— Разве есть на свете что-нибудь красивее, чем Аланды! — вдруг в унисон ее мыслям произнес Шкипер. — Не находите ли вы, господин, что Стокгольмский фьорд не уступает Аландам? Посмотрите, такие же баньки у скал.

Куусинен кивнул. Мысли его были заняты другим — предстоящей встречей с друзьями.

Фьорд жил уже полной жизнью, буксиры тянули за собой баржи, оставляя пенный след, гладь фьорда бороздили быстрые моторки, но люди на шхуне чувствовали себя уверенно, и никто не прятался в каюте.

Навстречу шел миноносец. На его флаге у кормы желтый крест пересекал синее поле. И это сочетание красок вызывало совсем другие чувства, чем белое поле на флаге, пересеченное голубым крестом.

Так они добрались до Тьоко — конечной пристани пригородного пароходства. Еще раньше решили в Тьоко разделиться на две группы. Хотя из-за Аландских островов отношения между шведским и финским правительствами были неприязненные, но не исключено, что, узнав Куусинена, его могут выдать финским властям. К тому же нереспектабельный костюм его сам по себе мог показаться подозрительным.

Итак, Шкипер и Команда оставались на шхуне вместе с Отто и Вилле, а Айно с Юнгой на местном пароходике отправились в столицу.

Увы, в «волшебной сумке» пудры не оказалось, а солнце, ветер и соленая морская вода сделали свое дело — кожа на носу облупилась. Надо было на острове закрывать его березовым листком, упрекала себя Айно, чувствуя на своем обветренном лице дружелюбные взгляды пассажиров и особенно пассажирок, не уходивших с палубы.

— Мы с Аландских островов, — мимоходом сказал Юнга, покупая билет.

И скоро это стало известно на пароходе.

— А, молодые граждане нашей страны! Счастливого пути! — напутствовал их капитан на прощание, когда пароходик подходил к пристани против Королевского дворца, и пожал им руку.

Рукопожатием почтил их и матрос у трапа, и вышедшие из машинного отделения машинисты, и многие пассажиры.

— Счастливого пути, земляки!..

Впервые за много времени Айно шла по улице, не опасаясь, что каждую минуту ее могут схватить и заточить в каземат.

Айно Пессонен в Стокгольме подымалась по лестнице дома № 10 по Торсгаттан.

Когда она вошла в кабинет, навстречу ей бросился Хурмеваара, и, к удивлению присутствующих — у финнов это не принято, — они крепко обнялись, расцеловались. Кроме Иорпеса, который был в курсе дела, остальные не знали, что ее появление здесь означало и то, что Куусинен прибыл, что он здесь, на свободе.

Айно не стала отвечать на вопросы, которыми ее засыпал Хурмеваара.

— Скорее отправляйтесь в Тьоко за Куусиненом и Вилле.

Хурмеваара принялся названивать по телефону. Но только к вечеру удалось раздобыть моторку адвоката Хелльберга.

А пока Айно узнала, что Гюллинга, на встречу с которым так рассчитывал Куусинен, нет в Стокгольме — его вызвал в Москву Ленин. И сейчас он, пройдя через всю Норвегию, до ее крайнего севера, на рыбацкой ладье уже переправился в Мурманск, всего несколько недель освобожденный от интервентов, а оттуда в Москву.

В то время это был самый безопасный путь с Запада в Россию.

Айно поместили на квартире у Гюллинга, у его жены Фанни. Когда Эдуард даст знать о себе, они вместе отправятся в Петроград. Вилле Оянена временно поместили на квартире у Усениусов, тех самых, у которых в Хельсинки в августе семнадцатого года двое суток жил Владимир Ильич.

Куусинена забрал к себе Хурмеваара.

Вечером он повел Айно и Юнгу к гранитной набережной, у которой плавали белокрылые лебеди, посадил на подошедший белый моторный катер Хелльберга «Энгельбрект» и, пожелав удачи, сказал, что будет ждать их на пристани у Скансена.

Моторка, рассекая розовую от заката воду фьорда, шла с непривычной для Айно скоростью.

