Тематическое разнообразие «Забав придворных» часто склоняет ученых видеть в Мапе рассказчика, увлекаемого пестрой поверхностью вещей. «De nugis не только весьма занимательна; это приблизительная опись интеллектуальной обстановки образованного и остроумного клирика XII в., чудесный путеводитель по пленительному чулану»[1199]. Оборотная сторона привлекательности этой средневековой causerie — распространенное убеждение в ее несерьезности: «„Забавы придворных” — записная книжка выдающегося послеобеденного рассказчика, и если кто-то читает ее с совершенной серьезностью, ее легко понять превратно»[1200]. Это представление о Мапе как анекдотисте, хотя и украшаемое лестными сравнениями с Вудхаузом и т. п.[1201], вызвало естественную реакцию, одним из ярких проявлений которой стала статья Р. Левина «Как читать Вальтера Мапа» (1988). Левин ополчается против подобных мнений, замечая, что они инспирированы самим Мапом, говорящим о своих «безвкусных и бескровных нелепостях» (III. 1), и что к контекстам, где Мап разрабатывает топос смирения[1202], следует отнестись внимательней. В частности, в I. 10, инвертируя традиционный панегирик, где поэт представляет себя неспособным воздать заслуженную хвалу своему покровителю, Мап показывает, что перед лицом ужасающей придворной жизни поэт не может подобающим образом заниматься своим делом. Проанализировав несколько историй (Садия и Галона, константинопольского сапожника, Алана Ребрита), Левин заканчивает таким выводом: «Под личиной банальности Вальтер игриво предлагает нам резкое женоненавистничество, сатиры и жалобы, с намеренно гротескными образами импотенции, кастрации, некрофилии и обезглавливания <…>. „Забавы придворных” состоят из серии повествований, кумулятивный эффект которых больше походит на иеремиаду, чем на послеобеденное развлечение» (Levine 1988, 105).

Часто указывают на связь «Забав придворных» с жанром «примеров» (exempla), моральных анекдотов, призванных иллюстрировать общий тезис. XII век — ранний этап их бытования. Привязанные к церковной проповеди, exempla просуществовали в такой жанровой среде до конца Средневековья, однако вполне могли отдаляться от нее, как показывает нам книга Мапа и, задолго до нее, — «Учительная книга клирика» Петра Альфонси. Мап и сам определяет свой жанр как exempla (см. примеч. 445 к «Забавам придворных»); он любит говорить о назидательной роли литературы и традиционной метафорой напоминает о читательской ответственности (III. 2, в конце): надо уметь, как пчелы, выносить пользу из горького, так же как из сладкого. Впрочем, он же иронически изобразил свои притязания на назидательность, сравнив себя с Палладой, которая обещает «не услаждать, но быть полезной», а своего друга — с Парисом, предпочитающим скучной пользе более острые занятия (IV. 3). На всякую «пользу», появляющуюся на страницах «Забав придворных», найдется или компрометирующее ее «удовольствие», или ограничивающая ее ирония. «Забавы придворных» трудно понять как непротиворечивое целое, которым эта книга и не является, если иметь в виду единство авторского намерения и обработки. Но стоит помнить, что «муж насмешливого языка и могучего красноречия», сочинивший ее, во всем следовал обыкновениям придворной речи, строившейся, прежде всего, на «шутке» (jocus) и «остроте» (facetia)[1203], и так любил слово «остроумный» (facetus), что однажды применил его даже к Богу[1204].

Последний из анекдотов, рассказанных Гиральдом Камбрийским об «учтивых и остроумных изречениях Вальтера Мапа», таков.

Аббат цистерцианского монастыря, расположенного на краю леса Дин, захватил большой кусок земли в приходе Вестбери, принадлежавшем Мапу[1205]. Гиральд считает, что этот случай был первопричиной неприязни Мапа к цистерцианцам. Когда аббат тяжело заболел, Мап по-соседски зашел его проведать и, как мог, омрачил ему последние минуты, убеждая покаяться и, пока не поздно, сложить с себя цистерцианское одеяние, с которым ничего, кроме грехов, не связано. К чести аббата тот стойко выдержал все выходки Мапа и даже сумел выздороветь. Когда в свою очередь тяжело заболел Мап, аббат не упустил прийти к нему с ответным визитом. Он говорил утешительные речи, а под конец увещевал его «принести покаяние в речах своих, учтивых, остроумных и сдобренных солью утонченного красноречия, коими он привык наслаждаться, поскольку во всяком праздном слове надлежит дать отчет». Кроме того, прибавлял аббат, ему следует оставить все свои церкви и пребенды, мешающие спасению, и немедля войти в спасительную гавань Цистерцианского ордена (тут аббат достал монашеское одеяние, тайком принесенное с собою). Слыша и видя все это, Мап велел созвать своих клириков и служителей и, когда они явились, сказал им: «Видите, как проворен этот аббат, пришедший незваным, чтобы сделать из меня монаха! Хочу вас предупредить: если в нынешней моей болезни или какой другой мне случится потребовать этого облачения, знайте, что это не от разумного решения, но от жестокого недуга, поскольку больные часто несут нелепости. Если же я буду настаивать, свяжите меня и заключите под стражу как впавшего в исступление, и держите так, пока я опомнюсь». Потом, обратившись к аббату, он поблагодарил его за визит, впрочем советуя, чтобы с этим намерением он к нему, больному или здоровому, в разуме или без разума, впредь не смел приходить[1206].

Готовность сделать из своих последних часов спектакль для всех, кто может на него прийти, говорит о том, что архидиакон Оксфордский отнюдь не собирался приносить покаяние «в речах своих, учтивых и остроумных». За отсутствием других завещаний Мапа это можно считать последней авторской волей.

Предлагаемый читателю перевод «De nugis curialium» выполнен по изданию К. Брука и Р. Майнорса (Walter Map 1983); кроме перевода М. Р. Джеймса, воспроизведенного в этом издании, для сверки использовался перевод Ф. Таппера и М. Огл (Walter Map 1924). При переводе «Послания Вальтера» использовано также свежее критическое издание Т. Лоулера и Р. Ханны (Jankyn’s book I, 123—147).

В выборе русских вариантов собственных имен я следовал имеющейся традиции (в тех случаях, где она есть). Вследствие этого многие персонажи, в оригинале бывшие тезками (Galfridus/Gaufridus, Willelmus), в переводе оказываются носителями разных имен — Джеффри и Жоффруа, Уильям и Гильом. Между унификацией и узнаваемостью я выбрал узнаваемость.

Абеляр 1959 — Абеляр П. История моих бедствий. М., 1959.

Англосаксонская хроника 2010 — Англосаксонская хроника / Перевод З. Ю. Метлицкой. СПб., 2010.

Гальфрид Монмутский 1984 — Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М., 1984.

Генрих Хантингдонский 2015 — Генрих Хантингдонский. История англов. М., 2015.

Грегоровиус 2008 — Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия). М., 2008.

Касатов 2010 — Касатов А. А. Грамота английского короля Генриха II (1154— 1189) в архиве Санкт-Петербургского института истории РАН: текст и контекст // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXXI. СПб., 2010. С. 104—130.

Контамин 2001 — Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001.

Купреева 1995 — Купреева И. В. Ансельм Кентерберийский. Биографический очерк // Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995. С. 273—304.

Ле Гофф 2000 — Ле Гофф Ж. Мелюзина — прародительница и распахивающая новь // Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2000. С. 184—199.