И, хотя лишь немногие из сдавших студенческие экзамены осенью пойдут в университеты и институты, все они будут целое лето носить студенческую фуражку — символ перехода во взрослое состояние.

С осени эти фуражки носят уже только те, кто действительно стал студентом, а остальные нередко хранят их всю жизнь как воспоминание о славных днях юности.

Студенческая фуражка, словно пограничная линия, делит нацию на две неравные части: привилегированное меньшинство и те, для кого гимназия и высшее образование были недоступны.

И вот теперь шведские гимназисты требовали в своем журнале упразднить студенческую фуражку. Они вообще, мол, против форменной одежды в гражданской жизни, тем более против студенческой фуражки, которая символизирует кастовость.

В других статьях старшеклассники настаивали на том, чтобы убрать латынь, отменить преподавание закона божьего. «Электроны важнее, чем Венский конгресс», — также писали они, и поэтому надо за счет уроков истории увеличить часы на естествознание.

Председатель столичной организации гимназистов заявлял, что «кафедра в классе должна исчезнуть. Она производит недемократическое впечатление и возводит учителя в положение бога. Школьная молодежь должна уяснить, что учитель не какой-нибудь безупречный робот, а человек, как и другие, со своими ошибками и недостатками».

Впрочем, на следующей странице сообщалось, что Союз гимназистов, вопреки мнению некоторых учеников, считает, что учитель вправе оставлять в классе после занятий проштрафившегося школьника.

— Прочитав этот журнальчик, — улыбаясь, сказал Сандблат, — вы поймете, как справедливы жалобы учителей, что трудно им поддерживать в школе дисциплину! — И, сразу посерьезнев, добавил: — Вероятно, не случайно, среди самоубийц у нас большой процент учителей. А между прочим, молодежь в целом превосходная… Наша кампания против атомного оружия и стала такой массовой организацией потому, что во многих гимназиях и школах созданы примыкающие к нашей организации юношеские группы. Молодежь с нами!..

Карл Сандблад был в числе вожаков и ораторов прошлогоднего противоатомного марша, завершившегося большим митингом в Васа-парке, в центре Стокгольма.

Из местечка Содертеле вышло пятьсот человек. По дороге ночевали в школе Худдинге, а утром по шоссе уже двигалась колонна в две тысячи человек. В Стокгольме же примкнула еще тысяча!

Сандблад показывает мне диапозитивы, снятые во время марша.

— Как видишь, преобладает молодежь.

Участники похода несут транспарант, на белом полотнище которого черными буквами выведено:

И я думаю, что нынче Антон и такие, как он, парнишки-школьники не были бы за свой «проступок» подвергнуты порке не только потому, что телесные наказания запрещены!..

И, может быть, еще при жизни этих марширующих юношей и девушек станет явью давняя мечта человечества, воплощенная в клятве трех королей в Кунгельве.

В первых числах апреля вместе с Антоном, его женой и миловидной студенткой-медичкой Ирен Маттис я приехал к их друзьям в город-спутник, один из нескольких входящих в Большой Стокгольм. Их называют «спальными городами», потому что тут нет ни контор, ни промышленных предприятий.

Через распахнутую на балкон дверь в комнату лился весенний холодок, насыщенный озоном сосновых рощ, обступивших дома. Я расспрашивал друзей о приметах весны в Стокгольме, мимо которых, к моему удивлению, жители столицы равнодушно проходят. Они не обращают решительно никакого внимания на молоденьких юношей и девушек, на куртках которых сзади начерчены геометрические фигуры, черной и белой краской написаны непонятные уравнения и формулы. Шляпы их увиты пестрыми лентами, а к полям прикреплены длинные тесемки, на которых болтаются разноцветные помпоны.

Что это — маскарад? Реклама нового сорта синтетического мыла или ковбойского фильма?

Нет! В апреле начинаются школьные экзамены, и школьники, сдавшие испытание по какой-либо дисциплине — по математике, например, — отмечают формулами на куртках эту пройденную ими ступеньку к аттестату зрелости. Пушистый желто-голубой помпон цвета шведского флага, болтающийся на тесемке перед лицом девушки, означает, что она уже сдала экзамены по шведскому языку или шведской литературе.