— У нее два мотора, с правого борта и с левого, — гордясь быстроходностью судна, сказал высокий белобрысый паренек, которого и Хурмеваара, и старший член экипажа капитан Эфраим Эриксон называли «Птица». Эриксон год назад провел в Петроградский порт пароход «Эскильстуну» с медикаментами. У него выдался свободный денек, и он с удовольствием согласился пойти в этот внеочередной рейс. Ему очень хотелось познакомиться с Куусиненом, тем самым, весть об убийстве которого на льду Ботнического залива вызвала негодование рабочих Швеции.

— Неделю назад мы ходили в Сегельскяри, чтобы подобрать троих финских товарищей, но их почему-то там не оказалось, — сказал Птица.

— Это были мы! — нарушила конспирацию Айно. — Вы опоздали!

— А как вы туда добрались?

— На двухвесельной лодочке. В назначенный срок.

— Не может быть! — усомнился Птица. — Какой ведь шторм был! Нас с двумя моторами и то отнесло к эстонским берегам. Поэтому мы и запоздали… Но после два раза обошли вокруг Сегельскяри. Там было много людей, что-то строили… Но никто, увидев нас, не снял пиджака… И мы ушли.

— Значит, мы видели вас, но… — И Айно развела руками.

«Энгельбрект» летел в пене, дрожа, словно конь.

— Хочет взять реванш за неудачу предыдущего рейса, — засмеялась Айно. Но тут же оборвала себя: — Рано смеяться. Еще не конец.

Когда «Энгельбрект» остановился, прильнув к борту рыбацкой шхуны, там все еще спали.

Поднять товарищей, расплатиться с рыбаками, подарив им сверх платы свой скарб — карту, примус, компас, два пистолета, кофейник и кружки, — было делом нескольких минут. С собой захватили лишь самодельные шахматы. Партия в этот день была наконец доиграна.

— Кто победил?

— Ничья! Доиграем в Стокгольме, — недовольно пробурчал Оянен.

Он во что бы то ни стало хотел выиграть матч на звание чемпиона «Беляночки» и «обетованного острова».

Шкипер с уважением смотрел на катер, прибывший из Стокгольма за его пассажирами. И, восхищаясь быстроходностью «Энгельбректа», его оснасткой, новизной, проникался все большим уважением к своим пассажирам. Перебираясь обратно со шхуны на моторку, перекидывая ногу через борт, Айно услышала, как он сказал Юнге:

— Да, не думал я, что мы везем такую ценную рыбу в этот раз!

Птица включил моторы. В полупрозрачной полумгле белой ночи растворились очертания аландской шхуны.

Острова с пригородными дачами медленно потекли назад. «Энгельбрект» возвращался в Стокгольм.

Айно и Вилле на палубе вполголоса переговаривались с Птицей, который называл проходящие мимо островки и места, где в окнах светились огоньки, а Куусинен, забравшись в каюту, с жадностью набросился на газеты, которые привезла Айно.

Она ему сказала, что в ближайшее время в Стокгольме откроются курсы для финских подпольщиков, где Куусинен и Оянен будут вести занятия. Отто придется еще заняться редактированием газеты «Пролетарий», печатающейся здесь, в Стокгольме, но предназначенной для Финляндии. Поэтому на несколько месяцев нужно задержаться в Швеции. Газеты радовали. Съезд Социалистической рабочей партии в Хельсинки состоялся, принял программу и избрал правление.

— Так, так, так! — повторял Куусинен, читая эти известия.

Вести из Советской России тоже благоприятные. Подробно описывались последние дни англо-американской интервенции в Архангельске и на Мурмане.

— Так, так, так! — повторял он, перелистывая газеты.

«Теперь и мне надо через Норвегию пробираться на Мурман, — подумал он. — Хорошо, что Гюллинг открыл этот путь».

На Западном фронте Красная Армия, к удивлению французской печати, разбив белополяков, продолжала стремительное наступление.

Хурмеваара синим карандашом подчеркнул телеграмму из Ревеля. В Эстонии, в Юрьеве (он же Дерпт, он же Тарту), начались мирные переговоры между Советской Россией и Финляндией.

Этого настойчиво требовала Финская компартия, это было одним из важнейших требований в программе новой, Социалистической рабочей партии, но этому изо всех сил противилась реакция, ставившая ставку на поражение Красной Армии и падение Советской власти. Освобождение Киева, наступление Красной Армии на Западном фронте сделали свое дело.