Каламбуры любви
Оправдание
Напрасно ты ревнуешь, бедная!
На самом деле все не так:
За женщинами я не бегаю —
Я просто ускоряю шаг.
Откровение
Врубился я не сразу,
Когда на склоне дня
Произнесла ты фразу,
Сразившую меня:
– Был день сегодня чудный,
С ним так расстаться трудно!
Пожалуй, я не прочь
С ним провести и ночь…
Нетерпение
Вот наконец они соединились,
И, торопясь, он обратился к ней:
– Вы, милая, сегодня мне приснились.
Я вас люблю! Скорей, скорей, скорей!
Я вас люблю! Надеюсь, что взаимно.
Нам каждая секунда дорога!
Уж год в мобильной связи состоим мы,
А это очень дорого пока…
Взаимопонимание
Проводим отпуск врозь и все раздельно празднуем,
Спим в разных комнатах, обедаем кто как
И даже сериалы смотрим разные —
Все, словом, делаем, чтоб сохранить наш брак.
Рис. Л. Левицкого
Семен Лившин
(США)
Дама с собачкой Баскервилей
Пародия на дамский детектив
Сыщик-любитель Нюра Вульф, то есть я, с утра только и успела, что раскрыть полтора преступления да написать детектив. Вдруг зазвонил телефон. Я сразу узнала Алексея Степановича Ягодкина, старшего оперуполномоченного по особо мокрым делам. В душе он оставался все тем же романтичным Лешей, которого я помню еще со школьной скамьи подсудимых. Надевая бандитам наручники, Ягодкин по-прежнему краснел от смущения. А если порой ему случалось застрелить в день трех-четырех правонарушителей, он никак не мог заснуть, пока полковник Травушкин, которого все – и подчиненные, и уголовники – звали просто «Дядя Ваня», не почитает ему на ночь «Незнайку в Солнечном городе».
Но сейчас в голосе лейтенанта Ягодкина звучал металл:
– Выручай, Нюра! Надо внедриться в банду Шпока. Там ищут гувернантку для собаки. Адрес: Большая Инвесторская, дом шесть.
Так-так, это, кажется, бывшая Стахановская. Набросив первую попавшуюся шубку из шиншиллы и антикварные кирзовые сапоги, чтобы выглядеть настоящей прислугой, я выскочила на улицу. По небу плыли изящные, чуть присобранные в талии облачка, – видать, от Юдашкина.
Я быстро нашла роскошный особняк со скромной табличкой «Тимофей Шпок, заслуженный киллер республики». Над входом висел лозунг «Народ и мафия едины!»
Шпок оказался представительным мужчиной в безукоризненном смокинге и безупречном бронежилете. Глядя на меня своими пронзительными глазами, он учтиво спросил:
– Имеете ли вы опыт общения с животными?
– Еще какой! – затараторила я. – Первый муж был скотина, второй – козел, третий…
– А как насчет английского? – перебил он. – Наша Леди ведет род от знаменитой собаки Баскервилей, и по-русски она пока ни бум-бум.
– Перед вами автор русско-собачьего разговорника! – вдохновенно соврала я.
Хозяин достал пачку долларов толщиной с мой роман «Кровавая канарейка».
– Дам вдвое больше, если присмотрите и за сукой, и за ее хозяйкой. Ясно?
Не помня себя от радости, я выскочила из офиса и плюхнулась в свой дряхлый «Запорожец». Все, завтра же куплю новый, с тонированными стеклами! Вдруг рядом я заметила незнакомого мужчину.
– Вам куда? – вежливо спросила я.
– В морг, – ответил он и упал. В спине у него торчал кинжал.
«Кстати, давно бы уже пора поточить кухонные ножи», – подумала я и побежала звонить Ягодкину.
– Ладушки, – ответил он, – сейчас пришлю экспертика к трупику. Какой он из себя?
– Мужик как мужик… молчун такой. Одет, правда, странно: носки красные, рубашка зеленая, галстук желтый. Я б своего мужа за такое убила!