Каждый из этих юнцов, гордясь очередной победой, придумывает символы, которые при всей своей мудрености должны быть все же понятны другим школьникам. Это тоже приметы весны здесь, хотя взрослые в вечной своей спешке, кажется, и не замечают ее.

С витрин смотрят на прохожих манекены подростков — мальчиков и девочек — в новых праздничных нарядах; витрины с надписями: «Костюмы для конфирмации»…

Конфирмация — обряд, знаменующий церковное совершеннолетие, — обычно тоже отмечается весной.

Не случайно вчера по телевизору показывали норвежских и датских мальчуганов и девочек, которые отказались участвовать в этой традиционной церковной процедуре, потому что не хотят, как они довольно бойко и толково объясняют перед объективом телевизора, лицемерить и притворяться верующими в то, во что они не верят или сомневаются.

Ну, а традиционную дату перехода от детства к отрочеству можно отпраздновать в домашнем кругу или в кругу друзей и без ханжества!

После этой передачи, рассказывали мне, многие шведские мальчики тоже решили последовать примеру датских и норвежских сверстников.

И вдруг в разгаре оживленной беседы Ирен Маттис, активистка общества студентов-социалистов «Кларте», взглянув на часы, включила телевизор;

— Сейчас мы увидим моих друзей, — сказала она.

И через несколько минут среди других хроникальных кадров мы действительно увидели друзей Ирен, студентов Стокгольмского университета, объявивших голодовку в знак протеста против бесчеловечной политики апартеида в Южно-Африканской Республике.

Изящные девушки в пестрых свитерах и юноши со шкиперскими бородками. Они сидят на скамьях в зале клуба молодежи. Лица их серьезны, так же как и голос диктора, рассказывающего телезрителям о причинах голодовки.

— Мы будем так голодать много дней. Каждый день на это место будут приходить другие, смена, — объясняла нам Ирен Маттис, стройная, миловидная девушка с блестящими глазами. — Я тоже сегодня находилась бы среди них, если бы раньше не пообещала привезти вас сюда, — сказала она мне. — Но ничего, завтра присоединюсь к ним.

— И вы думаете чего-нибудь добиться таким способом? — несколько скептически спросил кто-то из гостей. — Разве правителям ЮАР не безразлично, обедают в Стокгольме студенты или нет?

— Конечно, им наплевать на это, — отозвалась Ирен, — и мы на это и не рассчитываем. Мы хотим снова поднять общественное мнение у нас. Конечно, все против расовой дискриминации. Но нам, молодежи, кажется, что внимание к тому, что делается в ЮАР, притупилось, — это ведь так далеко от нас. А сколько шведских банкиров и предпринимателей еще заключают сделки с ЮАР! И мы хотим усилить протест. Ведь про пикеты около магазинов, торгующих южноафриканскими товарами, газеты уже перестали писать. А тут — смотрите! Мы попали на экраны телевизоров. Про нашу голодовку узнают тысячи и тысячи людей, которые смотрят сегодняшнюю передачу не только в Стокгольме!

— Ирен права. Общественное мнение у нас — великая сила, — поддержал девушку Антон. — А то ведь здесь есть люди, которые скептически относятся и к движению сторонников мира. Чем, мол, можете вы повлиять на ход событий, когда у вас нет никакой реальной власти, а те, кто может развязать войну, не считаются с вами? Между тем именно у нас, в нашей истории, есть опыт, который Ленин ставил в пример другим. У нас рабочий класс помешал развязать войну.

Это было в 1905 году, когда Норвегия отделилась от Швеции.

Шведские помещики вместе со шведскими попами проповедовали войну против Норвегии. Норвегия гораздо слабее Швеции. Она уже испытывала шведское нашествие, а «так как шведская аристократия имеет очень сильный вес в своей стране, то проповедь эта была очень серьезной угрозой», — писал о тех днях Владимир Ильич.