Прощаясь с Эллен Прис, я спросил, знает ли она, что Русалочка вычеканена на монетках, удешевляющих проезд на трамвае.

Нет, она не знала об этом. Ведь не так часто приходится ей выезжать из дома.

Арвид и я одновременно вытащили по монетке с Русалочкой, протянули их оригиналу.

Если смотреть на Русалочку с набережной, она вырисовывается на фоне стапелей верфи знаменитого судостроительного завода «Бурмейстер и Вайн», построенной на другом берегу пролива, на острове Амагер.

Треть всех кораблей мира оснащена двигателями этой фирмы, утверждает статистика, присоединяя к трем китам, на которых держится экономика Дании и о которых уже шла речь, четвертого кита — машиностроение.

Со стапелей «Бурмейстер и Вайн» на острове Амагер сошел не один корабль, ныне бороздящий моря под красным флагом Страны Советов.

Сейчас стапели верфи заняты корпусом судна-рефрижератора, очередного, одного из тех девятнадцати судов — океанских холодильников, которые Дания по торговому соглашению должна построить для нас за шесть лет… Он уже окрашен. Красный сурик — подводной части. Белый корпус выше ватерлинии. И такие же белые многопалубные надстройки. Теплоход уже окрашен, но еще не окрещен…

Здесь для нас родился и «Витус Беринг» и «Сказочник Андерсен». Как окрестят этого?

Темнеет… Я бросаю прощальный взгляд на Русалочку и, уже уходя от нее, вижу, как на другом берегу Зунда, в Швеции, в Мальме, затеплились и, переливаясь, замерцали огоньки. С какой тоской глядели на них, на освещенный шведский берег копенгагенцы в годы войны, когда датский берег, оккупированный гитлеровцами, был погружен в кромешную тьму затемнения! Тогда, наверное, еще темнее казалась туша острова Сальтхольм, застрявшего в проливе между Копенгагеном и Мальме. Словно в дни творения здесь проплывал первозданный гигантский кит и, не зная, к какому берегу подойти, в раздумье остановился посредине пролива да так и окаменел, застыл навеки. Впрочем, скандинавские сказания иначе повествуют о том, как был создан пролив Зунд, эти ворота, соединившие Балтику с Атлантикой, с миром.

Гефион — женщина из рода богов Асов, так усладила своей песней душу короля Швеции Гюльфе, что он подарил ей земли столько, сколько можно вспахать за одни сутки на четырех быках.

Дар, что называется, королевский!

Но и дочь богов Гефион приняла его тоже «по-божески».

Она обратила в быков своих сыновей, отцом которых был великан.

Впряженные в плуг, за которым шла их мать, за сутки быки эти пропахали такую длинную и глубокую борозду, что напрочь отрезали от Швеции огромный кусок земли — остров Зеландия. А там, где случайно упряжка Гефион допустила огрех, возник островок Сальтхольм посреди пролива.

Так повествует древняя Эдда. На то она и древняя. Но вряд ли какая-нибудь современная машина может по мощности сравниться с сыновьями Гефион и за сутки прокопать борозду, которая стала бы проливом Зундом, отделившим Данию от Швеции.

На восточном берегу острова, созданного Гефион, и раскинулась славная купеческая гавань Копенгаген, столица предприимчивых датчан.

Простившись с Русалочкой, я прохожу через приморский парк, раскинувшийся на берегу Зунда, и останавливаюсь перед высоко вознесшим струи фонтаном. Огромные быки, сверкая бронзой напряженных мышц, влекут за собой тяжелый плуг; из-под его лемеха сильными струями вверх и в стороны рвется вода. Пенится, падает, снова вздымается. Упираются быки — нелегкий труд проложить такую борозду. В жаркий летний счастливый день я однажды отдыхал на скамейке у фонтана, осененный прохладой неподвижно стоявшей передо мной радуги, мельчайшие брызги которой, разделявшие сияние солнца на семицветие, находились в стремительном, непрерывном движении. Взметнувшись вверх, они сразу же низвергались, а радуга по-прежнему стояла на месте. Искрящиеся, сверкающие солнцем брызги, ударяясь о грудь Гефион, омывали ее, скатывались по бронзовому телу… Вечером же, многоцветно подсвечиваемая, она в самом деле влюбленным, назначившим свидание «у Гефион», кажется небожительницей…

Великолепен этот фонтан, поставленный благодарными копенгагенцами на пригорке, чтобы Гефион могла видеть оттуда созданный ею Зунд с быстро бегущими по его широкой глади кораблями всех флагов мира, а по вечерам — мерцающие огоньки Мальме на шведском берегу.

Зунд, которым некогда Гефион отделила Данию от Швеции, ныне крепче, чем когда бы то ни было, связывает их.

Десятки гигантских белых дизель-электроходов-паромов, снующих между Мальме и Копенгагеном, между Хельсингером (Эльсинором) и Хельсенборгом, словно челноки ткацких станков, сплетают расцвеченную замечательными узорами плотную ткань человеческих связей.

А остров Сальтхольм посреди пролива?

Скоро и он свяжет тугим узлом и страны Скандинавии, и три стихии — землю, воду и воздух. Здесь замышлено построить просторный международный аэродром. Одно стальное крыло его, мост на запад, соединит взлетные площадки с Копенгагеном, второе, мост на юго-восток, — со Швецией, с Мальме…

Но пока этот аэродром покоится в кальках у инженеров-проектировщиков, а к строительству мостов еще не приступили, нам, чтобы вернуться домой, в Москву, надо отправляться на остров Аматер, где окрестных жителей ревом реактивных самолетов раздражает знаменитый аэродром Каструп. Жалобы населения на этот почти непрерывный гул и рев — ведь через Каструп ежегодно проходит свыше двух миллионов пассажиров — стали одной из причин того, почему решено было строить новый аэродром на Сальтхольме.

По дороге на Каструп каждый раз, прилетая или улетая из Дании, я снимаю шапку у памятника, воздвигнутого на острове Амагер погибшим борцам движения Сопротивления.

Стихи, высеченные на этом памятнике, написал замечательный датский поэт Отто Гельстед:

Мы едем среди цветущих каштанов по обезлюдевшим воскресным улицам западной окраины столицы Норвегии. Каштаны, обступившие с обеих сторон улицы, высоко подняли свои стрельчатые свечи. В палисадниках цветет сирень, абрикосы, розовый миндаль.

Одуряюще пахнет белопенная черемуха. Она цветет здесь рядом и одновременно с миндалем. Это удивительно!

В моем представлении черемуха и миндаль отделены друг от друга тысячами километров. А здесь север и юг сошлись на одной площадке. Вот что делает Гольфстрим!

И раньше я знал, что в Норвегии, самом северном государстве мира, теплее, чем где бы то ни было на этих широтах, потому что Гольфстрим каждую секунду приносит к норвежскому побережью четыре миллиона тонн теплой воды и дарит в минуту стране столько тепла, сколько дает сжигание ста тысяч тонн нефти. Без записной книжки я быстро забыл бы все эти цифры. Но цветущую черемуху на улицах Осло рядом с розовым миндалем я никогда не забуду.

— Я повезу тебя на Бюгдой, — сказал мне несколько дней назад мой друг норвежец Адам Ниссен, — и ты увидишь то, что можно увидеть только в Осло, и ни в каком другом городе на земле. «Драконы», «Фрам» и «Кон-Тики».

И вот мы на полуострове Бюгдой.