Кроме того, мы видели бочки, полные вина, в нашей собственной кладовой, из которых иной раз при вытащенной затычке никакого вина не выливалось, и как ни старайся, не обреталось там ничего, кроме воздуха, — а через час они оказывались такими полными, что полнее некуда.

Если кто спросит, что значат эти диковинные дела, о коих так часто слышно, я отвечу, что блаженнейший исследователь всех вопросов, Августин, говорит, что все это следует относить к тайнам божественного суда, ибо «Он делает ангелами Своими духов, и служителями Своими — огнь пылающий»[961]. Как Он облекает благих ангелов воздушными телами, чтобы они совершали свое служение в более близком общении с нами, так Он позволяет и демонам облекаться в обманчивые и призрачные (larvatis) телесные образы, как будто это лары, то есть домашние духи, так что они представляют знакомое обличие; таким образом, это повеление в благих духах действует на благо, а злые духи по Его попущению обманывают и наказывают нашу немощь.

Если ты спрашиваешь, какой природы эти фантасмы, я отвечу словами Апулея Платоника, средь философов высшего: в кратком определении он говорит, что демоны по роду животные, по душе подвержены страстям, по уму разумны, по телу воздушны, по времени вечны. Но, как говорит Августин, то, что они по роду животные, — дело не великое, ведь таковы же и скоты; что они разумны по уму, не преимущество над нами, ведь и мы таковы; что они по времени вечны — что тут доброго, если они не блаженны? В самом деле, лучше временное счастье, чем бедственная вечность. Что по душе подвержены страстям, это у них общее с нами, знак нашего злосчастья; что по телу воздушны, какова цена этому, если всякому телу предпочитается душа, какой бы она ни была природы? И потому благоговейное поклонение, которое обязана воздавать душа, никак не может быть обязательно в отношении того, что ниже души[962].

Говоря о нравах демонов, тот же Платоник сказал, что они волнуются теми же духовными возбуждениями, что и люди, ожесточаются от обид, умиряются от послушания и даров, радуются почестям, услаждаются разными священными обрядами, и их задевает всякое пренебрежение. Среди прочего он говорит, что к ним относятся гадания авгуров, гаруспиков, прорицателей и те, что посредством сновидений; что от них и чудеса магов[963]; что они помещены в воздухе между Богом и людьми, дабы представлять Богу людские мольбы, повисающие в обширных пространствах. Но на деле, как безупречно заключает Августин, впустую Апулей и все, кто так думает, воздавали демонам почести, помещая их посередине меж эфирным небом и землей, так чтобы «никакой бог не соприкасался с человеком», как, по их словам, сказал Платон[964], и чтобы они приносили богам людские мольбы, когда они приемлют жертвы, и так же точно относили людям то, чего они добивались и выпросили. Ведь те, кто так думал, считали недостойным, чтобы люди соприкасались с богами и боги с людьми, но вполне достойным, чтоб демоны соприкасались с богами и людьми, тут доставляя прошения, там относя дозволения.

Но настоятельная и неодолимая причина заставляет демонов быть посредниками между богами и людьми, чтобы носить от людей пожелания и от богов позволения. Да, сколь славна святость Божия, что не соприкасается с человеком молящимся, но соприкасается с демоном гордящимся; не соприкасается с человеком, прибегающим к Божеству, но соприкасается с демоном, бегущим Божества; не соприкасается с человеком, ищущим прощения, но соприкасается с демоном, побуждающим к беззаконию[965]!

Когда встает вопрос о телах такого рода демонов и злых ангелов, я отвечаю, что вместе с Августином сомневаюсь, имеют ли они, по слову пророка: «Он делает ангелами Своими духов, и служителями Своими — огнь пылающий», огненную и телесную природу, или же это следует понимать в таинственном смысле и только применительно к благим ангелам, поскольку они должны гореть духовным огнем любви. Но то же правдивейшее Писание свидетельствует[966], как говорит Августин, что ангелы являлись в таких телах, которые можно было не только видеть, но и осязать. Отсюда весьма распространенная молва: многие ведь испытали сами и слышали от испытавших, коим следует верить, что они видели Сильванов и Панов[967], коих называют инкубами, а галлы — дусиями[968]. Я не осмелюсь решительно утверждать, что какие-то духи, воплотившись в воздушной стихии, могут вызывать или претерпевать такое влечение, что каким-то образом сами соединяются с женщинами или претерпевают это от мужчин. Но даже эта стихия воспринимается телесным чувством и осязанием, когда повевают опахалом[969].

Но вот что мы знаем, что каждодневно удостоверяют люди, которые выше всякого нарекания: мы слышали, что некоторые делались любовниками того рода ларв, что зовется феями (fadas), а когда они направляли свои помыслы к браку с другими женщинами, то умирали прежде, чем успевали соединиться плотской связью с новыми избранницами; и мы видели многих, кто добился вершины земного счастья, но стоило им отвергнуть объятья этого рода фей или заговорить о них на людях, они лишались не только земного благоденствия, но даже и утешения в несчастной жизни.

Что это значит, не знаю, а спрашивающим отвечаю лишь одно: «Суды Божии бездна многая»[970]. Но одно знаю: что ангелы Божии никогда не могли так пасть, ибо говорит апостол Петр: «Ведь если Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, ввергнув в узилища тьмы преисподней, предал блюсти на суд для наказания»[971]; возможно, те, кто был вместе с дьяволом, но гордыня коих была меньшей, были прибережены, чтобы производить подобные призраки для наказания людей.

