Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Дивятся и страшатся римляне, ибо Гадоновы рыцари, выделявшиеся высоким ростом, примечательной красотой и богатым убором, были превосходней не только самих римлян, но всех, кого они когда-либо видели. Входит нежданным к Оффе Гадон, принеся ему столько облегчения и надежды, сколько римлянам он принес страха и неуверенности, и, узнав о правоте Оффы и их неправоте, вооружается первым и выдвигает войско на правую брань. Самого короля и все воинство, кроме пятисот наилучших, он поставил посреди города, на месте пространном и открытом, а сам с одними своими людьми поспешил к воротам, сулившим первый натиск врага, помянутыми же пятью сотнями поставил начальствовать замечательного юношу, королевского племянника по имени Сван[390], охранявшего ближайшие к нему ворота. Подступает первый полк римлян, боязливо избегает Гадона и нападает на Свана, он же с такой их встречает доблестью и с такой отвагой им противостоит, что, не веря своим глазам, видевшим Гадона в другом месте, они думают, что нашли здесь его самого, и силятся могучим многолюдством сокрушить того, кого не могут одолеть воинской искусностью. Наконец два их полка обратились в бегство и рассеялись, а из пяти Свановых сотен две полегли замертво. Нападает на триста человек полк из пятисот, прежде чем те, изнемогшие, отдышались; Сван посылает рыцаря к Гадону за помощью и получает ответ, чтобы бился крепко. Он повинуется без упрека, так отчаянно кидается на врагов, так бесстрашно вторгается в их средину, что казалось, это не битва, но бегство агнцев перед волками и зайцев перед собаками, и преследует их даже за воротами, истребляя до четвертого ряда. Устыдившись, что просил помощи, он презирает жизнь, стыдится поворотить вспять и смертью готовится искупить бесчестную робость, пока Гадон, сжалившись, не велит ему отступить. Не о себе заботясь, но старшему благоразумно подчиняясь, Сван, оставив ворота, как приказано, поспешил к своему королю. Враги же, как великие воды, когда прорвется плотина[391], хлынули в ворота, уверенные в победе, но на стогнах стойко их встретил Оффа, и грянули они в крепчайшую преграду. А с тыла теми же воротами к ним подступил Гадон, вторгся в среду несчастных, как серп в гущу тростника, и куда ни шел, за ним открывалась улица. Никнут и гибнут они, запертые, и так как нет ни надежды побежденным, ни страха победителям, те пренебрегают преследованием, и Гадон отзывает короля. Принесшим войну даруют мир, и, получив от короля корабли, они увозят своих мертвецов в Рим для погребения.

XVIII. ОБ АНДРОНИИ, ИМПЕРАТОРЕ КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОМ[392]

Когда Людовик Толстый царствовал в Галлии, а Генрих Первый — в Англии, в Константинополе властвовал Андроний, славный двумя сыновьями, Андронием и Мануилом. Андроний был послан отцом в поход и задержался, а меж тем отец его кончил свои дни. Мануил захватил власть незаконно, ибо он был младший, и отразил вернувшегося Андрония. А тот, по областям и городам разнеся свои жалобы на столь великую несправедливость, ополчил почти полмира против Мануила и преуспел бы, но Мануил, щедрый на сокровища и скупой на почести, ведая, что греки изнеженны и женственны, речисты и коварны, не отличаются ни верностью, ни доблестью против врага, по обстоятельствам времени использовал их выгодно, расточив богатства и измыслив обещания. Кроме того, он ввел в свою страну людей с нашей стороны гор, якобы ради охраны и спасения греков, на деле же — чтобы защитить от опасностей себя самого. И так как он денег не жалел, эти изголодавшиеся, сбиваясь в стаи, наполняли землю и, входя в нее исподволь, наконец превратились в великий народ. Одержав победу их трудом и своей казной, Мануил сжалился над братом, побежденным и изгнанным, и даровал ему царство, смежное с парфянами, то есть турками[393], прибыльное и пространное, но отдаленное, приняв клятвенное заверение и вечное отречение от державы, принесенное как от него самого, так и от младшего Андрония, его сына и наследника. Мануил думал таким образом удовлетворить и справедливости в том, что касается захвата власти, и милосердию в том, что касается его добровольного дара. По смерти Андрония-отца Андроний-сын обновил и повторил клятву Мануилу. Она честно соблюдалась до времени папы Луция, наследовавшего папе Александру Третьему[394], и помянутый Мануил счастливо правил державой, женил сына своего Мануила на дочери Людовика, короля Франции, и скончался исполненный днями[395], безмятежно и счастливо, за исключением того, что оставил сына, едва семи лет от роду, под опекой некоего грека, который по своей должности назывался протосальватор[396]. Услышав об этом, Андроний, человек дурной отваги, уже дважды отрекшийся от Христа, чтобы выклянчить помощь от турок, теперь, говорят, отрекся от Него в третий раз[397] и, собрав большое войско сарацин, разнес свои жалобы по соседним островам, принадлежащим Мануилу, и по прилегающим провинциям. Он измыслил, что протосальватор грешит с женой своего господина и хочет взять ее себе в супруги, что они сговорились на убийство отрока Мануила или уже его умертвили, чтобы вместе править с видимым уваженьем к добродетели. Он со слезами заверял, что был бы вернейшим защитником отроку, если б они удостоили своею благосклонностью и помощью довершить это дело и устранить всякий обман и соблазн. К посулам он присовокупляет дары, плача и показывая вид праведной скорби. Верят ему и ставят его стражем и защитником отрока. Шествуя с великим войском, он разбивает полки, посланные ему навстречу протосальватором, не бранною доблестью сокрушенные, но собственными воеводами предательски проданные на смерть. Такова греческая верность[398].

