— Но Ботнический залив у Раума еще не замерз…
— Тогда я пойду дальше, до Торнео.
Под напором такой настойчивости Линдстрем сдался, пошел к хозяину извозчичьего двора, с которым загодя сговаривался, и еще затемно вместе с ночным гостем на тряской телеге выехал из Турку в шхеры.
И лишь в дороге этот словоохотливый студент-весельчак своими рассказами и расспросами так расшевелил русского, что тот, превозмогая одолевавшую его усталость, объяснил своему проводнику, почему они не встретились вечером на вокзале. За час до Турку Ленин заметил, что за ним следят двое молодчиков весьма определенного типа. Он решил проверить и на станции Карья вышел в станционный буфет. Стакан чаю и два бутерброда! Одно из гороховых пальто уселось сразу же за соседним столиком, второе встало у двери. Сомнений никаких, глаз у него наметан. Вслед за ним оба вернулись в вагон. И тогда на платформе Лнттойнен — последняя остановка перед Турку, — как только поезд тронулся, Владимир Ильич на ходу соскочил с площадки вагона. Повезло. Ни вывиха, ни ушиба — угодил в глубокий сугроб…
Шесть километров он одолел часа за три и к полуночи уже постучался в квартиру Борга. Нашел ее без особого труда: помог путеводитель с планом города. Да к тому же здесь он останавливался весной, тоже по дороге в Стокгольм, на съезд партии… Только вот озяб изрядно и ноги закоченели.
Жена Борга, энергичная женщина, заставила гостя выпить рюмку коньяку и, не обращая внимания на его смущение, принялась массировать руки и ноги до тех пор, пока не разлилось в них живительное тепло. А к тому времени вскипело и поставленное на плиту молоко и пришел вызванный по телефону Сантери Нуортева.
Было от чего устать Ильичу, но он не пожелал воспользоваться гостеприимством Борга и хотел немедля продолжать путь…
— В Сибири морозы куда крепче, — сказал он, — но не так зябко…
— Да это и понятно, — отозвался хозяин. — Воздух там не такой влажный, не приморский…
— И вот теперь он готов был идти до Раума и в самом деле пошел бы, — через сорок лет рассказывал Линдстрем.
Три человека, три социал-демократа из Турку, устроили Ленину в декабре 1907 года побег за границу. Коммерсант Вальтер Борг. Редактор газеты «Социалист» и депутат парламента от Турку — Сантери Нуортева. И тогдашний студент, а затем магистр и гимназический учитель, Людвиг Линдстрем…
Как по-разному обернулась потом их судьба!
Линдстрем тоже стал депутатом парламента, но уже в начале первой мировой войны отошел от партии, оставил место учителя гимназии и занялся коммерцией. Во время войны спекуляция процветала, и вместе с ней, как на дрожжах, подымалось состояние Линдстрема.
Впрочем, по тем спорам, которые Ленину довелось вести с ним за два дня, что они провели вместе, и о которых простосердечно через сорок лет в шведском журнале рассказал сам Линдстрем, Владимир Ильич мог предугадать такую эволюцию своего словоохотливого спутника.
Вальтер Борг… С детства помнится мне огромный пустынный плац Марсова поля. После уроков веселой гурьбой мы, мальчишки, отправлялись гонять там футбольный мяч. Места хватало с избытком для двадцати команд… Предназначалось Марсово поле для парадов императорской гвардии. Но в марте семнадцатого года с красными, отороченными черным знаменами впервые прошли через него бесконечные колонны людей. Шли порайонно. Впереди каждой колонны несли на плечах открытые, обитые красным кумачом гробы…
Был первый весенний месяц семнадцатого года. Хоронили убитых в последние дни февраля. И Марсово поле стало Площадью жертв революции. Прошел год. И летом восемнадцатого года с воинскими почестями, с гулким прощальным траурным салютом из винтовок в эту землю опустили тело Вальтера Борга. В дни рабочей революции в Суоми Совет народных уполномоченных назначил его заведовать Финским банком в Турку. Оба сына его, красногвардейцы, погибли, сражаясь с немецким десантом, пришедшим на подмогу белым. Третьего расстреляли белогвардейцы, разгромив дом Борга в Турку и разграбив имущество.
