Между прочим, это по ее предложению была введена передача «Полчаса воскресного ворчания», когда каждому вольно было побрюзжать по радио на мелочи быта, на погоду, на соседа, на министров… Кстати, в одном из таких «ворчаний» побывавшая в Хельсинки крестьянка впервые узрела в центре столицы скульптуру — трех обнаженных кузнецов, поднявших свои молоты над наковальней — и в своем письме в радио сетовала: «Неужели правительству не хватает высоких налогов, какие мы платим, чтобы одеть этих голых кузнецов»…

Вскоре после того, как Хеллу Вуолиокки уволили с поста директора радио, эта передача постепенно заглохла. А снята Вуолиокки со своей должности была потому, что большинству членов правления финского радио ее деятельность показалась слишком уж левой, слишком радикальной.

Армас выключил радио.

— Между прочим, — сказал он, — по нашему радио не так давно передавали беседы с людьми, у которых в Хельсинки, перед тем как отправиться в Стокгольм на Четвертый съезд партии, нелегально жил Ленин. Это были интересные передачи, их тоже пришлось по требованию слушателей повторять…

— А кто эти люди? — заинтересовался я.

— Инженер Севере Аланне и Вяйне Хаккила. Хаккила тогда был студентом, а потом стал птицей высокого полета. И бургомистр Тампере, и министр юстиции, и десять лет председатель парламента! Всего и не перечесть.

— А эти интервью записаны на пленку? Можно их получить?

Пленку с магнитофонной записью этих репортажей я получил уже дома. Финское радио подарило их нашему Радиокомитету, и они прозвучали также и в передачах на финском языке из Москвы.

И вот переводы их сейчас лежат передо мной. Хотя каждое интервью записано отдельно, в разное время, но так как речь в них идет об одном и том же, естественно, кое-что повторяется. И, чтобы излишне не утруждать читателя, я позволил себе небольшую вольность, объединив оба диалога, исключив повторы.

Это было весной 1906 года. Два студента, Севери Аланне и Вяйне Хаккила — один готовился стать инженером, другой юристом, — снимали вдвоем комнату в двухэтажном доме на Вуоримиехенкату — Горной улице. Хотя этот дом стоял почти в самом центре, но ни электрического освещения, ни других удобств не было.

Я отыскивал этот дом, но оказалось, что он недавно снесен и на месте его выстроена гостиница «Хоспиц» Общества молодых христиан, напротив городской школы, та самая гостиница, где я, не будучи ни молодым, ни христианином, тогда и жил…

Мы встретились с инженером Севери Аланне, который после сорокалетнего пребывания в Америке вернулся на родину и обещал нам рассказать о Ленине…

— Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с ним? — спрашивал перед микрофоном Унто, радиокомментатор.

— Я познакомился с ним весной тысяча девятьсот шестого года, — отвечал Аланне. — За год до этого я вступил в социал-демократическую партию и был членом нашей студенческой организации. Как-то после собрания ко мне подошел товарищ, говоривший по-русски, Юхо Переланен, и спросил, нельзя ли у нас в комнате поселить недели на две видного деятеля русских социал-демократов. Мы предупредили хозяев, что у нас будет жить наш друг, и через несколько дней Переланен привел к нам человека лет сорока, широкоплечего и назвал его магистром Вебером.

Х а к к и л а. Все русские товарищи имели подпольные клички, и нам даже не приходила мысль узнавать их подлинные имена. Нас, финнов, русские товарищи тоже скоро, по своему обычаю, начали звать по имени и отчеству. Например, имя моего отца Юхо, и меня русские стали звать Петром Ивановичем, а наш товарищ ингерманландец Юхо Переланен стал Иваном Петровичем. Так просто все это получалось.

А л а н н е. Какие черты характера доктора Вебера я подметил за эти две недели, что мы жили в одной комнате? Ну, прежде всего меня поразила основательность, с какой он готовился к Стокгольмскому съезду Российской социал-демократической партии. С утра до вечера сидел за столом, читал, писал. Когда он впервые вошел в нашу комнату, я сразу понял, что это человек прямой, непосредственный. Для нас, молодых социал-демократов, понадобилось немного времени, чтобы убедиться, что он знает о социализме куда больше, чем мы оба, вместе взятые. Держался он очень естественно и ни разу даже не дал нам ощутить свое превосходство.

