Рис. Л. Левицкого
На рыцарских турнирах Молдаванки
Все начиналось с легкой перебранки:
Воскресная терраса, тишина,
Прекрасна жизнь, и все пришли с базара,
Но в это время ей она сказала…
И ей она ответила сполна.
Прекрасна жизнь. Как солнышко светило,
Как весело гудели примуса!
Дискуссия приобретала силу —
Какие тексты, что за голоса…
Сначала все касалось сути дела,
И тетя Катя даже не глядела
На дерзкую обидчицу свою,
Пока в обычном утонченном слоге
Она скользила вдоль генеалогий,
Исследуя соседскую семью.
Но были упомянуты и дети,
А тетя Катя никому не свете
Такого не спускала, и в момент
Она шипящий примус подкачала,
Вдруг коротко и страшно закричала,
И бросила свой первый аргумент.
Читатель, я описывать не стану
Ни рубленые мелко баклажаны,
Ни свежую колхозную сметану
На небольшом соседкином лице,
Ни эти помидоры на халате,
Ни тетю Катю в молодом салате,
И в огурце, и в сахарной пыльце.
Ревела буря. Сотрясались стены.
И зрители спешили прочь от сцены,
Поскольку и театр идет ко дну.
Но всех остановил ударом грома
Могучий крик соседки: «Где ты, Рома?
Ты спишь, а эта бьет твою жену!»
И в тишине раздался звон булата.
Проснувшись, рыцарь снял со стула латы,
Меч пристегнул, взобрался на коня
И грянул в бой, жену свою кляня.
Он победит – инспектор Дорпрофсожа.
Его соперник пробудился тоже,
Но почему-то лат не надевал.
Наоборот – вздохнув спросонья тяжко,
Он снял свою воскресную рубашку
И опустил тихонько на диван.
И выкатился, круглый и упругий,
На зов своей растерзанной супруги.
Он был стратег, он смел предугадать,
Предвидел он живым воображеньем,
Как в предстоящем яростном сраженье
Могла его рубашка пострадать, —
Вот почему он вышел полуголым.
Специалист, завпед вечерней школы,
Он был лингвист, язык преподавал,
Он русские великие глаголы
Метнул, почти не целясь, – и попал.
Мы опускаем описанье боя,
А ты, читатель, выбери любое
Из классики. Ты снова будешь прав.
Ну вот, допустим, «лик его ужасен» —
Как это верно! Тут же – «он прекрасен».
Ты прав и нечто среднее избрав.
Я должен констатировать как автор:
На свете нет нетронутых метафор,
Их поиск безнадежен. И к тому ж
Тускнеют чувства, страсти иссякают,
И вот уже соперники стихают,
И первым утомился Катин муж.
Он плохо спал и он не пообедал,
А враг его, учуявший победу,
Нанес ему решающий укол.
А тут пришел Сережа-участковый,
Красивый малый, юный, но толковый,
И вынул из планшетки протокол,
Где все уже описано детально —
Вторженье в геральдические тайны,
Текст лозунгов и стоимость сметаны,
А также был указан день и час.
А впрочем, вас интриговать не стоит,
И объясненье самое пустое —
Был протокол составлен в прошлый раз,
А экземпляр оставлен про запас.
Рис. Л. Левицкого
Историю, как правило, делают люди, которые не могут ничего больше.
Правда – это то, чего вы пытались избежать.
Это был первый руководитель, который, выступая, говорил глупости, а не читал их.
Клановое ведение хозяйства.
Мы наш, мы новый миф построим.
Фанатизм – это огонь, в котором гибнут сомнения.
Сколько людей, о рождении которых можно было сообщать в сводках происшествий.
От великого до смешного – одна экранизация.
Спрос на дураков никогда не превысит предложения.
Возлюби ближнего своего – не выходи за него замуж.
Глупости, которые мы совершаем, гораздо меньше тех, на которые мы способны.
Любовь – это болезнь, при которой больные ухаживают за здоровыми.
Первая женщина была создана из ребра. Вторая сказала, что это уже не модно.
Научился читать чужие мысли – и теперь на всех обижается. Никто не понимает почему.
Человек проявляет интеллигентность, не надевая шляпу, а снимая ее.
Шутка – как пароль: своих узнаешь по отзыву.
Мерзавец. Но способен на большее.
Над этой книгой вздремнуло не одно поколение читателей.
Нет дамы без огня.
Земля – это то, что все время вертится у нас под ногами.
Упрямей факта только сплетня.
Пока шучу – надеюсь.
Рис. Л. Левицкого
А еще говорят – темп жизни, трудно встретиться.
Темп не темп, а зевать, конечно, не следует.
Жили-были, вам скажу, Модест Митрофанович и Василий Лукич. Ходили друг к другу в гости. Да вы их знаете.
Модест Митрофанович трезвый (ММТ) водил дружбу с Василием Лукичом выпившим (ВЛВ), а Василий Лукич при памяти души не чаял в Модесте Митрофановиче подшофе. Правда, трезвый Модест Митрофанович за милую душу ладил также и с невыпившим Василием Лукичом. А что? Выпивший же Модест Митрофанович трезвого Василия Лукича на дух не переносил и норовил якшаться исключительно с Василием Лукичом нетрезвым, но тот, увы, уже водил дружбу с трезвым Модестом Митрофановичем, а нетрезвого его откровенно недолюбливал. Путались, конечно, господа, тупиковали, но все же жить можно было, шло оно вполне своим чередом.