После поражения революции Вальтеру Боргу с одним из разрозненных отрядов финской Красной гвардии удалось уйти в Советскую Россию. Здесь настигла его скоротечная чахотка.
«Не горе, а зависть рождает судьба ваша в сердцах благодарных потомков», — высечено на гранитном надгробии на Площади жертв революции.
Сантери Нуортева. Бессменный депутат финского парламента, один из популярнейших ораторов левого крыла, он в месяцы революции был за границей и там стал представителем Совета народных уполномоченных перед лицом правительства Соединенных Штатов и зарубежного рабочего движения. А после создания Карельской Советской Республики вслед за Шотманом его избрали председателем Карельского ЦИКа, и на этом посту он работал до самой смерти.
В первый свой приезд в Петрозаводск, когда я жил в доме на берегу Онежского озера, на набережной имени Нуортева, я познакомился с его старшей дочерью, красавицей Керттой, и двумя ладными сыновьями Пенти и Матти.
Оба они оказались достойными своего отца. В годы Великой Отечественной войны они ушли в партизаны.
Пенти погиб вблизи деревни Ялгуба в схватке с оккупантами. Брата его, захваченного в бою, военно-полевой суд приговорил к смерти. Но в последнюю минуту судья сказал: если Матти даст честное слово впредь никогда не сражаться против своих единоплеменников, он будет прощен.
— Даю честное слово финна до последнего своего дыхания, до последней капли крови бороться с врагами Советской Карелии! — отвечал Матти.
Его расстреляли в лесу на берегу Онежского озера.
О судьбе же Людвига Линдстрема мне в Суоми рассказывала высокая седая женщина — Сюльви Кюлики Кильпи, первый председатель общества дружбы «Финляндия — Советский Союз», самой массовой в стране организации.
Целый день вместе с ней мы ездили по Хельсинки и его окрестностям, и она показывала мне дома, где в разное время жил Владимир Ильич. А таких мест было немало. В то время она по крохам собирала для своей книги сведения о пребывании Ленина в Финляндии. Это была кропотливая работа — ведь Владимир Ильич в разные годы побывал в Финляндии двадцать шесть раз и провел там в общей сложности свыше трех лет. Она-то мне и рассказала о дальнейшей судьбе Людвига Линдстрема.
— Мне предстояли трудности, о которых я и не думала, приступая к этой работе, — говорила Сильви Кюлики Кильпи. — Ведь в царское время многие у нас прятали людей из России, спасавшихся от преследования полиции, не разбираясь, кто из них меньшевик, кто эсер, кто большевик, а кто и просто только сболтнувший лишнее кадет. И каждый понимал, что его подопечный скрывается не под своим подлинным именем. Поэтому-то, когда народ узнал, что и Ленин пользовался таким финским гостеприимством, каждому лестно было думать, что тот русский, которого он скрывал, был именно Ленин. И даже когда убеждаешь такого старика, что в то время, о котором он говорит, или в том месте, где он живет, Ленин никогда и не бывал, он недоверчиво покачивает головой…
Мне даже показывали вблизи от дома Сванте Бергмана вековой дуб, — продолжала Кильпи, — на котором Ленин будто бы финским ножом вырезал дату своего пребывания, но, мол, вырезанное за полвека успело зарасти корой. Это так противоречило всему, что мне известно о характере Ильича, что я попросила проследить за судьбой дуба.
А когда недавно его спилили и ствол доставили на фанерную фабрику, то под корой, на уровне роста человека, нашли эту резьбу. Но дата была — 1904. Значит, через этот остров еще до того, как там побывал Ленин, проходил не один русский революционер.
Впрочем, и после этот путь не был для них закрыт.
«ФИНСКИЙ ПОВАР»
«Закон ленча» — завтрака — в скандинавских странах действует неукоснительно. И мы отдали ему дань, как это и намечал Аско Сало, в Раума, в ресторане, до которого, прорезая снегопад, наша машина и добралась от Турку часа за три с половиной.
Долгий же путь хотел пройти пешком Владимир Ильич, если бы ему не удалось попасть на рейсовый пароход.
