И чем выше он поднимался, тем теплее становилось у него на душе. Его умиляло собственное бескорыстие.
И вот наконец наступила торжественная минута. В квартире № 29 пальто опознали. Хозяин пальто, пораженный, как видно, добропорядочностью Удобникова, с минуту молчал, а потом зарыдал от счастья.
– Господи, – произнес он сквозь слезы. – Есть еще честные люди!
– Не без того, имеются, – скромно сказал Удобников. – Мог я, конечно, шубенку вашу унести. Но вот не унес! А почему? Честность заела. Что шуба! Да если б вы бриллиант или же деньги обронили, разве я бы не принес? Принес бы!
Дети окружили Удобникова, восклицая:
– Честный дядя пришел!
И пели хором:
На тебя, наш честный дядя,
Мы должны учиться, глядя.
Потом вышла хозяйка и застенчиво пригласила Удобникова к столу.
– Выпьем по стопке, – сказал хозяин, – по севастопольской.
– Простите, не употребляю, – ответил Удобников. – Чаю разве стакашек!
И он пил чай, и говорил о своей честности, и наслаждался собственной добродетелью.
Так было бы, если бы гражданин Удобников действительно отдал упавшее на него пальто. Но пальто он унес, продал и, сидя пьяный в пивной, придумывал всю эту трогательную историю.
И слезы катились по его лицу, которое могло бы быть честным.
1930
Илья Ильф
«Подали боржом, горячий, как борщ»
Из записных книжек
Такой некультурный человек, что видел во сне бактерию в виде большой собаки.
Боязнь подхалимажа дошла до такой степени, что с начальством были просто грубы.
Белые, эмалированные уши.
Человек хороший и приятный, но так похож лицом на брата, что поминутно ждешь от него какой-то гадости.
Порвал с сословием мужчин и прошу считать меня женщиной.
Всеми фибрами своего чемодана он стремился за границу.
Иванов решает нанести визит королю. Узнав об этом, король отрекся от престола.
Больной моет ногу, чтоб пойти к врачу. Придя, он замечает, что вымыл не ту ногу.
Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу.
Дама с мальчиком остановилась у окна парикмахерской. Красные и розовые болванки с париками.
– А я знаю, что это такое, – говорит мальчик.
– Что?
– Скальп.
Почему я должен уважать бабушку? Она меня даже не родила.
Омолодился – и умер от скарлатины.
Путаясь в соплях, вошел мальчик.
Почему он на ней женился, не понимаю. Она так некрасива, что на улице оборачиваются. Вот и он обернулся. Думает: что за черт? Подошел ближе, ан уже было поздно.
«Достиг я высшей меры».
Как у наших у ворот,
У нашей калитки
Удавился коммунист
На суровой нитке.
Он не знал нюансов языка и говорил сразу: «О, я хотел бы видеть вас голой».
Не только поит и кормит, а закармливает и спаивает.
Он стоял во главе мощного отряда дураков.
Палочки выбивают бешеную дробь о барабанную перепонку.
…Ей четыре года, но она говорит, что ей два. Редкое кокетство.
Он обязательно хотел иметь костюм с двумя парами брюк. Портной не мог этого понять. «Зачем вам две пары брюк? Разве у вас четыре ноги?»
…Раньше зависть его кормила, теперь она его гложет.
Соседом моим был молодой, полный сил идиот.
Ели косточковые, играли на щипковых.
Жила-была на свете тихая семейка: два брата-дегенерата, две сестрички-истерички, два племянника-шизофреника и два племянника-неврастеника.
В подражание Шота Руставели
Терек, Терек, ты быстер,
Ты ведь не овечка,
В порошок меня бы стер
Этот самый речка.
Лису он нарисовал так, что ясно было видно – моделью ему служила горжетка жены.
Появилось объявление о том, что продается три метра гусиной кожи. Покупатели-то были, но им не понравилось – мало пупырышков.
Звали ее почему-то Горпина Исаковна.
«Когда я вырасту и овладею всей культурой человечества, я сделаюсь кассиршей».
У баронессы Гаубиц большая грудь, находящаяся в полужидком состоянии.
Вечерняя газета писала о затмении солнца с такой гордостью, будто это она сама его устроила.
Позавчера ел тельное. Странное блюдо! Тельное. Съел тельное, надел исподнее и поехал в ночное. Идиллия.
Полное медицинское счастье. Дом отдыха милиционеров. По вечерам они грустно чистили сапоги все вместе или с перепугу бешено стреляли в воздух.
Пролетарская красная роза
Расцветала в публичном саду,
И дрожала она, как мимоза,
Тщетно ждя своего череду.
Шолом-Алейхем приезжает в Турцию. «Селям алейкум, Шолом-Алейхем», – восторженно кричат турки. «Бьем челом», – отвечает Шолом.
Сторож при морге говорил: «Вы мертвых не бойтесь. Они вам ничего не сделают. Вы бойтесь живых».
Пижон, на висках которого сверкала седина. На нем была синяя рубашка, лимонный галстук, бархатные ботинки. Весь куб воздуха, находящийся в комнате, он втягивал в себя одним дыханием. После него нечем было дышать, в комнате оставался лишь один азот.
«Надо портить себе удовольствие, – говорил старый ребе. – Нельзя жить так хорошо».
Все пьяные на улице поют одним и тем же голосом и, кажется, одну и ту же песню.
«Мишенькины руки панихиды звуки могут переделать на фокстрот».
Потолстеть скорее чтобы,
Надо есть побольше сдобы.
Анекдот о петухе, которого несут к часовщику, потому что он стал петь на час раньше.
Выскочили две девушки с голыми и худыми, как у журавлей, ногами. Они исполнили танец, о котором конферансье сказал: «Этот балетный номер, товарищи, дает нам яркое, товарищи, представление о половых отношениях в эпоху феодализма».
– Кому вы это говорите? Мне, прожившему большую неинтересную жизнь?
Почти втрое или более чем вдвое. Но все-таки сколько это? И как это далеко от точности, если один математик о тридцать шестом годе выражался так: «У нас сейчас, грубо говоря, тысяча девятьсот тридцать шестой год». Грубо говоря.
«Продажа кеп». Веселое и вольное правописание последнего частника.
