говорил великому воеводе [Хо] Гуану [34], что богатые урожаи не поспевали много раз подряд, что люд, бежавший [с насиженных мест], еще не весь вернулся[29] и что следует осуществлять [такое же] правление, [какое было] во времена Почтительного к родителям Вэня [35], явить [людям] бережливость и умеренность, великодушие и мягкость, следовать [велениям] сердца Неба, удовлетворять стремления народа, — и ответом [Неба на это] должны будут стать богатые урожаи. [Хо] Гуан внял его советам, рекомендовал достойных и хороших людей, которые обсудили упразднение [казенных учреждений, ведающих] монополией на [приготовление и продажу] опьяняющих напитков, солью и железом; все это началось по почину [Ду] Янь-няня»[30].

В аргументации Ду Янь-няня небезынтересно отметить два обстоятельства. Во-первых, то, что ему, как и некоторым другим его современникам (Сыма Цяню, в какой-то мере конфуцианским участникам дискуссии 81 г. до н. э. и Гун Юю [36]), уместным казалось возрождение мягкой политики Вэнь-ди (при которой, в частности, простой люд получил возможность «выплавлять железо и варить соль»)[31]. Во-вторых, что, как и Бу Ши, Ду Янь-нянь связывал неполадки в природе (неурожаи) с политикой, составной частью которой были казенные монополии, обеспечивавшие обильные траты правительства, в частности на военные нужды; с его точки зрения, такая политика нарушала космическую гармонию, и неурожаи были знамениями — откликами Неба на противные миропорядку действия императора; при изменении поведения правителя в направлении, соответствующем миропорядку, их должны были сменить благие знамения — щедрые урожаи.

Таким образом, к концу 80-х гг. до н. э. при дворе существовала достаточно могущественная группировка во главе с регентом Хо Гуаном, которая подготовила выступление против политики казенных монополий, одновременно направленное против десятилетиями связанного с этой политикой «сановника-императорского секретаря» Сан Хун-яна[32] и его сторонников. Исследователи прослеживают предысторию этой борьбы еще в царствование У-ди[33]. Политическая вражда двух придворных группировок привела к тому, что первая из них обратилась за поддержкой к силам, находившимся вне двора — образованным людям из провинции.

Если Ду Янь-нянь давал советы Хо Гуану около 83 г. до н. э., то в июле-августе 82 г. до н. э. последовал императорский эдикт (совершенно явно инспирированный Хо Гуаном под влиянием разговоров с Ду Янь-нянем: государю тогда было не более 13 лет, и он едва ли сам диктовал эдикт), повелевающий, «чтобы три помощника и великий министр церемоний рекомендовали по два достойных и хороших человека (сянь лян [37]), а округа и [удельные] государства — каждый по одному человеку [из числа] знатоков писаний (вэнь сюэ [38]), [ответивших на вопросы к экзаменующимся по] высшему разряду». Этот эдикт мотивировал приказ рекомендовать ученых необходимостью компенсировать несовершенство личности монарха и, следовательно, использовал старую ханьскую концепцию, поощрявшую критику, и связанный с ней институт выдвижения кандидатов на должности[34]. Оба разряда упомянутых в эдикте ученых нуждаются в пояснениях.

Еще в январе 178 г. до н. э. Вэнь-ди издал эдикт, одна из целей которого заключалась в поощрении критики политики центрального правительства. Там предлагалось повсеместно «рекомендовать [Нам] достойных и хороших, прямых и честных людей (сянь лян фан чжэн [39]), которые способны говорить откровенно и увещевать неуклонно, чтобы таким образом исправить Наши недостатки»[35]. Термин «достойные и хорошие, прямые и честные люди» описывал высокие моральные качества тех, в ком нуждался двор[36]; нередко (как в 82 г. до н. э.) вместо него использовался термин «достойные и хорошие люди», указывавший на добродетели, ценимые, в частности, конфуцианцами[37]. Оба термина многократно употреблялись в призывах двора рекомендовать ему кандидатов на должности[38]. Сперва в числе рекомендованных были не только конфуцианцы, но и приверженцы других школ, например легистов и «дипломатов». «Достойным и хорошим человеком» был эклектик Чао Цо (40), занявший первое место на испытаниях 165 г. до н. э., который считался при Хань легистом[39]. При У-ди началась «конфуцианизация» состава «достойных и хороших людей»: по совету своего канцлера У-ди не использовал на службе тех из них, рекомендованных в соответствии с эдиктом от 1 ноября 141 г. до н. э., которые оказались приверженцами легистов Шэнь Бу-хая [41] и Хань Фэя [42], «дипломатов» Су Циня (43) и Чжан И [44][40].

Иногда рядом с «достойными и хорошими людьми» в ханьских текстах упоминаются «знатоки писаний», которых тоже старался привлечь двор: так было, например, в 165, 141, 134 (?), 130, 122 (?), в период с 86 по 75, в 82 и 73 гг. до н. э.[41]. Конфуций назвал «знатоками писаний» двух своих учеников. Сюнь-цзы [45] подчеркивал, что, не накапливая знания писаний, нельзя занимать пост чиновника[42]. Как отмечал Янь Ши-гу [46) (581-645), вэнь сюэ значит «люди, изучившие классические писания»; Ван Ли-ци [47] привел ряд доводов в подтверждение того, что это были конфуцианцы[43]. При Хань термин «знаток писаний» указывал на чиновничью должность, существовавшую как в некоторых министерствах, так и в округах[44]. Со 124 г. до н. э. ряды «знатоков писаний» стали пополняться через систему ученичества у «ученых обширных знаний» (бо ши [48)), под чьим руководством рекомендованные местными властями и отобранные «великим министром церемоний» (тай чан [49])[45] студенты овладевали конфуцианскими классическими книгами[46].