На палубе, распоряжаясь работами, направляя их, стоял шестидесятипятилетний штурман «Фрама» Оскар Вистинг, и, когда корабль, навеки простившись с соленой волной, встал на железобетонные опоры, сердце старого полярника не выдержало… Оскар Вистинг умер от разрыва сердца на палубе любимого корабля.

Дата эта, 3 декабря 1936 года, отмечена на бронзовом мемориальном барельефе — на внутренней стене бетонного шатра.

Одна из католических монахинь фотографирует сейчас эту памятную доску.

Здесь и особенно в машинном отделении «Фрама» их темные длинные одеяния и белые крылатые чепцы кажутся живым анахронизмом. Но они, не смущаясь, останавливаются рядом с нами около чучела Фина — эскимосской собаки на «Фраме», отличившейся во время второй экспедиции Свердрупа.

«Фрам» проник на север дальше, чем какой-либо другой корабль. Там он был затерт льдами и начал свой знаменитый дрейф. Расчеты Нансена были в основном верны: льды не раздавили корабль, а подняли его кверху, и действительно существовало течение, которое несло путешественников на север. Но ветер, бури и давление льда тормозили это движение, снося корабль к югу.

После двадцати месяцев дрейфа на «Фраме» Нансен оставил его с экипажем и вдвоем с кочегаром Юхансеном пошел пешком к полюсу.

Они проникли на север на три градуса широты дальше всех прежних полярных экспедиций и были остановлены бесконечной равниной торчащих торосов. Путь дальше невозможен. Собаки, волочившие сани со снаряжением, пищей, инструментами, выдохлись, выбились из сил. Нансен с другом повернули на юг.

После пятнадцати месяцев величайших лишений и опасностей пешком, неся все на себе или на каяке, достигнув пустынной безлюдной Земли Франца-Иосифа и зазимовав на ней, товарищи были подобраны случайно встретившейся им английской экспедицией.

О дрейфе корабля, о походе двух смельчаков к полюсу Нансен рассказал в своей вдохновенной книге «Фрам» в полярном море», переведенной на все языки мира.

Научные результаты этого необыкновенного путешествия велики. Нансен открыл много островов, исследовал глубину и течения полярного моря, изучил жизнь льдов, сделал много ценных наблюдений над загадками животных организмов на севере, над земным магнетизмом, над температурой воды в океане — всего и не перечтешь!

Сам Нансен был убежден, что если бы он взял с собой больше собак, то непременно дошел бы до Северного полюса.

Выступая на самом большом митинге в истории страны, на площади у крепости Акерхюс, перед народом, встречавшим Нансена, Бьёрнсон в шутку обронил:

«Нансен указал путь к Северному полюсу, и теперь достижение полюса — лишь «собачий вопрос»…»

Поэт на этом митинге говорил о значении, которое экспедиция имела для всего человечества, и, обращаясь к народу, призвав обнажить головы, воскликнул:

«Примите наше спасибо за то, что вы по мере сил потрудились во славу и честь Норвегии, за то, что умножили богатство страны, умножив в народе любовь к ней и веру народа в собственные силы: за все то, что вы сделали для науки, и за то, что превратили нас на время как бы в одну семью, счастливую общим счастьем!»

Но, забывая, что выбор собак — дело человеческого расчета, многие недоброжелатели, отметая в сторону высокие свойства характера тех, кто вышел победителем из ледяных пустынь мрачного царства Нифльхейм, хотели всю честь победы приписать собакам.

Экспедиция Амундсена, опередив английскую экспедицию Скотта, подняла свой флаг на Южном полюсе. Скотт и его спутники погибли на обратном пути, Амундсен с друзьями вернулись невредимыми и здоровыми.

И вот на обеде в честь Руала Амундсена в Лондоне, в Королевском географическом обществе, раздраженный неудачей английской экспедиции председательствующий лорд Керзон, сделав все, чтобы умалить личные заслуги норвежцев, так закончил свой спич:

«Позвольте поэтому предложить прокричать троекратное ура в честь собак!»

…Невдалеке от вмерзшего во льды «Фрама» Нансен, уходя с Иохансеном с собачьей упряжкой к Северному полюсу, прощался со Свердрупом.