Наконец они достигли моря, называемого Рукавом святого Георгия[399]. Выслав вперед нескольких греков, константинопольских граждан, он по благосклонности Алексия и с их помощью перебрался на другой берег и был впущен в Дакские ворота[400], заплатив и поклявшись не причинять вреда. В ту пору жили в Константинополе люди, приведенные туда Мануилом, коих называли франками[401], пришлецы почти из каждого племени; греки ненавидели их от зависти, ибо так истощена была греческая сила Троянской войной, что после Аякса, чью доблесть недостойно одолело лукавство[402], ни в одном из греков не обреталось ничего похвального или превосходного, так что даже накипь всех племен и всякий людской отброс сделались для них завидными. Как нам известно, туда прибыли беглые полчища изгнанных и осужденных, и те, кого природная злобность понудила сняться со своих мест, приобрели такую влиятельность, что греки воспламенились против них неприязнью, словно против воскресших троян. Я не отнимаю славу у святейшей девы[403], которую Господь от колыбели до дня кончины ущедрял знаменьями и чудесами; я ни в чем не умаляю избранных Господних; моя речь лишь о ратниках, ибо цвет этого племени пал в войне с троянскими полками, и со дней Ахилла, Аякса и Тидида не обреталось меж ними воинской славы[404].

XIX. О СКОТТЕ ГИЛЛЕСКОПЕ, МУЖЕ ОТВАЖНЕЙШЕМ

Видел я мужа из Скоттии, стяжавшего в своих краях вечную славу; имя ему Гиллескоп, то есть епископ[405]. Замешанный во всех почти столкновеньях вождей, князей и королей в том краю, в каждом бою превосходил он обе стороны, был ли с победителями или с побежденными, ибо от юности до старости был человеком счастливой отваги, его опрометчивая самонадеянность не бывала ему мачехой, хотя, словно слепой, он кидался во всякую опасность, и успех редко или никогда отказывал его дерзости. Епископом же его прозвали не по сану, а по венцу плеши. Близ Скоттии есть много островов, каждым из которых правит свой князек; один из них, чья область располагалась лишь в двух милях от Скоттии, был человек великой наглости, похвальной по их суждениям о воинственности. В предрассветный час в воскресенье он похитил у помянутого Гиллона любовницу. Известившись об этом в первый час того же дня, тот воспринял это с такой дикостью, что, не посоветовавшись с друзьями, не ждав и не искав челна, вооруженный лишь мечом, без всякой одежды, кроме штанов, разошедшихся на седалище, дерзнул бороться с морем, сам себе кормило, гребец и парус, вместе корабел и кормчий, войско и вождь. И хотя он неистово бросается во все, чего следовало бежать, однако переплывает и выбирается без вреда. К дому похитителя он подбирается сзади и, украдкой заглянув в небольшую дверь, среди трехсот и более бражников видит свою подругу в королевских объятьях. Он неистово бросается туда без всякой осторожности, одним ударом умерщвляет короля и выскакивает вон. Сотрапезники застывают; иные скорбят о мертвом, но большинство, разъяренное бурным негодованием, пускается в погоню с оружием. А тот, среди морских зыбей держа кровавый меч в руке, ищет спасения в плавании, словно вепрь, которого псы облаивают издали: страх ранений удерживает их от нападения, а злоба не дает отступиться. Двоих врагов он сразил в пучине и добрался домой невредимым, свершив дело, неслыханное по дерзости, и став горчайшим из мстителей.

