Настала пора возвращаться.

Как показалось принцу, вся столица была взбудоражена и встречала новоявленного героя. Рейгар прошёл через Божьи ворота, что показалось принцу очередным знаком свыше. На его пути стояли целые толпы горожан, радостно скандирующих и поздравлявших его. Таргариен принимал их слова с благосклонной улыбкой.

Но вскоре он подошёл к тому месту, где ожидал увидеть основную часть церемонии.

Продрогнув в тени, Рейгар спешился прямо перед Холмом Эйгона, буквально напротив высоких ворот в Красный Замок. Его взгляд на миг задержали резные изображения: величественные драконы и коленопреклонённые люди.

Юноша обернулся к своей правой руке, недавно ставшему рыцарем Майлсу Мутону. Принцу очень хотелось ещё раз поведать ему, что с проблемой горцев до него самого никто ранее не мог справиться. Эта тема поднималась им уже многократно, но Таргариен не мог прекратить об этом говорить.

«Я совершил то, чего ещё не совершал ни один человек! Разве это не делает меня чем-то большим, чем человек?», — приятная мысль согревала его сердце, но как же ему хотелось, чтобы об этом сказал кто-то ещё!

Рейгар уже не помнил, сколько раз донимала его эта невысказанная идея. Он ни за что бы в этом не признался, но ему ужасно хотелось услышать её от других — а особенно от Мутона. Если бы он только мог вытянуть из этого дуболома подобные слова! Майлс отличался безыскусной искренностью старого боевого командира. Лесть он считал ниже своего достоинства. Если этот человек что-то говорил, Таргариен мог быть уверен, что это правда. Но сейчас рыцарю было не до того. Мутон стоял ошеломлённый, обводя взглядом территорию перед Красным Замком, на которой проводился торжественный парад в честь возвращения юного принца.

Вся огромная площадь величественного замка была заполнена аккуратными группами пехотинцев в парадных доспехах и над стройными рядами развевались знамёна всех участвующих в сражении отрядов. Над ними всеми возвышался герб Таргариенов — красный трёхглавый дракон на чёрном поле.

Сотни вертикально поднятых вверх копий с привязанными к ним лентами, реяли над войсками. А между отрядами пролегал широкий проход, ведущий прямо к воротам замка. И острый взгляд Рейгара уже заметил, что и внутри замка стояли его бойцы, создающие прямой путь прямо до тронного зала, где юношу наверняка уже ожидал его отец, вместе со всеми придворными и Малым советом.

По дороге до Красного Замка повсюду толпились празднично одетые горожане, звучали трубы, люди довольно выкликивали его имя. Было очевидно, что кто-то серьёзно озаботился подготовкой. Спонтанно такие толпы не набираются.

«А неплохо они постарались», — мысленно усмехнулся принц. «Интересно, кто придумал организовать не просто праздник, а целый парад в мою честь? Это серьёзно укрепило моё положение! Вряд ли такое сделал сам король. Отцу было бы плевать. Но не плевать тому, кто как и я, желает укрепления династии. Неужели десница? А может моя матушка? Она вполне могла натолкнуть на эту мысль отца…», — его взгляд вновь переместился на Мутона.

— Что, это твоя первая государственная аудиенция? — осведомился принц у Майлса.

Рыцарь кивнул и посмотрел на Рейгара. Вид у него был изрядно растерянный.

— Я вообще впервые в таком участвую! Я даже никогда близко не видел короля Эйриса!

— Ну что же, добро пожаловать в наш бордель! — ухмыльнулся Таргариен.

Парни слезли с лошадей и отдали поводья подбежавшим конюхам.

Подошедшие следом септоны Семерых поднесли символические чаши с водой, пробормотав молитвы. Однако идущие следом за ними апостолы «Небесного Клинка» удивили Рейгара. Они очертили его своими божественными знаками, тем самым показывая, что и для их веры, его поступок играет роль.

Принц понял, для чего апостолы были включены в церемонию, лишь когда они, в завершение обряда, провозгласили его «Мечом Веры», карающим зло. Достойным, чтобы встать на одну ступень с лучшими защитниками «Небесного Клинка».

Таргариен с лёгким отвращением осознал, что на самом деле это был блестящий тактический ход. Тем самым, Арвинд Моустас как бы приобщался к его подвигам, признавая их, разделяя и полностью поддерживая, однако одновременно с этим показывая, что принц лишь сделал свой первый шаг на пути достижения такого же величия, как сам «Небесный Клинок».

