Вскоре родилась у Вагнеров дочка. Ей дали имя Лейне — Елена.

Внучка сапера генерала Юхансена вырастала на взрывчатке, хранившейся под ее колыбелью.

Как-то эсэсовцы ночью нагрянули на квартиру Ингмара. Он в это время на шестом этаже начинял взрывчаткой бомбы.

— Где муж?

— Не знаю!

— Узнай! Мы придем завтра. А если и тогда не будешь знать, заберем девчонку.

Но уже через несколько часов малютка была переправлена в деревню, к бабушке, мать тоже скрылась.

Сам Ингмар домой не вернулся. Он скитался по нелегальным явкам, каждодневно меняя крышу над головой, выполнял рискованные поручения партии.

Однажды он пришел получать очередное задание по новому адресу, который оказался штаб-квартирой, и там встретил отца.

— Так вот кто, оказывается, генерал Юхансен!

Здесь впервые Свен Вагнер узнал, что он стал дедом. А когда сын получал задание, оказавшееся последним, в комнате заговорил небольшой переносный радиоприемник: английское радио на датском языке торжественно сообщало о капитуляции гитлеровской Германии.

Оба Вагнера взглянули на листок календаря: 4 мая.

Неуловимый генерал Юхансен, которого нацисты, попадись он им в руки, растерзали бы на месте, Свен Вагнер, подполковник в отставке, жив!

И живы его дочери и сыновья.

— Он горд тем, что старший из них, Ингмар, сейчас один из руководителей компартии.

Живы и его одиннадцать внучек и внуков.

К тому, что скажет «Папаша Вагнер», и сейчас прислушиваются не только бывшие бойцы армии генерала Юхансена, но и тысячи старых и молодых рабочих Копенгагена.

И сколько среди них таких датчан, в которых — прав Андерсен — может воплотиться Хольгер-Данске, если Дании снова будет угрожать опасность.

Заголовки утреннего выпуска датской газеты «Политикен» не на шутку встревожили меня.

«Скандинавская война», «Агрессия Швеции против Дании» — возвещали жирные заголовки на первой странице газеты.

Может быть, я сразу же раскусил бы, в чем дело, если бы не был полон впечатлениями от Музея Андерсена, по залам которого бродил вчера допоздна.

Почему-то здесь, в Оденсе, так же как в Национальном музее в столице, около некоторых экспонатов старинных гобеленов, резных деревянных распятий на стенах прилеплены красные кружочки. Оказывается, эти кружочки имеют, как мне объяснили, «оборонное» значение.

Во время воздушных и прочих тревог прошлой войны, когда надо было спасать и прятать в убежища ценные экспонаты, работники музея в панике хватали сразу все, что им попадало под руку, впопыхах не всегда разбираясь в ценности спасаемого. И случалось так, что прятали вещи, не столь уж уникальные, в то время как ценнейшие раритеты оставались на своих местах.

И вот сейчас, учитывая опыт прошлого, администрация музея около экспонатов, которые надо спасать в первую очередь, наклеила красные кружочки… Теперь-то уж все будет в порядке!..

Только откуда датчане ожидают внезапного нападения?..

«Организованность это или симптомы военного психоза натовской истерии?» — размышлял я, ложась вечером спать…

Может быть, поэтому-то, заглянув утром в газету «Политикен», я спервоначала встревожился.

«Неужели оттуда, с севера, началось это нападение?» — подумал я.

Но, прочитав то, что напечатано под этими грозными заголовками, я успокоился.

А написано было о том, что шведская туристская фирма «Нюман и Шульц» открывает свое отделение в Дании… И в предстоящем году собирается продать здесь шестьдесят тысяч путевок на Болеарские острова Майорку и Минорку… Путевки эти шведы будут продавать на сто — сто двадцать крон дешевле, чем датские фирмы. А это грозит разорением датских туристских фирм…

Ну что ж, все идет как положено. Туризм в Скандинавии стал большим бизнесом. Большой бизнес завоевывает себе разными способами все новые и новые рынки…

Сейчас за рубежами Швеции тысяча сто крупных шведских предприятий в разных странах своими прибылями подкрепляют экономику метрополии, и возможно, что, заставив потесниться конкурентов, копенгагенское отделение фирмы «Нюман и Шульц» станет тысяча сто первым.