– Мы проверим и эту версию, – сказал Леша. – Спасибо, Нюрочка!
От его слов я покраснела до кончиков сапог и помчалась домой к Шпоку. Его жена Лора, дамочка с порочными глазами и ушами, пожаловалась на капризы заморской собаки:
– Купишь ей дешевую игрушку – она с ней играть не хочет. Купишь дорогую – тут же всю сгрызет. Что делать, ума не приложу…
– А вы не показывайте собачке чек на игрушку, – посоветовала я.
– Отпад! – вульгарно всплеснула руками Лора. – Айда знакомиться с псиной.
Я увидела крохотную болонку с жалобными глазами и удивилась: ведь у Конан Дойля был описан огромный пес, способный загрызть человека.
– Да за те бешеные бабки, что нам обошлась эта тварь, я сама кого хошь загрызу! – прорычала хозяйка. – Не жрет ничего, оттого и стала такая мелкая. А мы уж ее кормили и парной телятинкой, и диетическим грогом, и яйцами Фаберже всмятку…
Поначалу Леди не шла на контакт. Но я славлюсь своим умением разговорить любого. Помню, как-то я так долго спрашивала одного глухонемого, который час, что в конце концов он не выдержал и заорал: «Я, я поджег склад – только отвяжись!!!» Сейчас мне мешало присутствие хозяйки. Тут ей позвонили, и Лора стала кокетничать с художником Сморчковым.
Я включила магнитофон, вмонтированный в носовой платок. Потом сказала Леди: «Гив ми лапу, плиз!» – и положила ей овсянки. Она вмиг слизала ее и, обливаясь горючими слюнями, языком жестов поведала мне свою историю. Лучик сочувствия зажегся в моем сердце.
Когда скромная болонка приехала в Москву из английской глубинки, Лора тут же нацепила ей трусы от Труссарди, роскошный «Роллекс» и повезла сватать к крутому бульдогу из Киева. Но тот позволил себе столь бесцеремонное обращение с гостьей, что в Леди взыграли ее баскервильские гены, и она мигом откусила наглецу лапу с перстнями. С тех пор ее держат взаперти, на платиновой цепи. «Если бы нашлась какая-нибудь чуткая родственная душа…» – жалобно скулила Леди. Я вспомнила о Лешином Шарике. Он копия хозяина, только у Леши уши не купированы. Но приживется ли простая дворняга в доме, где все кишит снобизмом?
От Ордынки до Стромынки мела поземка. Любуясь снежинками, изящными, как звездочки на Лешиных погонах, я пыталась собрать все факты воедино. Собака Баскервилей. Труп в машине. В огороде бузина. В Киеве шавка. Кто стоит за всем этим? Но дома Кешка, мой младший сын, а может, и внук, потребовал сказку о Белоснежке и семерых гномах. Выслушав ее, он спросил:
– Слушай, а бывают гномосексуалисты?
Зазвонил телефон.
– Леди пропала! – визжала в трубку Лора.
Не желая связываться с этой истеричкой, я побежала прямо к Шпоку. Его кабинет был пуст. На полках виднелись мемуары «Ни дня без кистеня», поваренная книга «100 блюд из цианистого калия», учебник «Феня для «чайников». У камина стояло чучело медведя с дырочкой в правом боку.
– Это был мой дипломный выстрел, – неожиданно раздался голос Шпока.
Я вздрогнула. А он продолжал как ни в чем не бывало:
– Приехал я в Первопрестольную учиться на дилера, но недобрал баллы и попал на киллерское отделение. Представьте себе, не жалею. Знаю, кое у кого сложилось негативное отношение к нашей профессии: мол, западная мода. Между тем разбой – старинное русское ремесло. Помните, у Лермонтова: «Выхожу с братвой я на дорогу»? Это ведь о моем прапрадеде Ваньке-Каине, знаменитом ушкуйнике. Он отбирал деньги у богатых и раздавал их бедным, то есть коллегам по шайке. Если вдуматься, киллер – это же санитар общества.