Вильям Ньюбургский[972]

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

XIX. О заблуждении Эвдона от Звезды и его гибели[973]

Около этого времени Евгений, папа Римский, по строгости своего иноческого жития призванный к правлению апостольского престола, в заботе о церковной дисциплине прибыв в Галлию, устроил всеобщий собор в Реймсе[974]. Когда он сидел там со всем множеством епископов и знати, был приведен к нему один вредоносный человек, который, исполнясь дьявольского духа, стольких соблазнил своим морочащим коварством, что, полагаясь на толпу приверженцев, бродил по разным местам, устрашая людей, наипаче враждебный церквям и монастырям. Долго и много он таким образом бесновался, но наконец мудрость одолела злобу, и он был схвачен реймсским архиепископом и представлен святому собору. Звался он Эвдон, родом был бретонец, по прозванию «от Звезды»[975], человек неграмотный и невежда, так одураченный потехами демонов, что, зовясь по-галльски Эвн (Eun), он считал, что лично к нему относятся слова церковного экзорцизма: «силою Того (Eum), Кто придет судить живых и мертвых, и мир огнем». Он был настолько глуп, что был неспособен различать Eun и Eum, но с поразительной слепотой верил, что он — владыка и судья живых и мертвых. Благодаря дьявольским ухищрениям он был так силен уловлять души простецов, что словно из мух, пойманных в паучьи сети, собрал себе из них обольщенную толпу, безотлучно следовавшую за ним, словно за царем царей. Иногда он с дивной быстротой носился по разным областям, а иногда останавливался со всеми своими в местах пустынных и непроходимых, откуда по дьявольскому наущению нежданно выскакивал, особенно злобствуя против церквей и монастырей. Часто приходили к нему друзья и близкие, ибо он был не низкого рода, или чтобы увещевать его со смелостью, подобающей близким, или чтобы точнее известиться, как обстоят его дела. Он представал окруженным великою славой, пышностью и гордостью царской; а те, что были с ним, — не знающими тревоги и труда, богато одетыми, пышно пирующими, во всякой радости живущими, так что многие, кто приходил его увещевать, соблазнялись при виде этой славы, не подлинной, но призрачной. Ведь это все совершалось призрачно, силою демонов, насыщавших злосчастную толпу не настоящими и существенными, но скорее воздушными яствами в пустынных местах. Ведь, как мы слышали потом от некоторых, кто был его спутниками, а после его поимки бродил по миру, как бы творя покаяние, у них были наготове, когда бы им ни захотелось, хлебы, мясо, рыба и всякая более изысканная снедь. А что эта снедь была не существенная, а воздушная, доставляемая незримо воздушными духами, не столько для насыщения, сколько для обольщения душ, явствует из того, что любая сытость от этой пищи пропадала после небольшой отрыжки и вскоре наступал такой голод, что они вынуждены были снова домогаться этой еды. Если же кто-нибудь, случайно придя к ним, вкушал хоть немного этих яств, то, сделавшись причастником демонской трапезы и потеряв от этого разум, неотлучно следовал за их мерзостным скопищем; и всякий, кто брал у них хоть что-нибудь, подвергался той же опасности. Наконец, говорят, один рыцарь, родич этого вредоносного человека, пришел к нему и прямодушно увещевал отринуть гнусную секту и вернуться к своему семейству через общение христианской благодати. А тот, лукаво его испытуя, показал ему в великом разнообразии обилие призрачных богатств, чтобы тот пленился и обольстился этим зрелищем. «Ты, — говорит, — мой родич: бери из моего добра, что и сколько хочешь». Но этот благоразумный человек, пустив свои советы на ветер, удалился и ушел. Однако его оруженосец, увидев дивной красоты ястреба, возжелал его на собственную погибель. Попросив его и получив, он радостно последовал за своим господином, уже уходившим. Тот ему: «Живо брось, что несешь, — это ведь не птица, как тебе кажется, а демон, сменивший обличье». Справедливость этих слов стала ясна чуть позже. Этот глупец, не послушавший совета, сперва начал жаловаться, что ястреб слишком сильно сжал его кулак когтями, а вскоре был поднят ястребом за руку в воздух и наконец исчез. И так как этот вредоносный человек по действию Сатаны бесновался описанным образом, владыки часто посылали войска для его выслеживания и преследования, и впустую: искали его и не находили. Наконец, лишенный помощи демонов, ибо им больше не было позволено неистовствовать через него — ведь им доступно не больше, чем высшее могущество попускает по праведному Божьему суду, — он без труда был схвачен реймсским архиепископом, а глупый народ, что следовал за ним, разбежался. Но те ученики, что крепче прочих прилепились к нему и были его подручниками, были схвачены вместе с ним. Став пред лицом собора, на вопрос понтифика, кто он таков, он отвечал: «Я Эвн, грядущий судить живых и мертвых, и весь мир огнем». В руке у него был посох необычного вида, сверху раздвоенный. На вопрос, что значит этот посох, он отвечал: «Это дело великой тайны. Покамест он, как вы сейчас видите, смотрит двумя остриями в небо, Бог владеет двумя частями мира, уступая мне третью. Но если я наклоню эти два острия к земле и подниму нижний, нераздвоенный конец, то буду владеть двумя частями мира, а Богу оставлю лишь третью». На это рассмеялся весь собор, осмеивая человека, столь глубоко вдавшегося в безумие.