— Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что недавно здесь были люди и скоро вернутся, — решил Вилле.

— Подождем стокгольмцев, докажем, что не мы, а они опоздали, — сказал Куусинен. — Не допускаю и мысли, что нас не дождались.

Ждать. Ничего другого не оставалось. Тем более, что над головой какая ни есть, а все-таки крыша, и мешки с цементом защищают от ветра, гуляющего по складу.

Хотя от усталости не хотелось есть, они закусили и улеглись.

Двое спали, один бодрствовал.

— Если бы ты, Вилле, стал пастором, как хотели твои родные, то вымолил бы у бога, чтобы сегодня еще до ночевки нас подобрал «Энгельбрект», — сказала Айно. Она первой заступила на вахту, когда сон еще не склеивает веки.

— Если бы бог внимал мольбам каждой собаки, то с неба падал бы не дождь, а жареные кости! — ответил, покосившись на Куусинена, Вилле.

И все трое дружно засмеялись.

Хотя положение у них было далеко не веселое, но смеялись они от души, потому что хорошо знали, о чем идет речь. Когда один из депутатов — пастор, выступая с парламентской кафедры, призвал бога обрушить громы и молнии, чтобы уничтожить социалистов, выступивший вслед за ним депутат Куусинен мимоходом, соблюдая правила парламентской вежливости, метнув взгляд в сторону предыдущего оратора, сказал:

«Если бы господь бог внимал мольбам каждой собаки, то с неба падал бы не живительный дождь, а жареные кости!» — и все депутаты, без различия партий, встретили его слова смехом.

Утро настало ясное, без единого пятнышка на небе, но ветер еще не совсем улегся. Солнце вынырнуло из моря, омытое, розовое. Мужчины осматривали островок; впрочем, все было как на ладони — плоские, вылизанные волнами, сглаженные ветрами темные скалы, и поблизости от сарая — начало каменной кладки.

Что могли здесь строить?

— Наверное, маяк, — сказал Вилле.

Куусинен разглядывал оставленные в сарае старые газеты.

— «Воды да ветра и у нищего много», — вспомнила Айно пословицу и добавила: — Ветра действительно много, а воды нет. Самое время вскипятить чай, — решила она.

Но только она принялась разжигать извлеченный из «волшебной сумки» примус, как послышался звук работающего мотора.

— Скорее разбинтуй! — протянул ей руки Вилле. — Если на моторке чужие, повязки вызовут ненужные расспросы.

А на баркасе как раз были чужие. Человек восемь. На «Энгельбректе» столько людей поместиться не могло. Что за народ? Вдруг узнают? Надо срочно сочинять легенду… То, что на такой лодчонке беглецы осмелились забраться так далеко в море, уже подозрительно, и, вернувшись домой, незнакомцы обязательно сообщат властям. А почему бы и нет? Да не полицейские ли это?..

По счастью, пассажиры на моторке, принадлежавшей местному лоцману, оказались рабочими-строителями, возводившими на Сегельскяри (прав был Вилле) новый маяк. Один за другим выскакивали они на берег. Последний тащил на себе бочонок с водой. Прогулявшие не только воскресенье, но и понедельник строители немедля принялись за работу. Объясняться пришлось с лоцманом, не старым еще рыжебородым шведом. Его матрос в это время заливал горючее в бачок.

— Мы с компанией забрались сюда в воскресенье на пикник. Утром в понедельник остальные уехали на моторке и обещали к вечеру вернуться за нами, но почему-то не вернулись…

Лоцман пытливо взглянул на Айно.

Он согласился взять «Беляночку» на буксир и доставить друзей до лоцманского островка, в шхерах, оттуда уже до Ханко, куда они держат путь, нетрудно добраться и на их лодочке…

Через несколько минут моторка с пассажирами отчалила от Сегельскяри, позади нее на пеньковом тросе волочилась «Беляночка».

Не Вилле и не Отто — Айно рассказывала лоцману «легенду»: заранее было условлено, что там, где надо говорить по-шведски, беседу ведет Айно. Природная финнка, как и они, Айно в совершенстве владела шведским. Этому причина — непоседливость ее отца, мастера-клепальщика паровозных котлов на железной дороге.