вернуться

390

Сван — видимо, скандинавское имя Свейн (Sveinn).

вернуться

391

…как великие воды, когда прорвется плотина… — Ср.: Вергилий. Георгики. II. 479—480.

вернуться

392

Об Андронии, императоре Константинопольском. — Полный ошибок рассказ о династии Комнинов. Мануил I Комнин (1143—1180), сын императора Иоанна (1118—1143), был наречен императором в обход старшего брата (Исаака, а не Андроника, как говорит Мап). Сын Мануила, Алексей II (а не Мануил), женатый на 11-летней принцессе Анне (или Агнес), дочери Людовика VII Французского, наследовал отцу в 11-летнем возрасте. Он находился под опекой своей матери, императрицы Марии, дочери Раймунда Антиохийского. Роджер Ховеденский рассказывает, что у императрицы был любовник, протосеваст Алексей Комнин, племянник Мануила, и что она покушалась отравить сына (Rogerius de Hoveden II, 201—202; ср.: Gesta Henrici Secundi I, 251). В борьбе придворных группировок победил Андроник Комнин, двоюродный брат покойного императора. Он вступил в столицу, принес присягу малолетнему императору в качестве регента и заточил Марию Антиохийскую в монастырь; вскоре он был провозглашен соправителем Алексея, а потом этот последний был задушен по его приказу. 65-летний Андроник женился на юной вдове убитого племянника, царствовал два года, потерял власть и погиб в результате константинопольского мятежа в сентябре 1185 г.; его преемником стал Исаак Ангел. О трансформации под пером Мапа исторического материала в «сагу», где поведением персонажей управляют предсказуемые мотивы (жажда власти, измена, похоть, ксенофобия), см.: Varvaro 1994, 34—36.

вернуться

393

…то есть турками… — Глосса, возможно принадлежащая самому Мапу.

вернуться

394

…до времени папы Луция, наследовавшего папе Александру Третьему… — Понтификат Луция III: 1181—1185, Александра III: 1159—1181.

вернуться

395

…исполненный днями… — Ср.: Быт. 35: 29; 1 Пар. 29: 28; Иов 42: 17 и пр.

вернуться

396

Протосальватор — искаженное греческое «протосеваст» (πρωτοσέβαστος), один из титулов, установленных при Алексее I Комнине для членов императорской семьи.

вернуться

397

…отрекся от Него в третий раз… — Мф. 26: 34.

вернуться

398

Греческая верность — провербиальное выражение, применяющееся к человеку непостоянному и не заслуживающему веры. См., например: Плавт. Ослы. 199; Цицерон. В защиту Флакка. 10.

вернуться

399

Рукав святого Георгия — византийское, усвоенное затем крестоносцами название Босфора.

вернуться

400

…был впущен в Дакские ворота… — Таких ворот в средневековом Константинополе не было. Слово «даки» (Daci) в этот период устойчиво используется применительно к датчанам.

вернуться

401

…коих называли франками… — Греки называли франками выходцев из любой западноевропейской страны.

вернуться

402

…после Аякса, чью доблесть недостойно одолело лукавство… — Намек на спор Аякса и Улисса о доспехах Ахилла; победил Улисс, а оскорбленный Аякс покончил с собой (Овидий. Метаморфозы. XIII. 1—394).

вернуться

403

…у святейшей девы… — Следуем исправлению Вебба (Webb 1915, 122): virgini, «девы», вместо рукописного origini, «происхождения». Вебб предполагает, что речь идет о св. Екатерине Александрийской, и цитирует Сарумский миссал: «Украшенная ее рождением, хвалится Греция» (cuius ortu decorata gloriatur Graecia).

вернуться

404

…не обреталось меж ними воинской славы. — Глава не окончена, ее финальная часть, видимо, подводит к описанию латинского погрома в Константинополе в мае 1182 г. О традиции описывать конфликты западноевропейцев и византийцев как продолжение конфликта троянцев и греков, так что троянская легенда ставится в параллель с завоеванием Константинополя в 1204 г., см.: Shawkross 2003 (об этом пассаже Мапа: p.125).

вернуться

405

…имя ему Гиллескоп, то есть епископ. — Вероятно, этот человек носил гэльское имя Ghille Easbuig (Gilleasbuig), означающее «епископский слуга», а объяснение его «венцом плеши», равно как сокращение до формы «Гиллон» (Gillo, см. ниже), принадлежит самому Мапу.

22
{"b":"823657","o":1}