Вот только самого лорда Моуста ещё нет в Семи Королевствах. Тот уже почти год путешествует по Валирии и не факт, что вернётся в ближайшее время. Значит, кто-то другой стоит за этим замыслом.

«Может, отец?» — подумал юный наследник престола. — «Хочет хотя бы так понизить мои достижения?», — Таргариен думал об этом, когда вместе с несколькими своими приближёнными: Майлсом Мутоном, Ричардом Лонмаутом, Джоном Коннингтоном — ещё двумя доверенными, хоть и не так сильно, помощниками, Эртуром Дейном — королевским гвардейцем, защищающем его в этом походе, а также десятком иных командиров, направлялся в сторону тронного зала.

По всей вероятности, за этим стоял Тайвин Ланнистер. Насколько мог судить Рейгар, у его отца запасы блестящих мыслей давно иссякли. Особенно по мере развивающегося безумия.

«Тайвин даже здесь не упустил возможности возвысить Запад. С этим человеком реально работать только в том случае, когда он видит собственную выгоду. Но при правильном подходе это тоже можно использовать».

Однако, мелкая досада не омрачило его торжество. Оно полностью и без остатка принадлежало Рейгару. Он упивался всеобщей любовью и осознанием своей исключительности.

Это чувство было сродни восторгу или религиозному экстазу. Позднее принц осознал, что это было откровение, момент божественного прозрения, в который ему открылась вся его неизмеримая мощь. Другого объяснения тут быть не могло.

Но кто бы мог подумать, что откровения, точно мясо, может быть отравлено течением времени?

Ещё до его похода, мать родила ему очередного брата, которого назвали Визерисом. Однако, в отличии от предыдущих, этот родился здоровым и сильным. Всех последних детей Рейллы принц уже не замечал, давно не обращая на них внимание, привыкнув, что слабое семя его отца не способно на повторное зарождение чуда.

«Всю свою силу он потратил на меня», — так думал Рейгар и втайне потешался над его бессилием, но в этот раз всё было иначе.

Принц Визерис, рожденный в 276 году, был маленьким, но крепким, и никогда ещё, по словам сопровождающего его королевского офицера, столица не видела ребёнка прекраснее.

Однако, если ранее информацию о рождении нового принца не спешили обнародовать остальным, то по прошествию достаточного количества времени, когда стало ясно, что Визерис действительно смог зацепиться за жизнь и не стремился умирать…

Это стало поводом объявить о рождении принца народу. Но не просто объявить. Чья-то гениальная голова додумалась соединить оба события вместе. Триумф Рейгара и факт того, что у него родился здоровый брат.

Несмотря на то, что будущий король Вестероса, в свои семнадцать лет, обладал всем, что должно быть в наследнике, вся столица и все Семь Королевств были рады тому, что теперь у него есть брат, ещё один Таргариен для обеспечения преемственности.

«Мой триумф украл собственный брат», — с каким-то недоверием, сам себе произнёс Рейгар. Этот план уже больше был похож на идею его отца.

«Объединить праздник в мою честь, вместе с празднованием Визериса, чей успех был лишь в том, что он не сдох в течение нескольких месяцев?!».

Подобное страшно возмутило наследника трона, но конечно же он сдержал плескавшееся раздражение. Однако, против воли, начал думать, радовались ли горожане его возвращению или восхищались тому, что его скудоумный отец сумел сотворить нового потомка?

Рождение Визериса сделало Эйриса ещё более боязливым и подозрительным. Несмотря на то, что маленький принц казался достаточно здоровым, король боялся, что его постигнет та же судьба, что и других своих детей. Он приказал Королевским Гвардейцам охранять мальчика днём и ночью, дабы никто не дотрагивался до него без позволения короля. Даже Рейлле не было позволено оставаться с младенцем наедине. Когда у неё закончилось молоко, Эйрис приказал своему отведывателю кушаний пробовать молоко кормилицы, чтобы удостовериться, что женщина не намазала яд на соски. Когда ото всех лордов Семи Королевств прибыли подарки для юного принца, Таргариен свалил их в кучу во дворе и поджёг, так как боялся, что они заколдованы или прокляты.