В каких только депо он не работал! И в Выборге, и в Рихимяки, и в Турку… И каждый раз, взяв расчет по своему желанию, переезжали всей семьей, с малыми детьми. Переехав в Васу, он выиграл там в лотерее малую толику денег да кое-что было прикоплено уже, и жена уговорила его обосноваться в Васе, построить домик. Отец увлекся этой затеей. А когда дом был готов, снова заскучал.

«Теперь переедем в Тампере», — сказал он жене.

«А дом?» — спросила она.

«Продадим».

Нет, она не согласна продавать дом.

«Знаешь что, — сказала жена, — если хочешь, поезжай один, а я с детьми не желаю больше мыкаться по чужим углам, да и тебе будет куда возвращаться!»

Отец уехал, а семья осталась в Васе. Там и пошла в школу Айно, там и окончила ее, там и начала служить. А Васа — город, где преобладают шведы. И школа тоже была шведская. Так что по чистоте произношения Айно нельзя было отличить от природной шведки.

Но вернемся назад, в лоцманский бот, из которого вместе с лоцманом вышли на берег лоцманского острова Хистобусо трое пассажиров.

Нет, нет, лоцман не хочет брать ни пенни за услугу, за буксир. Разве только то, что стоит горючее.

Но что это?

Вдали на юге, на горизонте, показалась большая моторка. Шла она быстро, и борта ее были окрашены в белое. Совсем как «Энгельбрект», который должен был подобрать их на Сегельскяри. Но «Беляночку» с моторки увидеть нельзя было, потому что и мала она и терялась на фоне шхер.

— Сигнал бы дать! — вырвалось у Айно.

Но ни сирены, ни ракеты в ее «волшебной сумке» не было! К тому же эта моторка, уходящая уже вдаль, может, вовсе и не из Швеции, а сигнал мог привлечь к ним ненужное внимание.

Пускай уж она скроется скорее с глаз, не бередит душу!

Нет, друзья не ошибались, когда, отчалив от лоцманского острова и завидев у горизонта моторку, подумали, не она ли. Это и был «Энгельбрект». Но недолго он бередил их души — вскоре, взяв курс на запад, скрылся из виду. Команда «Энгельбректа» была обескуражена неудачей. Приходилось возвращаться не солоно хлебавши, без тех, кого взялись они привезти в целости и сохранности. Они сделали все, что могли, но шторм, который отогнал их далеко на юг, возможно, стал причиной гибели товарищей или в лучшем случае заставил где-нибудь отсиживаться!

Если бы они знали где, они с охотой пошли бы хоть за сотни километров. Но в том-то и дело, что неизвестно, куда идти!

На «Энгельбректе» было двое людей. С высоким синеглазым матросом со странным прозвищем «Птица» мы могли бы познакомиться, если бы знали команду «Эскильстуны», прорвавшейся год назад через блокаду в Питер. Он был там доброводьцем-юнгой. Только капитан знал настоящую его фамилию.

Долго не находил он работы и этим летом время от времени выходил в море на моторке адвоката Хелльберга. А сейчас, когда тот сказал, что они должны вызволить из опасности финского революционера, Птица, как говорится, «крыльев под собой не чуял».

Сам Хелльберг пошел в это плавание потому, что хотел лично познакомиться с Куусиненом, о котором так много слышал, читал.

Хелльберг был одним из немногих тогда интеллигентов, разделявших взгляды той левой части социал-демократической партии, которая шла с Лениным.

Надеясь на быстроходность «Энгельбректа», они рассчитали время ровно в обрез, чтобы дойти до острова к назначенному сроку. Но ветер с севера, шквалами налетавший на «Беляночку», за мысом Порккала, у горла Финского залива, разразился настоящим штормом. Море гудело и пенилось. Высокие гребни нависали над палубой катера, захлестывали его, гнали прямым ходом на юг, к скалам Эстонии, и чуть не прибили к берегу острова Даго… Против такого шквалистого ветра и большой волны оказались бессильны два мотора, которыми оснащен был «Энгельбрект». И лишь после бессонной ночи, когда волнение немного утихло, они взяли курс на север и, конечно, опоздали!