Перед столбом — каменное изваяние девочки лет десяти-двенадцати. На этом месте девочку задавил автомобиль. Здесь, на перекрестке, и раньше были несчастные случаи с детьми, и родители в память о погибшей любимой дочери решили установить на месте катастрофы памятник, предупреждающий других детей и водителей об опасности.

И то, что в скульптуре здесь отражаются не только радостные события, не только успехи, но и горести народные, делает палитру художника богаче, талант его разносторонней, а самую скульптуру менее парадной и более близкой к многообразной жизни народа.

Здесь в скульптуре отразилась душа народа, его чаяния, его идеалы и традиции, из которых главнейшее — это близкое нашему сердцу уважение к труду. Оно воспитывается бытом, школой, искусством.

В Тампере же по крутой тропе мы спустились от памятника материнскому горю и у подножия холма увидели бронзовую композицию Э. Викстрема. Наверху, на скале, сидит героиня «Калевалы» — Айно.

Когда бьют фонтаны, то струи воды, преломляя солнечный свет, образуют у ее ног радугу, и она, как сказано в рунах, сидя на радуге из солнечных лучей, прядет волшебную нить. А внизу, справа от фонтана, бронзовая старуха крестьянка учит девочку своему старинному искусству — вязанию. Справа же от крестьянки юноша, подставляя лопасть колеса под струю, показывает бородатому крестьянину, отцу, как призвать на помощь своим мышцам энергию стремительного потока. Так, по замыслу скульптора, в труде от поколения к поколению, мастерством стариков и открытиями молодых, создается культура народа.

Всякий труд почетен. Монумент воздвигнут не только поэту, но и пастуху. Вот он на берегу пролива в Тампере играет на свирели, которой внимает стоящая у его ног овца. А на барельефах пьедестала крестьянки стригут овец, сучат пряжу на веретене, на ткацком станке под их умелыми руками возникает ткань.

Не только фигура прославленного ученого или лыжника, готовящегося к прыжку, но и статуя швеи, продевающей нитку в челнок, но и изваяние лесоруба с длинным топором у ноги, сплавщика, ловко орудующего багром, украшают улицы, бульвары и скверы городов Финляндии.

У массива вновь освоенных земель высится памятник «Пионеру, поднимавшему целину» — скульптура Тапио Вирккала.

А в городе Хямеенлинна, который гордится тем, что в одном из его домов родился Сибелиус, перед городским музеем недавно воздвигнута статуя молодой телятницы. Засучив рукава, она поит из бронзовой бадьи бронзового теленка.

Но странное дело: славя труд «вообще», ставя монументы, изображающие людей той или иной профессии, отлично зная по именам и фамилиям рекордсменов спорта, ученых или художников, финны не знают имен тех людей, которых мы бы назвали героями труда. Известна кличка коровы, дающей рекордные удои, нетрудно узнать фамилию ее хозяина, но имени доярки не дознаться! Во всяком случае, ни один финн из всех тех, кого мы спрашивали, не мог назвать нам имени лучшего лесоруба страны, знатной доярки или токаря. Я думаю, происходит это потому, что если труд «вообще» обогащает весь народ, то «конкретный» труд какого-нибудь отдельного человека обогащает одного лишь хозяина предприятия. И, может быть, поэтому здесь нет обычая всем народом чтить героев труда.

На берегу стремительной реки Кеми-йоки за Полярным кругом в Рованиеми поставлен монумент в честь «лесного бродяги», как называют на севере Суоми лесорубов. Талантливый скульптор Каллио отложил в сторону другие работы, получив заказ на эту скульптуру. Она первая украсила восставшую, как феникс из пепла, столицу Лапландии. Лесоруб с мышцами атлета, склонившийся над срубленной сосной, счищает с нее кору. Глядя на него, я вспоминал и статую лесоруба с прислоненным к ноге топором на улице, ведущей к ратуше в Лахти, и бронзового сплавщика, ловко орудующего своим багром, на бульваре в Котке.