От этих размышлений меня отрывает мой спутник, датский журналист Эрик, резко затормозив автомобиль перед незадачливым велосипедистом, вернее, велосипедисткой. К рулю ее велосипеда прикреплена полная покупок плетеная корзинка, а за сиденьем — другая корзинка, для ребенка, из которой выглядывает белокурая головка девочки с большим розовым бантом. Домашняя хозяйка возвращалась с рынка.

Мы въезжали в Нюборг, откуда на пароме должны переправиться через Большой Бельт на остров Зеландию, держа путь из Оденсе, столицы острова Фюн, города Андерсена, в столицу королевства — Копенгаген.

Переждав поток велосипедистов — мужчин, женщин с портфелями, чиновников, клерков, служащих, приказчиков (рабочие проехали уже на своих велосипедах час назад), спешащих в учреждения, конторы, магазины, Эрик снова трогает машину с места.

— Представь себе, — рассказывает он, — мой знакомый мальчик, как-то играя у своего дома, разбежался и ударил ногой по футбольному мячу. Мяч взвился в воздух, пролетел через улицу и с размаху трахнулся в витрину старинной аптеки… Стекло разбилось, осколки, звеня, шлепнулись на каменные плиты тротуара. Сердце у мальчика упало. Он замер. Дверь аптеки распахнулась, и на улицу выскочил разъяренный хозяин и схватил за шиворот мальчишку, который и не собирался бежать: слишком уж был он растерян, подавлен тяжестью совершенного проступка и ожиданием сурового наказания, которое — он не мог отрицать этого — заслужил!.. Вот она, эта аптека, — показал Эрик на витрину, которая сейчас была уже целым-целехонька. — Самая старая аптека Нюборга. Если перевести на русский, название городка будет звучать «Новгород». Он и впрямь такой же древний, как и ваш Новгород. А какое, по-твоему, наказание заслужил этот малец?

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, родители должны были оплатить стоимость разбитой витрины.

— Ошибся! — засмеялся он. — Мальчик получил от владельца аптеки билет на теплоход, совершавший туристскую поездку вокруг Европы, и стипендию до окончания университетского курса!

— Такой сказки у Андерсена я не читал…

— Это не сказка! Это правда! И случилась она не так давно. Мальчик сейчас студент Орхусского университета!.. Когда будем в Орхусе, можем даже встретиться с ним.

По дороге в Копенгаген я узнал подробности этой невероятной истории.

Аптека эта, которой больше двухсот лет, в свое время славилась бальзамом, исцелявшим кашель. Но в прошлом веке, лет сто назад, когда внезапно скончался ее старый владелец, молодой наследник не мог нигде найти рецепта этого прославленного бальзама…

Считали, что он навсегда утерян.

Однако футбольный мяч разбил не только витрину, но и стоявшую на ней старинную фаянсовую вазу с плотно притертой крышкой… И тогда на дне разбитой вазы все увидели маленькую, вчетверо сложенную бумажку. Это был пропавший рецепт целебного бальзама.

Стоило ли после этого наказывать мальчика!

Наоборот, бальзам сразу же получил название «Озорной удар»…

А стипендия и экскурсия по Средиземному и другим морям была не только наградой мальчику за его озорной удар, но и подхваченной всеми газетами рекламой, принесшей большие прибыли аптекарю, не пожелавшему ни с кем делиться вновь найденным рецептом.

— Но это не типичный случай, — смеясь, продолжал свой рассказ Эрик, — другие мальчишки, разбивавшие окна футбольными мячами, за свои озорные удары даже на острове Андерсена ничего, кроме неприятностей, не получали. Типично, пожалуй, то, что госпожа реклама хитра на выдумки.

Мы обгоняем велосипедиста, у которого в корзинке за седлом восседает остромордая черная такса.