Х а к к и л а. Наш жилец был сама скромность. Спал на топчане, питался всухомятку, ел бутерброды, которые ему товарищи приносили. Почти никуда не выходил.

А л а н н е. Мы беседовали с ним по-немецки и сразу же обнаружили, что это очень образованный, умный человек.

Х а к к и л а. Вебер много путешествовал по Европе, был очень начитан, и я чувствовал в нем большого одаренного политического деятеля. Мы с Аланне были молоды, нас очень многое интересовало, и мы охотно беседовали с таким эрудированным человеком. Меня поражало и то, как хорошо он знал обстановку в Суоми, которую очень уважал… Днем в комнате у нас царила абсолютная тишина. Аланне занимался во дворе, я — в университетской библиотеке. Готовился к экзамену на звание магистра философии. И Вебер мог спокойно работать один весь день.

Р а д и о к о м м е н т а т о р. Вы интересовались, чем Ленин занимается?

А л а н н е. Да, он рассказывал, что готовится к съезду. Российская социал-демократическая партия находилась в подполье, она не могла проводить съезд у себя в стране. Им приходилось собираться за границей… Тогда как раз съезд должен был состояться в Стокгольме…

К о м м е н т а т о р. Не помните ли вы, кто приходил к Ленину, когда он жил в вашей комнате?

Х а к к и л а. Естественно, мы постарались, чтобы к нам никто не приходил, чтобы не подвергать излишней опасности нашего гостя. К Веберу же приходил капитан Юхан Кок, тот самый, который командовал Красной гвардией в Хельсинки в дни всеобщей забастовки. Часто заходил к нему заведующий русским отделом университетской библиотеки Владимир Мартынович Смирнов. Побывала у нас, и не однажды, деятельная, умная женщина, настоящий образец энергичного, практического работника, фрау Сельма. Но это ее подпольная кличка. Подлинная фамилия — Елена Стасова. Об этом я узнал позднее от ее брата. В ту пору она была техническим секретарем партии. Заходили к Веберу и другие товарищи из России. Однажды хозяйка наша…

А л а н н е. Госпожа Когемсон… Потом, — было такое время, — вспышка национализма, — когда многие финны меняли свои шведские фамилии на финские, и семья эта приняла фамилию Яласмаа…

Х а к к и л а. Хозяйка наша решила как-то убрать комнату днем. Ей показалось, что там никого нет. Она без стука открыла дверь и чуть не умерла от страха. Три револьверных дула были направлены на нее. У Ленина сидели боевики. Они считали, что и у нас в Финляндии необходимо быть строго бдительными. Потом еще помню, с каким интересом Ленин следил за тем, как один посетивший его русский революционер рассматривал мою японскую винтовку. Я купил ее в спортивном магазине. Тогда у нас это легко было. Человек этот, кажется, пробовал сделать из японской винтовки пулемет… Но ему удалось только испортить хорошее оружие!

И старый Вяйне Хаккила вздохнул, словно и через сорок с лишним лет он снова переживал порчу своей винтовки…

— От нас Ленин через Турку уехал в Стокгольм, — продолжал Хаккила.

А л а н н е. Меня потом удивляло, что на некоторых фотографиях у нас и в Америке Ленина изображали как брюнета. В действительности он был блондин с редкими рыжими усами.

Студент Севере Аланне, ставший вскоре инженером, никогда в последующей жизни с Лениным не встречался. Больше того, лишь после революции он обнаружил, что доктор Вебер — это и есть Ленин. Вяйне же Хаккила узнал, что человек, живший у них в комнате под именем Вебера, — Ленин, уже через год, когда ему в ноябре руководство финской партии поручило подыскать помещение, создать безопасную обстановку для конференции русских социал-демократов. И хотя сам Хаккила запамятовал, для какой именно конференции он доставал помещение, мы-то знаем, что речь идет о Четвертой конференции Российской социал-демократической рабочей партии.