В Хельсинки, на лестнице Финляндского банка, меня, как и каждого посетителя, встретил прекрасный витраж известного художника Риссанена, изображающий весенний сплав. Ловкие, могучие сплавщики баграми направляют тяжелые бревна, плывущие по бурной реке. Солнечные лучи, пройдя через витраж, многоцветными пятнами ложатся на ступени главной лестницы банка.

Через два дня после того, как в Рованиеми я познакомился с изваянным «лесным бродягой», здесь же, за Полярным кругом, в селении Сала, в новой, построенной на месте разрушенной гитлеровцами церкви я увидел заалтарный барельеф скульптора Тукияйнена: рядом с босым Христом, благословляющим ребенка, стоит лесоруб в рабочей робе, в грубых башмаках, с рукавицами и финским ножом — пуукко — у пояса, с пилой в руках.

И на площадях городских, и в банке, и в церкви скульптура и живопись воздают почет лесорубу. Но еще большее, чем в искусстве, место труд лесоруба занимает в экономике страны.

Да разве, казалось бы, не самой природой предопределено это? Ведь если не считать площади, занятой бесчисленными озерами, то 70 процентов территории Финляндии с ее скалистыми кряжами, бесконечными болотами покрыто лесами. И больше половины из них — это краснолесье, неприхотливый сосновый бор. За сосной идет стрельчатая, влаголюбивая ель.

В народной песне неспроста слово молвится. Не случайна и та последовательность, с которой герой национального финского эпоса добрый старый Вяйнямёйнен, «вековечный песнопевец», создает зеленый покров земли:

В Лахти архитектор, он же садовод-любитель, угощая меня краснобокими яблоками мичуринского сорта, которые он вырастил в своем саду, улыбаясь, сказал:

— Из всех мичуринских деревьев самое мичуринское растет в Финляндии. Оно приносит нам виноград и груши, ананасы и бананы. Более того — хлеб и нефть. Это дерево — сосна. Ну, и ель, конечно.

В этой шутке много правды. Более чем на три четверти иностранной валюты (в 1957 году, к примеру, 77 процентов) Финляндия получает от вывоза древесины и продукции деревообделочной и бумажно-целлюлозной промышленности.

Когда я понял это, меня перестало удивлять необычное для нас, но постоянное во всех здешних статьях и исследованиях деление отраслей народного хозяйства на коренные две группы — «экспортную» и «промышленность внутреннего рынка».

Сосна и ель связывают финское народное хозяйство с внешним миром.

Не случайно в 1944 году, обращаясь к народу, президент Паасикиви сказал, что есть только одна сила, способная преодолеть трудности, возникшие перед страной в результате поражения:

«Эта сила — наш собственный труд… Но шансы на успех у нас будут лишь в том случае, если в лесу будет слышен равномерный стук топора и будет осуществляться интенсивная вывозка леса. Пусть помнят об этом все и каждый в отдельности».

Всюду, где бы я ни был, на севере или на юге, на востоке или на западе Финляндии, лес если не сплошной стеной подступает к дороге, то синеватой зубчатой стеной окаймляет горизонт за дальними полями, высится на другом берегу озера, сосновой рощицей стоит позади хутора, березняком шумит в лощинке.

Сосновая колыбель качает новорожденного финна. О лесе и песни поются, и сказки сказываются. Всю жизнь финского крестьянина сопровождает лес: летним шумом раскидистых крон, в доме — сосновыми плошками-бадьями, треском еловых поленьев в печи зимой, березовыми вениками в бане, сосновой колыбелью новорожденного младенца.

И когда лесорубы и крестьяне подымают свой голос в борьбе за мир, они также вспоминают о сосне.

Огромная, раскидистая сосна росла на хуторе Хепомяки, неподалеку от Хельсинки. Это была самая большая сосна во всей губернии Уусимаа. Хуторяне гордились ею. Но когда в Хельсинки заседала Всемирная Ассамблея Мира, они срубили сосну и прислали ее в подарок Ассамблее.