Когда он выйдет, где и вообще выйдет ли, было, как говорится, одному богу известно.

Свердруп же оставался капитаном на дрейфующем «Фраме».

Когда окончится дрейф корабля и выйдет ли когда-нибудь «Фрам» в открытую воду, уцелеет ли в этой самоубийственной, как уверяли многие ученые, экспедиции, тоже неведомо…

Свердруп провожал своего друга несколько километров по торосам, и когда наступила минута расставания, он сел на край нарт и спросил, не думает ли Нансен после возвращения домой отправиться к Южному полюсу.

— Да… — отвечал тот.

— В таком случае, я надеюсь, ты дождешься моего возвращения? — тихо сказал Свердруп.

В этом прощании, в этой застенчивой просьбе быть еще раз вместе в неимоверных трудах и лишениях, осуществляя новую мечту, в этом вечном стремлении вперед — «фрам», мне кажется, сказались лучшие черты народного норвежского характера.

Весь состав экипажа «Фрама» свидетельствовал о том, что выдержка и самоотвержение полярных исследователей — свойство народное.

Первые десять человек Нансен отобрал из сотен желающих, а когда экипаж был укомплектован и оставалась свободной одна только вакансия кочегара, пришел двадцатишестилетний студент Фредерик Иохансен — лейтенант, ушедший из армии, чтобы учиться в университете, чемпион Европы по гимнастике.

Ну что ж, если других вакансий нет, он будет кочегаром.

Этот лейтенант, студент, гимнаст, кочегар и стал тем вторым человеком, с которым Нансен отправился пешком к Северному полюсу.

Перед самым выходом в экспедицию в Тромсё рано утром на палубу поднялся говорливый весельчак Берндт Бентсен, чтобы «переговорить» с Нансеном.

Бентсен в экипаже тринадцатый!

Но Нансен не суеверен, и через полтора часа его, штурмана Бентсена, вступившего в экипаж в ранге простого матроса, «Фрам» уносил в открытое море, в многолетнее полярное путешествие…

Сколько было желающих разделить труды и участь Нансена!

— Среди тех, кто был в этих экспедициях на «Фраме», только двое не норвежцы — Александр Кучин и Геннадий Олонкин, — говорит мне Адам.

— Ну что ж, я рад, что при всем различии в истории наших народов есть сходство в характере норвежцев и русских, — отвечаю я.

Может быть, поэтому так мила нашей душе Норвегия.

…Несколько лет спустя Нансен вспоминал, как, высадившись на пристани в Варде, никем не узнанный, он пришел в почтовую контору, положил на стол солидную пачку (несколько десятков) телеграмм и сказал, что ему хотелось бы отправить их возможно скорее.

Это были сообщения о том, что он вернулся после трехлетних скитаний во льдах и что «он ожидает скорого возвращения «Фрама».

Почтмейстер пытливо поглядел на него, спокойно взял пачку, но, как только взгляд упал на подпись под лежавшей сверху телеграммой, выражение его лица изменилось. Глаза засияли, и он, встав с места, горячо поздравил Нансена со счастливым возвращением.

Разглядывая телеграмму, которая сохраняется в музее «Фрама», я вспоминаю, что один из основателей Норвежской компартии Адам Ялмар Эгеде-Ниссен в те годы был почтмейстером в Варде.

— Не твой ли это отец первый в Норвегии поздравил Нансена с победой?

Но Адам смотрит на часы и говорит, что мы слишком долго ходим по «Фраму». Нас уже, наверное, ждет Анналиса Урбие.

Отец Анналисы Урбие был губернатором Финмарка как раз тогда, когда там Адам Ялмар Эгеде-Ниссен был почтмейстером. Этот почтмейстер уже тогда был революционером и по просьбе русских товарищей организовал в маленькой местной типографии печатание большевистских листовок и брошюр, которые на рыбацких суденышках переправлялись в Россию.

Царское правительство заявило протест против существования этой типографии.

И, воспользовавшись тем, что Ниссен уехал на сессию стортинга, губернатор Урбие опечатал типографию.

Тогда жена Ниссена, мать Адама, посадила своих многочисленных малюток в колясочку и во главе большой группы рабочих, рыбаков, матросов отправилась к типографии, требуя снять печати.